Лепта

Имена учу и даты,
Канительные дела!..
Здесь, за стенкою, когда-то
Мама девочкой жила.
Тётя Варя, дядя Боря…
Не идёт урок на ум,
Застревает в коридоре
С коммунальной кухни шум.
Сладко пахнет пылью книжек,
Солнца луч дымится в ней.
А душа грустит, как чижик,
В тесной клетке детских дней.

2

В старом доме любят старики
Повздыхать над глупой новизною,
В старом доме выше потолки
И слышней соседи за стеною.
Пожелтевших фотографий ряд —
Вечный повод к старческой печали.
И такие книги здесь стоят!
Вы названий даже не слыхали.
Старый дом по-старому живёт:
На хозяйке войлочные туфли,
Где-то тихо радио поёт,
Голоса доносятся из кухни.
А когда наступит тишина,
На окне подрагивают банки,
И плывут на уровне окна,
Чуть искря, троллейбусные штанги.

«На соседнем балконе поёт канарейка…»

На соседнем балконе поёт канарейка,
Пенью в такт чуть приметно пульсирует шейка,
Прошлой ночью опять был скандал у соседки,
Но поёт канарейка за прутьями клетки.
Ночью ругань и крик доносились оттуда.
Было слышно, как вдребезги билась посуда,
Как росли голоса, как соседка рыдала…
А сегодня с утра никакого скандала.
А сегодня с утра канарейка запела.
Отшумела гроза? Вновь наладилось дело?
Тривиальный сюжет. Как мне всё в нём знакомо!
Синева над балконом панельного дома.
Я гляжу в синеву, молча слёзы глотаю.
Нервы, что ли, сдают? Плохо сам понимаю.
Лишь сжимаю стальные перила в ладони.
Канарейка поёт на соседнем балконе…

«Вот и снова на Щёлковской вашей…»

Вот и снова на Щёлковской вашей
Чью-то фразу ловлю на лету…
Тёплый дождик по листьям шарашит,
А ещё по плечам и зонту.
Всё по-прежнему: катится лето,
Лишь мгновенье прощанья остро…
Затянусь, загашу сигарету
Перед тем, как спуститься в метро.
Всё осталось по-прежнему, Боря,
Только нам не увидеться, брат,
Только сосны на том косогоре
В темноте так тоскливо шумят.

1974

«Мы по палубе ходим в трусах, босиком…»

Мы по палубе ходим в трусах, босиком —
Не для нас бескозырка и клёши.
За ставридой, идущей густым косяком,
Мы плетёмся на старой калоше.
Водяниста похлёбка, и боцман суров,
Духота в раскалённой каюте.
Но пока на свободе гуляет улов,
Мы весь день загораем на юте.
Писк прожорливых чаек тосклив и высок,
Чёрный дым рассыпается гривой.
Мы лежим, а от палубных старых досок
Жирно пахнет мазутом и рыбой.
Сейнер мачтою вязнет в лазури густой,
Сейнер волны ленивые режет.
И лежит вдалеке голубой полосой
Потерявшее нас побережье.

«Маяк мигает в темноту…»

Маяк мигает в темноту,
Кому-то сообщая пеленг.
Шурша ракушками по дну,
Ползёт волна на плоский берег.
Пуста песчаная коса,
Навстречу вынырнет из мрака
И глянет жалобно в глаза
Большая чёрная собака.
А там, где бродит возле тонь
Рыбацкий сейнер, – до рассвета
Сияет топовый огонь,