Миллион алых роз

– Что здесь надо этому кобелю?

Макс негодующе вскакивает со стула.

– Попрошу выбирать слова! Кто дал вам право оскорблять меня?

Его, Максима Недотрогова, врача, хирурга, уважаемого члена общества назвать кобелём! Да как он смеет, грязный, вонючий скот. Макс кипит от возмущения. Его просто захлёстывает праведный гнев. Напрочь вылетает из головы, что он находится в чужом доме, в который явился с вполне определённой целью, а именно, переспать с хорошенькой женой амбала.

– Это что за писк?

Колючие буравчики вонзаются в лицо, могучая длань опускается на плечо, хватает за воротник новенького пиджака и выдёргивает Макса из-за стола, как опытный огородник вытаскивает из грядки краснощёкую редиску.

В себя Макс приходит на улице. Трагически отряхивает и разглаживает грязный, мятый костюм и, морщась от боли (видимо, сломано ребро), медленно ковыляет прочь от дома, в котором его так подло оскорбили и так жестоко обидели…

А как всё прекрасно начиналось!

В концертный зал филармонии Макс попал случайно. Шёл мимо, увидел афишу, делать было нечего, взял и купил билет. Надо хоть раз в жизни испытать, что это такое. Приобщиться к “прекрасному и вечному миру подлинного искусства”. Пора. Тридцать пять, как-никак.

К немалому удивлению Макс повстречал в филармонии двух знакомых дам. Никогда бы не подумал, что они бывают в подобных заведениях. Он знавал их в иной обстановке.

Мысленно улыбаясь капризам “злодейки-судьбы”, Макс отправился отыскивать своё место и возблагодарил «злодейку» за её очередной каприз: его соседкой оказалось столь прелестное существо, что рядом с ней и лягушачий концерт в сопровождении пары ободранных котов показался бы райской музыкой.

Огорчало лишь то, что соседка чересчур серьёзно относилась к проклятому пиликанью, которым их потчевала со сцены измождённая девица в длинном, до пят, чёрном платье. (Наверняка прячет кривые ноги).

А вот у соседки ножки были отменные. И платьице соответственное, не скрывающее прелестей хозяйки: как нижних, так и верхних.

Господи, но как долго она пиликает! И какие у всех умные рожи. Неужели и вправду получают удовольствие от визга? Бормашина и та жужжит приятнее. Или он, Макс, настолько туп и бесчувственен? Нет, ему определённо нужен наставник. Вернее, наставница. Такая как соседка.

После того как кошмар закончился, Макс подсуетился и опять оказался рядом с хорошенькой соседкой. Они познакомились.

Марина. Двадцать шесть лет. Учительница музыки в средней школе. Замужем четыре года. Детей нет.

Последние два обстоятельства были настоящей, редкостной удачей. Иметь дело с замужней женщиной – истинное удовольствие. Ни к чему занудное сюсюканье, словесные фортели и всевозможные ухищрения. “Дамочка” прекрасно знает, чего именно добиваются от неё и чего хочет она сама. Время у неё ограничено, так что финал следует практически за увертюрой. И расставаться с ней необременительно: ни слёз, ни упрёков, ни глупых истерик.

С Мариной он договорился встретиться на фортепианном концерте, за которым последовал концерт органной музыки, затем в город приехал камерный оркестр, после которого каким-то ветром занесло захудалый американский джаз, а джаз сменил ректор парижской консерватории… И пошло, и поехало.

Филармония для Максима стала родным домом, а друзья изумлённо переглядывались, когда он сообщал, где провёл очередной вечер. Но больше всех изумлялся сам Максим, и не так на себя как на Марину. Он не мог взять в толк: как молодая красивая и здоровая женщина может столь самозабвенно, с таким пылом, такой страстью отдаваться музыке? Да еще, какой музыке. В то время, когда рядом неизменно находится молодой интересный и не менее здоровый мужчина. Не дура же она?

Марина оставалась для Макса загадкой, дело с ней никак не клеилось. Она была общительна, пространно рассуждала о Бахе, Генделе и Чайковском, охотно дозволяла провожать себя домой, доверчиво опираясь на крепкую руку Максима, но при всём, при том ни разу не разрешила поцеловать или обнять себя. Не говоря о большем.

Самое поганое было то, что она не переставала нравиться Максиму. Через три месяца скитаний по концертным залам он всерьёз начал подумывать о женитьбе. А что ему оставалось делать? Если у Макса руки начинали трястись, стоило ему, лёжа ночью в одинокой холодной постели, представить, как он будет раздевать её. Как медленно, истово, бесконечно растягивая блаженство и взвинчивая себя до высочайшей степени возбуждения, станет он освобождать молодую женщину от ненужной одежды: предмет за предметом, деталь за деталью…

Мечты мечтами, а пока Максим Недотрогов усердно штудировал биографии великих композиторов. Не будешь болтать с меломанкой о Пирогове и Склифосовском. Либо рассуждать о том, как лучше оперировать прободную язву. Но как много было проклятых щелкопёров и сколько они всего насочиняли. Особенно бесили Максима итальянцы: все эти Беллини, Пуччини и иже с ними.

Утешало то, что муж у Марины был, по её словам, обыкновенный грузчик, не признававший никого кроме Новикова и Высоцкого. Сиё обстоятельство вселяло в Макса оптимизм и веру в неминуемую победу.

Время шло, всё меньше оставалось неизученных биографий, в филармонии все бабки желали ему доброго здоровья, а 9 мая всё не наступало. Макс начал падать духом, когда в один из чудеснейших летних вечеров Марина пригласила его домой “на чашечку чая”, простодушно сообщив, что муж работает в ночь и вернётся не скоро.

– Мне так скучно одной,– сказала она, доверчиво распахнув свои чудные глаза.– И мы ещё не успели переговорить о Бородине. На меня так действуют его половецкие пляски. Если вы, конечно, располагаете временем,– добавила она, ласково беря Максима за руку.

Временем Макс располагал и тоже был без ума, правда, не от плясок. Тем более, половецких. Он был ошарашен нежданно-негаданно свалившимся на него счастьем и стоял, разинув рот, не в силах вымолвить ни слова. Наконец, он пришёл в себя и, вырвав руку, – получилось несколько грубовато – бросился к ближайшему киоску за шампанским.

Всё шло как по маслу. Марина приятно порозовела от выпитого шампанского и мило улыбалась остротам разошедшегося Макса. Давно он не был в таком ударе: анекдоты сыпались как из рога изобилия, становясь всё двусмысленнее и вольнее.

О, как горели его глаза, как пылали его щёки, какой пожар бушевал в его груди!

О, как он жаждал реванша!

За все унижения и титанические усилия не уснуть под звуки “божественной” музыки. На первый раз он, пожалуй, не будет тянуть и перейдёт к решительным действиям, едва наступит благоприятный момент.

И победа была так близка! Он уже обонял её дурманящий запах, ощущал трепет её лёгких крыльев. Оставалось потерпеть совсем немного, чуть-чуть.

И тут появился муж.

Совсем как в анекдоте, который только что рассказывал Максим.

Эх, ребята, нет в жизни счастья!

Прошло две недели. Костюм Макс вычистил, ребро оказалось целым, синяки и ссадины зажили, но вот душа…

А что душа? Кому какое дело до чужой души? Не будем и мы ковыряться в ней.

– Максим Сергеевич, больной!

Макс вздрогнул и открыл глаза.

Больной был огромен, а ручищи-то, ручищи.

Какие знакомые руки.

Макс похолодел. Неужели он?

Он.

– Что с ним?

– Черепно-мозговая травма, перелом ключицы, ушиб бедра, большая потеря крови…

Кой чёрт носил его по городу в три часа ночи? При такой жене.

Максим медленно натягивает перчатки.

Операция сложная. Одно неверное движение и…

Какие у неё сочные чувственные губы. Припасть к ним, как к источнику и пить, пить, не отрываясь. Пить, пока не заломит зубы.

Одно неверное движение и вся она, от макушки до пяток, будет его. Только его.

Одно неверное движение.