Золото наших предков

– Когда влетишь на этом складе, они тебя и приватизировать и продать заставят. На улице окажемся, – Настя, больше всего опасавшаяся за крышу над головой, готова была расплакаться…

Разговор едва не окончился очередным семейным скандалом. Но постепенно уверения мужа, что фирма, кажется, достаточно надёжная, что его непосредственный начальник тоже бывший военный, а главное полуторамиллионная зарплата, в конце концов подействовали – скрепя сердце Настя смирилась.

На самом деле Пашков, конечно, новой должности сильно побаивался, ибо род деятельности фирмы "Промтехнология" представлял смутно, а рабочие отзывались о руководстве в основном плохо. Одного из представителей высшего комсостава фирмы Пашкову уже приходилось лицезреть в цеху. Это оказался очень высокий худощавый молодой человек. То, что пришёл начальник, а по новым временам один из хозяев, Пашков понял сразу. Потом ему пояснили, что это Ножкин, финансовый директор, второй человек в фирме. В глаза бросилось, как этот Ножкин прекрасно одет: дорогое, английской шерсти осеннее пальто, туфли… Этот молодой тип явно "корёжил" из себя "нового русского", из тех, кто ещё не привык, не научился относиться к своему богатству спокойно, не выказывать, хотя бы внешне, своего презрения к тем, с кем ещё пять лет назад по социальному статусу стоял вровень, а то и ниже. На работяг Ножкин смотрел так, будто являлся потомственным графом или князем. После его ухода рабочие стали отпускать ему в след нелицеприятные фразы, а один усмехнувшись сказал:

– Плевал он на всех нас, хоть что говорите, а он гребёт по тридцать пять лимонов в месяц и не лысый.

У Пашкова аж дух захватило от услышанной цифры. Он, конечно, слышал о высоких заработках "новых русских", но не поверил, отнёс слова рабочего на счёт его неприязненного отношения к начальству.

8

Бывшая кладовщица внешне хорохорилась, не раз повторив, что давно мечтала избавиться от этого ярма, то есть склада. Но Пашков без труда разглядел за напускной бравадой, что она не прочь остаться. Так же очевидно было, что её "уходят", и главная "движущая сила" этого процесса, не кто иной, как Пётр Иванович Калина.

Комиссия по передаче склада состояла из председателя – Калины и двух членов, бухгалтера фирмы Князевой, болезненного вида женщины лет тридцати пяти и заведующей химлаборатории Кондратьевой. Неожиданности начались сразу. Сдатчица Ермолаева, почти месяц не выходившая на работу, не очень уверенно ориентировалась на складах и показать сырьё и продукцию, значащиеся в акте, могла далеко не с "ходу". К тому же то, что складов оказалось два, а не один, явилось для Пашкова новостью. В одном, где получали сырьё на переработку, он уже бывал, а вот склад готовой продукции увидел впервые.

Кучи всевозможных разъёмов, реле, контакторов, кабелей… ящиков с силовыми транзисторами, целлофановые мешки с платами… Всё это, находящееся на складе сырья, учесть хотя бы с приблизительной точностью оказалось невозможно и пришлось верить на слово, в то, что было написано в акте – 2335 килограммов электронного лома, около тонны серебросодержащего кабеля и ещё несколько менее весомых "позиций". Конечно, всё это надо бы взвесить, тем более что большие складские весы находились тут же. Но взвесить предстояло не менее четырёх тонн. Сколько заняло бы это времени, а главное, кто бы стал таскать эти тонны на весы, а потом назад? Калина недвусмысленно намекал, что затягивать приём-сдачу не собирается, и Пашков был вынужден всё сырьё принять, что называется, "на глаз". Но, в то же время он, не новичок в радиотехнике, почти не сомневался, что эта куча потянет не четыре, а как минимум на пять, пять с половиной тонн.

На втором складе все уже обстояло иначе. Готовую продукцию Калина потребовал принимать как положено, взвешивая на электронных весах с точностью до грамма. Но здесь обнаружились другие непредвиденные обстоятельства. Холод и сырость буквально через час вывели из строя обоих рядовых членов комиссии. Женщины замёрзли, и болезненная бухгалтерша стала поминутно сморкаться в платок. Они потребовали перерыва и горячего чая, что и было организовано в кабинете Калины. Но после чая женщины наотрез отказались вновь идти в этот, по словам Кондратьевой, "мышиный склеп". Не захотел больше присутствовать при передаче и сам Калина.

– Что хочешь делай, крутись как хочешь, но чтобы сегодня до конца дня всё принял. Завтра ты должен уже работать, – буквально приказал он Пашкову.

Не хотел Пашков принимать и второй склад "впопыхах"… но делать было нечего. Где-то пятым чувством, нутром он чуял, что должность, на которую он идёт при умелом лавировании, может стать для него "золотым дном". Пашков ещё не представлял, как будет осуществлять это лавирование. Он попытался разговорить свою предшественницу, и та, оставшись с ним наедине, уже не маскировала своего отношение к Калине:

– Пришёл гад, всё тут перевернул… деляга!…

Что именно перевернул Калина, она не пояснила, зато зло спросила Пашкова:

– Неужто во всей Москве вы не нашли другой работы, чем в этой грязи ковыряться?

Сказала так, что Пашков уже не сомневался в своих догадках.

Дабы не раздражать шефа, Пашков принял всё в один день, хоть и понимал, что поступает опрометчиво. На складе наблюдался очевидный бардак, учёт готовой продукции, и особенно сырья, производился поверхностно, большинство цифр приблизительны. Но в то же время он чувствовал, что это же можно обратить в свою пользу, если в пока малопонятное ему дело по настоящему "врубиться", чего его предшественница, похоже, так и не сумела сделать, да скорее всего и не могла. Не могла потому, что тут всё надо перебрать собственными руками, отделить в этом радиотехническом хламе "зёрна от шелухи". Действительно, не женское это дело.

Дома Настя после отчёта мужа о приёме склада, опять было запричитала, но Пашков на этот раз довольно резко её пресёк:

– Всё, поезд ушёл. Теперь надо работать, чтобы не стало нам горько и больно. Если я в Красной Армии ничего не добился, это вовсе не значит, что я также лохонусь на этом складе. Для той и этой деятельности совсем разные качества нужны…

В последующие дни Пашков, не расставаясь с уже подписанным и утверждённым актом, для себя, как бы продолжал тот скомканный приём, искал те "позиции", которые в спешке принял просто так, не успев их найти и взвесить. Но первые дни и без того оказались сверхнасыщенными. Пашков "вертелся" с утра до вечера и всё равно не успевал, не раз получая замечания от Калины. Дома Настя, видя, что муж день ото дня приходит с работы всё более осунувшийся, мрачный…

– Может бросить Серёжа этот склад от греха?

– Я ж тебе говорю… поздно. Теперь чтобы сдать, надо во всех этих делах разобраться, иначе, действительно не рассчитаться…

С приближением холодов Калина решил поменять кабинет на более маленький и тёплый. Туда же для переодевания и обогрева перебрались и женщины-химички. Пашков искренне удивил Калину, когда не захотел следовать его примеру, а выразил желание остаться в прежнем, неотапливаемом помещении. Тем не менее, он легко на это согласился:

– Что ж, хочешь зимой, не снимая телогрейки там сидеть, давай…

Сам начальник производства любил между делами посидеть с женщинами, поболтать, попить с ними чаю. В некоторых чаепитиях участвовал и Пашков. Калину иной раз охватывали приступы откровения, из которых Пашков узнал, что его шеф уволился из армии в 1995 году, уже не из советской, а из казахской, в 96-м приехал в Москву, прописался у сестры, снимает с семьёй комнату и ждёт свою квартиру, которая вот-вот будет готова, и которую он купил за пятьдесят тысяч долларов. Откуда у отставника такие деньги!? Пашков мучился в догадках, но спросить в лоб не решался.

По работе Пашков часто контактировал с бригадиром Кругловым. Круглов, бывший рабочий-часовщик, после сокращения также по объявлению, три года назад устроился в "Промтехнологии". Он знал здесь всё от и до, к тому же оказался довольно хвастливым, особенно когда "принимал на грудь" лишку. Во время одной из бригадных пьянок, в раздевалку рабочих случайно зашёл Пашков. Все сидели за импровизированным столом, "банковал" сам бригадир. Рабочие уже успели пропустить по одной и хмуро встретили свежеиспечённого кладовщика. Несомненно, многие из них не могли понять, как тому удалось так быстро прыгнуть в "дамки" и откровенно завидовали. Несмотря на отнекивания, Круглов заставил выпить и Пашкова… После завязалась непринуждённая беседа, в ходе которой захмелевший бригадир поведал, в основном для кладовщика и других, недавно принятых на работу, как он утаивал ценные детали и продавал их. Где продавал, он не уточнил.

– А на царицинском рынке тоже толкал, – попытался всё-таки уточнить Пашков.

– Что я себе враг, с армянами связываться. Есть такие приёмные пункты, которые золотые, платиновые и палладиевые радиодетали принимают… и платят прилично. Прошлый год машину электронную раскурочивали, "Эльбрус" называется, так я оттуда поимел деталей на три тысячи баксов, – вещал Круглов, видя вокруг восхищённые лица слушателей.

9

Дома Пашков делился с Настей впечатлениями о работе. Она переживала и по-прежнему советовала поскорее расстаться с этим складом. Тем временем Пашков всё более сближался с Кругловым, имея целью дознаться, куда он сбывает выносимые из цеха детали. Но бригадир на просьбу назвать адрес хотя бы одного прёмного пункта лишь хитро улыбался и спрашивал:

– А у тебя есть, что продать?

– Да пока нет… но думаю будет.

– Когда будет, тогда и поговорим, – уклонялся от прямого ответа Круглов.

– А ты можешь мне подсказать, что, какие детали надо сдавать, что больше стоит? – продолжал "напирать" Пашков.

– Что ж, это можно, – теперь уже загорелись глаза у Круглова. – Сегодня после обеда, когда Калина уйдёт в офис к начальству… ты меня пусти на склад, я тебе всё расскажу и покажу…

На обоих складах Круглов ориентировался куда лучше бывшей кладовщицы и во многом "просветил" ещё не опытного Пашкова. Он объяснил, что такое "ломели" с золотым или палладиевым покрытием, что такое полиметаллический концентрат…

– Вот эти конденсаторы, они платину содержат, – Круглов вынул из одного мешка плату и указывал на маленькие зелёные прямоугольнички. – За кило таких двести пятьдесят баксов платят… За вот эти транзисторы – по пятьдесят центов за штуку… Вот ещё конденсаторы, "ЭТО" называются, в них сплошное серебро, они по восемьдесят центов идут…

В конце познавательной лекции бригадир, как бы в оплату за "науку", вытащил из мешков ещё несколько плат, на которых имелось немало деталей, ценность которых он только что озвучивал, и засунул в безразмерные карманы своей спецовки, а что не влезло за пазуху. Пашков не решился его остановить, заставить вернуть платы, ведь ему ещё предстояло очень многое узнать от опытного сторожила. Впрочем, они с бригадиром разговаривали и на другие темы. От Круглова Пашков узнал, что Калина пока ещё полный лох, работает всего полгода и, хоть сумел наладить производство, но "наколоть" его ничего не стоит. Только вот Людка, так он называл предыдущую кладовщицу, совсем уже обнаглела, стала отдавать ему чуть больше половины поступающей из цеха готовой продукции, а остальное забирала себе, потому он её и выкинул. Узнал Пашков и то, что директор фирмы некто Шебаршин, сын крупного шишки советских времён. Пояснил бригадир и то, что в основном благодаря старым связям директорского папы на фирму никто не "наезжает", и она имеет много халявного сырья…

После этого разговора Пашкову стало ясно, почему до сих пор фирма сравнительно безбедно существует при столь отвратительном учёте и повальном воровстве. С каждым днём становясь всё более откровенным, Круглов поведал, что директор порядочная гнида, постоянно недоплачивает зарплату, а его зам Ножкин вообще сволочь из сволочей. Этот время от времени пытается ловить рабочих на проходной и проверять их сумки. Когда разговор вновь зашёл о Калине, Круглов под великим секретом сообщил, что зав. производством регулярно "имеет" зав. лабораторией Кондратьеву… Информация, полученная от бригадира, буквально захлестнула. Пашкову казалось, что он как бы погружается во что-то с головой… откуда выбраться будет нелегко. Впрочем, пока он этого и не хотел, пока ему было интересно…

В первые дни кладовщицкой деятельности у Пашкова произошло столкновение с так называемым представителем бывшего класса-гегемона, одним из местных рабочих того большого цеха, где фирма арендовала помещения. В советское время в этом огромном ангаре отливали сверхпрочные сплавы, из которых впоследствии изготовляли комплектующие для ракетной техники. После развала Союза щедрое госфинансирование почти прекратилось, производство свернули. Впрочем, прежняя жизнь кое где теплилась, но это была уже "агония". Рабочие, получавшие в "золотые" для них советские годы хорошие деньги, имевшие внутризаводскую "спецкормушку", сейчас получали триста-четыреста тысяч с двух-трёхмесячной задержкой.

Степень ненависти этих работяг ко всем фирмачам-капиталистам и тем, кто у них работает ощутил и Пашков. В тот день, он перевозил на тележке со склада сырья на склад готовой продукции мешки с посеребрённым кабелем. Работа, по мнению Пашкова, была совсем ненужной, но Калина почему-то настоял, чтобы этот кабель хранился, по его мнению, в более надёжном месте. Исходя из общего веса кабеля, предстояло сделать несколько рейсов на специальной тележке. Пашков вёз уже последнюю стокилограммовую "порцию". Подъезжая к своему складу, он вдруг обнаружил, что дорогу перегородили два местных рабочих-литейщика, так же грузившие на свою тележку какие-то детали от старой давно уже не функционирующей печи. Пашков достаточно дружелюбно к ним обратился:

– Эй, мужики!… Подвиньте телегу, дайте проехать.

На это один из литейщиков ответил с неожиданной злостью:

– Подождёшь… Как кончим, так проедешь.

Не обращая внимания на Пашкова, рабочие продолжали что-то сосредоточенно вытаскивать из нутра печи. Пашков, в общем, не спешил и вполне мог бы подождать, если бы его об этом попросили немного повежливей, но тон рабочего ему не понравился.

– А долго ждать-то? – уже резче спросил он.

– Сколько надо столько и ждать будешь, отрезал тот же мужик, бросив взгляд, полный ненависти. По возрасту он казался немного моложе Пашкова. Второй, значительно старше в диалоге не участвовал.

После такой отповеди Пашков решил больше не продолжать перепалку, а просто попытаться объехать тележку литейщиков. Ему показалось, что это хоть и с трудом, впритирку, но возможно. Он почти осуществил свои намерения, когда один из мешков с кабелем, свисающий с тележки всё же зацепил что-то из лежащего на тележке сопредельной… Грохот упавшей печной детали буквально взорвал "злого" рабочего:

– Ах ты пидар!… Тебе же русским языком!… Поналезли тут, что хотят то и воротят!… – рабочий подскочил к Пашкову, пытающемуся отцепить свой мешок, и размашисто ударил его. Попал по голове сбоку. Пашков выпустил мешок и от неожиданности попятился. – Ах ты сука, сейчас я тебя уделаю, я тебе заработаю тут, я тебя!… – "злой", бестолково размахивая руками, пытался ещё раз ударить ненавистного "фирмача".

Удивительно, но этот агрессивный "гегемон" не умел драться. Вихрь ударов, совсем не сильных, обрушился на Пашкова, но ни один, в отличие от первого не достиг цели. Отступая, Пашков ловко уворачивался. Когда же "злой" в пылу атаки приблизился совсем близко, Пашков моментально "встретил" его… Ударил всего один раз и не очень сильно, но попал точно в подбородок. "Злой" отлетел на свою тележку, тут же вскочил. Он дико матерился, но руками уже не размахивал, опасливо поглядывая на принявшего боевую стойку Пашкова. Тем не менее, сила пролетарской ненависти подвигла его попытать счастья уже в борьбе. Они сцепились… И вновь Пашков с удивлением ощутил, несмотря на то, что "злой" был моложе и примерно одной с ним комплекции… он почему-то оказался явно слабее. Пашков пару раз так "крутанул" противника, что тот едва устоял на ногах. Видя, что напарник проигрывает, вмешался, желая разнять, второй рабочий: