Храм любви. Книга вторая. Леди грёз

– Ну что ж, испей, испей огня
Из сердца, где парит роса.
Что, трудно жить вам без меня?
Огня, огня хочет краса?!

О, ты, пленящая особа,
Любви и верности до гроба,
В разорванной моей груди
Лакай огонь мой до зари.

И в спешке крыльями огня
Глаз не гаси ни уголька.
Краса тихонько, боже мой,
Произнесла: «Прости, седой.

Не виновата я, беда,
Нет в сердце жара у меня.
Разбита этим вся судьба.
Любовь наука забрала.

Хочу кого-то я любить
И этот жар ему дарить.
А жара уже в сердце нет,
И нет звезды, дарящей свет».

– Мне, может, в птицу обратиться,
Чтобы огнем в любви делиться?
Как вам явить огонь для счастья?
С чем-то должны вы распрощаться.

У лебединого причала,
Где любовь вечностью звучала.
Ребро любви нужно сменить
И где-то новое вам вшить.

И разродитесь вы яйцом
Большой любви, её теплом.
Теперь исчезните, летите,
Крылом мне только помашите.

Огонь из сердца будто жертву
Пока дарю в полет, как песню.
Как фату завтрашнего дня,
С огнем и песней без конца.

Но вот фату огня, что я
Подарком сделал от себя,
Другого сердца не заденет
Да и обрадовать не смеет.

Её порвет печаль измены,
В душе оставив накипь пены.
И лишь ребенок из яйца
Вас будет радовать любя.

Прости, влетевшая в окно,
Что так в глазах моих темно.

* * *

Мой друг аспирант не знал, от кого этот букет, и передал мне, но когда я прочла письмо, то скорее расстроилась, чем обрадовалась. Его заинтриговало моё выражение лица, и он стал интересоваться причиной. Я ему все послания показала, но правильно разъяснить не смогла, и он сказал, что это бред выживающего из ума немолодого мужчины.

Меня этот ответ расстроил, и я, спросив себя, почему, ответа не нашла. Вечером, придя к себе домой и собрав все его послания, еще раз прочитала их. Вот незадача, опять расстроилась, ведь уже седой мужчина, а впал в юношескую стихотворную романтику. Тут поймала себя на мысли, что он напоминает мне чем-то моего отца. Вспомнила и то, что и сама в юности писала стихи. Когда мои стихи, в которых я выворачивала интимность своей души, привели к трагедии, я зареклась никогда больше не писать.

Стихи требуют откровенности, а у каждой женщины должна быть тайна.

Боже мой, говорила я сама с собой, он в стихах довольно смел и, похоже, не думает о возможности своего осуждения. Мне казалось, что его стихи терроризируют сознание и провоцируют смутные, и даже непристойные, мысли, требующие какого-то поступка. С этими мыслями я уснула.

Проснулась от удивления странному сну. В этом сне я как будто попала на какой-то банкет артистов. Сначала видела, как он со сцены, похожей на улицу большого города, читал свои стихи от мужского имени. Перейдя к стиху от женского лица, он вышел в женском обличии матрешки. Такая же разухабистая, девчонка в платке подыгрывала ему на гармошке, а гулящая молодежь развлекалась вокруг него танцами и прыжками в чехарду. Толпа женщин из её глубины зала, увлекаемая его стихами, то надвигалась, обступая его, то как будто в ужасе от них отступала снова. Однако из зрительного зала после его выступления осмелились вынести ему только один букет цветов две молоденькие девушки. Они поцеловали его в обе щеки и быстро сбежали со сцены. Он достал один цветок из букета и бросил в зал. Он как будто попал мне в руки, я взяла цветок и вижу, это не цветок, а листок бумаги. На листке были следующие стихи, которые он только что прочел от женского имени. Он назывался:

Сновиденье

Что же делать? Что же делать?
Что же делать, как мне быть?
Как мне счастья, как мне счастья
Своего не упустить?

Ну, вот и замуж уж зовут,
И не один, а трое ждут.
Трое, трое, трое ждут
И выбирать мне не дают.

Оком, оком, оком, оком
Я прикинула дела.
Каким боком, каким боком
Я терять кого должна.
И приснилась мне судьба,
Будто я уже жена
И Ивана, и Коляна,
И кудрявого Степана.

Ой-на-на, нет, ой-на-на, нет,
И так и сяк, и сюда нет.
И сюда нет, и туда нет,
И как решить мне свой сюжет?

По моральному контракту заключила договор.
И у Бога попросила узаконить уговор:
В воскресенье я жена у Ивана.
По субботам я жена у Степана,