Никто не хотел воевать

– Господи как хорошо, что ты именно эту черту от отца унаследовал – способность к учебе. С нашей стороны ни у кого таких способностей нет, нам всем учеба тяжело давалась. Тебе бы к этим способностям, да еще мои бы характер и целеустремленность – горы свернешь, всего добьешься.

Уже тогда в его жизни все наметила и распланировала мать. После школы Богдан должен был по примеру матери поступать в областной пединститут. Потом немного поработать в школе, под ее опекой, если она останется директором или уйдет на повышение (а все к тому шло). Если в школе дела пойдут – тоже расти до директора. А если нет, то уходить на комсомольскую работу в райком, или обком, далее на более высокий республиканский уровень – все выше и выше… Но крах Союза загубил в зародыше, этот, казалось, реальнейший план. Впрочем, все начало рушиться еще раньше. Когда он перешел в шестой класс, преподавать историю к ним пришел молодой учитель…

Пропагандировать националистические идеи в те перестроечные времена стало и модно и почетно. Молодой историк наряду с официальной программой, начал сначала завуалировано, а потом и откровенно агитировать учеников за выход Украины из состава СССР и построение независимого суверенного государства. Он говорил то, что уже давно зрело в недрах украинского общества, прежде всего на западе республики. То, что СССР большая, мощная, но безалаберная и бестолковая держава, которая «делает ракеты и перекрывает Енисей», в то же время ее население в основном пребывает в нищете и бедности. Если же Украина станет независимой, то ее трудолюбивый народ станет работать не на ракеты и перекрытие Енисея, а только на себя. Она не будет кормить огромную бесхозяйственную Россию, отсталую и многодетную Среднюю Азию, криминально-коррумпированный Кавказ… И тогда Украина заживет так же счастливо и богато, как живут страны Западной Европы, без уравнительной коммунистической идеологии, давящей всякую частную инициативу, с открытыми границами и неограниченной торговлей со всем миром. И тогда не надо будет втихаря из-под прилавка, или с рук втридорога покупать импортные магнитофоны, джинсы и прочее шматье. Все будет в свободной продаже и в любом количестве…

Союз рухнул, когда Богдан уже учился в девятом классе. Украина стала независимой, а Богдан убежденным национал-патриотом. И лишь твердая позиция матери, что надо обязательно окончить школу, потом поступить в институт, удержали его тогда от вступления в какую-нибудь молодежную националистическую организацию. Но это все равно случилось, когда Богдан уже являлся студентом-первокурсником. Метаморфозы, произошедшие во всей шкале жизненных ценностей, очень сильно надломили тогда Оксану Тарасовну. И она в какое-то время упустила сына из под своего влияния. Богдан же с головой окунулся в водоворот тогдашней политической жизни. Эйфория, вызванная неожиданным и бескровным обретением независимости, рождала самые оптимистические прогнозы: пройдет пять-шесть, самое большее десять лет и Украина будет жить не хуже Франции, ну самое малое, как Испания. Ведь для этого имеется главное условие – Украина, наконец, избавилась от трех с половиной векового гнета москалей. Именно из-за этого гнета, трудолюбивый, живущий на тучных черноземах и в благодатном климате народ никак не может по-настоящему разбогатеть и жить в достатке.

Теперь кумиром Богдана стал опять-таки молодой институтский преподаватель Семен Порубайло. Как же слушали его студенты! Как замечательно он говорил о превосходных качествах и возможностях украинского народа. Он рассказывал о борцах за свободу Украины: Сагайдачном, Выговском, Мазепе, Грушевском, Петлюре, Бендере… Эти деятели, чьи имена были поругаемы в советское время, сейчас представали в ореоле героев и мучеников. Порубайло, обладая широким кругозором и нестандартным мышлением, буквально заражал студентов своими идеями. Особенно он любил сравнивать качества украинцев и русских, доказывая неоспоримые преимущества первых над вторыми. Например, он обращался к аудитории:

– Кто такой Мичурин, вы, наверное, знаете?

Большинство студентов, вчерашние советские школьники, конечно немало слышали об этом русском ученом-садоводе. Но Порубайло безапелляционно заявлял:

– Он вообще не ученый, а средней руки селекционер. А кто такой Симиренко?

Лишь единицы из сидящих в аудитории могли ответить на этот вопрос.

– Вот так, вы украинцы не знаете выдающегося украинского ученого, зато знаете посредственного москаля, который за долгие годы жизни фактически не вывел ни одного хорошего сорта, ни яблони, ни груши. А яблоко сорта ренет Симиренко, творение нашего соотечественника, прославлен на весь мир. Вот наглядный пример, как советская система образования, школа, оболванивала украинских детей, выдавая черное за белое, и наоборот.

В том же ключе Порубайло приводил множество примеров, подводя студентов к мысли, что своих вершин русская наука и культура достигла благодаря этническим украинцам, или выходцам с Украины. И студенты с восторгом, безоговорочно верили, что без Украины Московия осталась бы дикой, чисто азиатской страной. В подтверждение приводились имена выдающихся людей, которые вынужденно тратили свой талант не на благо исконной родины, а на развитие русской культуры, науки, языка. Особенно он любил смаковать решающую роль украинцев в деле разработки космических ракет:

– Кто стоял у истоков ракетной техники? Николай Кибальчич, уроженец Черниговской области, он еще в 19 веке выдвинул идею реактивного летательного аппарата. А имя Юрия Кондратюка у нас вообще никому неизвестно, настоящего гения, который еще в 1919 году впервые вывел основное уравнение движения ракеты, разработал схему и описание четырехступенчатой ракеты на водородно-кислородном топливе. Многие его идеи использовались американцами при реализации своих космических программ. И они в отличие от москалей это не скрывали и даже поставили ему памятник на мысе Канаверелл, вблизи космодрома. Ну, и самое большое воровство москалей у украинского народа это Сергей Королев, которого те объявили русским гением. Королев он только по фамилии русский, во всем остальном он украинец, ибо рожден украинской матерью и воспитывался у дедушки с бабушкой по фамилии Москаленко в Винницкой области… И вообще вся советская космическая отрасль держалась в основном на ученых украинцах, таких как конструктор жидкостных двигателей Глушко…

Порубайло не ограничивался учеными ракетчиками, он пропагандировал глобально:

– Писатели Гоголь, Короленко, Зощенко, Аверченко, великий ученый Вернадский, а художник Иван Марчук, которого коммуняки здесь гнобили, эмигрировал и стал одним из величайших современных художников в мире. Все эти москали типа Глазунова, Шилова и прочие они рядом с ним бездарные мазилки… Даже те русские по крови, ставшие великими родились в основном на Украине, или имели украинские корни: Пирогов, Чайковский, Сикорский, Булгаков… Сами москали на территории собственно России даже собственных руководителей не могли родить и воспитать. Ни один царь не был русским по крови, и Рюриковичи, и Романовы имели скандинавское и немецкое происхождение. И после падения царизма СССР не возглавлял ни один русский, рожденный в России. Ленин – чуваш с евреем, Сталин – грузин, Хрущев – родом с Украины, Брежнев тоже, Андропов – еврей, даже Горбачев по матери украинец. И все те гении из 19 века, которыми русские так гордятся, как правило, нерусского происхождения. Нетрудно сделать вывод, что нет более бездарного и безинициативного народа, чем москали, то есть русские, рожденные и выросшие в России, – резюмировал свои выводы Порубайло.

Ему безоговорочно верили даже те студенты, которые не были украинцами, даже русские. Ведь и они родились здесь, на Украине, а значит не имели отношения к тем тупым своим соплеменникам, что родились не на щедрой украинской земле, плодородной не только для хлеба, но и для рождения гениев. Те же родились в скудной Московии, на земле не способной рожать ни хорошего хлеба, ни талантливых, инициативных людей. Богдан слушал те лекции «с открытым ртом» и проникался убеждениями любимого преподавателя. А тот недвусмысленно подталкивал к следующей весьма провокационной мысли: русские, москали, не обладая талантами, преуспели в одном – угнетении других народов и использовании в своих интересах способностей и труда других народов, их природных ресурсов. Из этого уже вытекало, что Россия, москали, просто не могут быть не агрессивными по отношению к Украине, своему главному мозговому донору…

Не долго Порубайло читал свои лекции. То ли он сам ушел, то ли его «ушли». Но «семена» посеянные им в молодые головы вскоре дали всходы. Богдан вместе с рядом своих сокурскников вступил в молодежное крыло организации УНА-УНСО, где его кумир занял один из руководящих постов. И когда в 1995 году Порубайло предложил ему вступить в отряд формируемый УНА-УНСО для отправки в Чечню, чтобы воевать на стороне чечен против российских федеральных войск, долго уговаривать Богдана не пришлось. Ведь Порубайло убеждал не только словами, но и личным примером, став нечто вроде замполита в том отряде. Тогда юный романтичный Богдан искренне уверовал, что гордый и свободолюбивый чеченский народ поднялся с оружием в руках, чтобы сбросить колониальный гнет фактически уже издыхающей России.

– Наше участие в этой войне, которая неминуемо приведет к полному развалу России, не что иное, как схватка с заклятым врагом вдали от наших границ. Только при условии гибели России Украина сможет спокойно жить и развиваться, – пояснял ситуацию Порубайло.

Богдан взял в институте академический отпуск и, ничего не сказав матери, отправился на подготовительные сборы в лагерь военной подготовки УНА-УНСО. Полтора месяца их учили стрелять, бросать гранаты, приемам самообороны и выживания. Уже на тех сборах романтический ореол, окружавший тогда УНА-УНСО, в глазах Богдана сильно померк. Учили наспех, кормили плохо, инструктора были грубы, иногда просто оскорбляли. На практических занятиях частенько игнорировались правила техники безопасности. Однажды на глазах Богдана подорвался один из «курсантов», учившийся метать боевые гранаты…

Богдан очнулся от недолгого полузабытья. Мысли-воспоминания прервались как раз на одном из поворотных моментов его жизни. Если бы тогда он сбежал из того лагеря, как делали многие, его бы жизнь, наверняка, сложилась совсем иначе. Он бы не пережил того ужаса, который ему пришлось пережить, и главное – он бы сохранил здоровье. Но, увы, слишком он верил Порубайло, который стал для него высшим авторитетом во всем. И как было не поверить, ведь Порубайло не играл на публику, как большинство политических деятелей во все времена. Он искренне верил в свои убеждения, с ними жил, с ними и погиб…

Перерыв кончился. Бригада возобновила работу. Во время перекура прочие члены бригады обсуждали последние новости из Донбасса. Богдан в этом никогда не принимал участия, но по мере возможности слушал. Он не мог точно определить на чьей стороне эти донецкие и луганские работяги. Ему показалось – ни на чьей. Они одинаково негативно относились и к любой киевской власти, и к нынешним лидерам ополченцев, ни тех, ни тех не считая достойными политическими фигурами. Ни один из них даже не дернулся ехать за кого-то воевать. Их беспокоила только судьба близких, а также родных городов и поселков. Разве что бригадир, мужик уже в возрасте переживал больше всех. Он по нескольку дней на день звонил к себе в Луганск и буквально умолял жену сберечь детей, дочь школьницу и сына-подростка, вплоть до того что не выпускать их за порог дома. А когда разговаривал с сыном, обещал ему по приезду вырвать ноги, если он вздумает записаться в ополчение и пойдет воевать. Богдан уже был далеко не тот юноша из девяносто пятого года и не столь однобоко оценивал конфликт в Донбассе. Понимал он и настроение этих работяг, не веривших ни тем, ни другим. Понимал он и то, что война, в общем, идет за то, что одна сторона хочет сохранить власть, а вторая ее захватить, и кто из них прав…

Богдан стоял внизу, а два других члена бригады, взобравшись на подоконник, устанавливали раму стекления в оконный проем. Он подавал им инструмент и крепежный материал. Тут в его кармане «заиграл» мобильник.

– Я отойду? – спросил Богдан у бригадира, стоящего рядом и осуществлявшего общее руководство установкой окна.

– Валяй, – пренебрежительным тоном разрешил бригадир, в очередной раз давая понять, что Богдан бригаде совсем не нужен, что он есть, что его нет.

Звонила мать:

– Богдаша, сынок, как ты там?

– Да так мам, терпимо. Ты просто так звонишь, или случилось чего? – Богдан, предчувствуя, что мать по обыкновению заведет долгий разговор, а он не хотел надолго отрываться от работы, и без того на него все косо смотрят.

– Да, случилось. Тут тетя Галя позвонила, бабушкин поселок вчера сильно обстреливали. Тетя Галя туда звонила – никто не отвечает, вот она за бабушку и беспокоится.

– Понятно. Видимо кому-то придется туда съездить и узнать, что и как…

Богдан и вся семья Панасюков в отличие от Прокоповых не считали бабушкин дом под Донецком своим родовым гнездом и особо за него не переживали, впрочем, то же можно сказать и про отношение к самой Стефании Петровне. Богдан не гостил у нее, наверное, уже лет десять и про бабку думал примерно так же как и мать – она слишком зажилась на свете.

– Я не знаю Богдаша, поедет ли кто из них, но надеюсь, что ты этого не сделаешь? – в голосе Оксаны Тарасовны прозвучали педагогические повелительные нотки.

– Да ты что мам, с какой стати, – опасения матери удивили Богдана.

– Ну, и хорошо. Я тебе сынок еще вот почему звоню. Тут мои хозяева на неделю уехали на дачу. Так что квартира совершенно свободна. Ты можешь отпроситься и приехать?

Сознание Богдана оптимистично отреагировала на это предложение. Появилась возможность, хотя бы недолго побыть вне этой еле выносимой жизни в бригаде, поесть замечательного домашнего борща, вместо опротивевших супов из пакетов, ощутить бодрящий гидромассаж джакузи, выспаться на просторной с упругим матрацем кровати. Последнего хотелось более всего – бригада жила в тесной бытовке и спала на дощатых нарах. Поговаривали, что вот так спать на досках полезно для позвоночника. Бригадир увидев, что новый рабочий тяжело переносит такое «лечебное» лежание с усмешкой поведал об этой «пользе». Богдан, обычно молча реагировавший на такие шутки, ответил неожиданно резко:

– Про спорт тоже говорят, что он полезен для здоровья. А Жванецкий как-то сказал, что если бы это обстояло так, в каждой еврейской семье было бы по два турника…

Его отпустили безо всяких препонов. На неделю, так на неделю. Езжай, только знай, что за эти дни деньги ты не получишь. Богдана не пугала такая перспектива. Какая разница, сколько ему заплатят за этот месяц, десять тысяч, или восемь – и то, и то не деньги. А несколько дней жизни в человеческих условиях станут для него неожиданной отдушиной.

6

В электричке, под перестук колес Богдан вновь провалился в полусон-воспоминания…

В Чечню их перебросили осенью 1995 года, через Грузию. О специфики кавказских межнациональных отношений первое впечатление сложилось именно в Грузии. Грузины, с которыми им приходилось общаться, узнав, что украинцы едут воевать в Чечню против русских, едва ли не все вертели пальцами у виска и говорили:

– Мы тоже ненавидим Россию, но среди нас дураков воевать за чечен ни одного не найти.

В Чечне местные тоже отнеслись к украинским добровольцам по меньшей мере странно. Кто-то, едва не в открытую, называл их русскими шпионами, но большинство смотрели с усмешками и равнодушным презрением. Меж собой они говорили:

– Во дебилы, воевать приехали, даже не за деньги, а просто так – совсем глупый народ эти хохлы.

Ни благодарности, ни понимания Богдан не увидел в глазах чеченцев, ни среди повстанцев, ни среди обывателей. Некоторые в открытую интересовались, есть ли в отряде дети или родственники влиятельных и богатых людей. Зачем, вскоре выяснилось. Чтобы таковых выкрасть и требовать большой выкуп. Богдан на данный вопрос ответил, что рос без отца, а мать простая учительница. К тому времени это было чистой правдой, ибо Оксане Тарасовне новое руководство не простила ее чрезмерной активности в советское время, ее членства в КПСС. Ее сняли с директоров, и она действительно работала простым учителем. После этого Богдан в качестве «кавказского пленника» перестал интересовать торговцев людьми.

Примерно также как к украинцам чеченцы относились и к прочим добровольцам, прибывшим воевать за их независимость, даже к братьям по вере мусульманам: татарам, башкирам, среднеазиатам. К арабам тоже не испытывали добрых чувств, но в отличие от прочих им внешне оказывалось всяческое уважение, ибо из арабских стран шла основная финансовая помощь. Подставлять, посылать на самые опасные участки и задания, а при случае и просто продавать всех этих «интернационалистов» у чечен за предательство не считалось. Ведь за них никто мстить не будет, за них никто не спросит, как за своих. Если за деньги отравили даже Хаттаба, то мелкую сошку продавали сплошь и рядом, оптом и в розницу, лишь бы федералы деньги платили. Богдан, осознав всю «теплоту» союзнических отношений к ним, обратился за разъяснениями к Порубайло. Тот, вздохнув, поведал:

– Я и сам возмущен, но надо смотреть правде в глаза – чечены дикий, варварский народ, далекий от благородства и рыцарских традиций. Но они воюют с москалями, по-настоящему воюют, потому мы должны помогать им. Мы должны все это терпеть ради краха злейшего врага Украины.

Воевать слишком долго не пришлось, но полгода, что Богдан провел на той войне, стоили ему многих лет жизни. Холод, непривычная пища, русские вертолеты и штурмовики, казалось, постоянно висевшие в воздухе, осуществлявшие как огневое, так и моральное давление – этим в основном и запомнилась та война. Все это время отряд, в основном, скитался по горам, избегая боестолкновений с крупными силами федералов и нападая на мелкие подразделения. Тогда Богдана удивило не только отношение чечен к союзникам, но и потрясла их чудовищная жестокость по отношению к пленным. Солдат-срочников сразу делали бесправными рабами, за офицеров и прапорщиков обычно требовали выкуп, контрактников публично зверски убивали. Даже Порубайло при всей его ненависти к русским это не одобрял:

– Ну, расстреляйте вы их, и дело с концом. Нет, им надо чтобы обязательно корчились, умирали в мучениях. Они от этого удовольствие получают. Одно слово – дикари.

В начале 1996 года отряд, промокший, замерзший голодный… как обычно уходил по горным перелескам от преследовавших его федералов. В одном из ущелий, под угрозой окружения вместе с украинцами оказалось довольно крупное формирование известного чеченского полевого командира. Командир полка федералов, осуществлявшего преследование, люто ненавидел «бандер». Он отдал негласный приказ, в плен их не брать. Чеченцы решили на этом сыграть, чтобы ценой жизни союзников спасти свои. Через третьи лица полевой командир договорился с командиром федералов. За то, что он указывал точное место, где прячутся украинцы, сам он должен получить возможность беспрепятственно увести своих людей из сжимавшихся «клещей». Командир полка пошел на эту сделку, ибо его ненависть к «бандерам» оказалась сильнее ненависти к чеченцам.

Почти сутки полностью блокированный украинский отряд обстреливали с господствующих высот минометы, гаубицы и снайпера. Они вызывали по рации чеченцев, молили о помощи. Те заверяли, что спешат на выручку, а сами, тем временем, скорым маршем удалялись от места боя. Потеряв убитыми и ранеными более половины личного состава, израсходовав боеприпасы, отряд был вынужден сдаться. Богдана тяжело контузило разорвавшейся неподалеку миной. Находясь в сознании, он, тем не менее, плохо соображал и почти не мог двигаться. Порубайло спрятал его в выемке меж камней и кустов, наказав, если сможет выбраться, поведать на Украине о судьбе отряда, о том, как их «продали». Также спрятали многих раненых из боязни, что им не захотят оказывать помощь и добьют. Федералы прочесали окрестности. Нашли всех… кроме Богдана. И он, с трудом преодолевая тошноту и головокружение, смотрел, как сначала действительно добили всех раненых, а затем приступили к расстрелу сдавшихся. Порубайло перед смертью воскликнул:

– Хай живе незалежна Украина!

В ответ раздался издевательский смех. Полковник, не отказавший себе в удовольствии лично руководить казнью, взял у одного из солдат автомат, подошел к Порубайло, выпустил весь рожок ему в голову и тут же прокомментировал: