Миллион алых роз

– Зачем мне врать?

– Жаль, – вздохнула она. – Могли бы погулять вместе. А вы не можете придти раньше?

Настала моя очередь вздыхать.

– У нас ужин поздно.

Лариса задумчиво наморщила лоб.

– А вы не ужинайте, – выпалила она, беря меня за руку. – Я накормлю. Попрошу девчонок оставить вам поесть.

– Тогда я умоюсь, переоденусь и сразу, – я хотел сказать: «к вам», но постеснялся, – пойду.

Лариса застенчиво улыбнулась.

Сейчас мне кажется странным тот разговор. Ведь, по сути, именно Лариса набилась на свидание. Наше первое полноценное свидание. Но тогда я как-то не заметил этого. Как, уверен, и она.

Восемь километров я одолел за пятьдесят четыре минуты.

Лариса с ходу повела меня в столовую, усадила за стол, поставила полную миску рожков с говяжьей тушёнкой и уселась напротив. Я молниеносно поглощал холодные рожки, которых сейчас не осилил бы и двух ложек, и которые тогда казались пищей богов, так что сам Лукулл в тот вечер не смог бы предложить мне ничего вкуснее.

Затем мы отправились в лес и долго бродили по опушке, собирая крупные спелые ягоды лесной земляники, которой были усыпаны все поляны. Я набирал полную горсть сочных душистых ягод, и Лариса ела их из моей руки, нежно щекоча ладонь тёплыми губами, а я, затаив дыхание, таращился на её склонённую русую голову с пушистыми завитками возле ушей и молил Бога, чтобы он совершил чудо, и эта минута стала вечностью.

Но чуда не произошло, а просто стало быстро темнеть. Невозможно было собирать ягоды, и мы направились к реке. Я расстелил на траве стройотрядовскую куртку. Мы уселись на неё так близко, что наши плечи соприкасались. Мы сидели, смотрели на полосу воды, тускло мерцающую в лунном свете, и я рассказывал чудесную и очень грустную сказку Андерсена «Под ивою», которую как раз прочитал перед стройотрядом…

Я ходил к Ларисе каждый вечер. Спал не более двух-трёх часов, но чувствовал себя хорошо, как никогда раньше. Правда дырки на моём ремне всё ближе и ближе подбирались к пряжке, но я всегда летом худел.

По совету Валеры Алёхина, я купил бутылку водки и отдал её шофёру нашего грузовичка. Теперь, привезя нас с работы «домой», он дожидался, пока я спешно приводил себя в порядок, и отвозил меня в основной лагерь. Сколько драгоценных минут подарил он тогда нам.

Но вот на стройку завезли материалы, мы вернулись на свой объект, и мне опять пришлось ходить к Ларисе пешком. Она предложила встречаться где-нибудь на середине дороги, но я решительно отказался. Тайга не любит шуток, не прощает легкомыслия.

Всему есть предел: как я ни храбрился, усталость взяла своё, и однажды я уснул на её плече. Мы были на своём излюбленном месте у реки, и она, не шевелясь, просидела всю ночь. Утром, когда я проснулся, Лариса не могла двинуть рукой.

Как я ругал себя.

А она задумчиво улыбалась…

Первый год совместной жизни мы снимали комнату в частном доме. Никогда не забыть старомодной пружинной кровати с никелированными шишечками на спинках…

Распределили нас в Калинин, чему я чрезвычайно обрадовался, так как мои родители жили в Калининской области. Поселились мы в «Париже». Так называлось семейное общежитие с тех давних времён, когда в нём был рабочий барак. Здесь и родился Ромка, затем Димка. Не в общежитии, разумеется, а в пятом роддоме.

Семь лет прожили мы в «Париже». Лучшие наши годы, хотя дались нам они нелегко. Особенно тяжко было, когда родился Димка, который беспрерывно болел.

Всё шло своим чередом, и мы получили трёхкомнатную квартиру. Потребовались деньги на обстановку, а их как раз не было. Комнаты пустовали, но мы не расстраивались.

Достаток пришёл в своё время. Но вот, что странно: чем больше хороших и дорогих вещей появлялось в нашей квартире, тем холоднее и неуютнее становилось в ней. Словно бы вещи вытесняли из неё что-то, чему нет имени, но что делало её такой родной и любимой.

Тогда всё и началось. Нет, ссорились мы и раньше. Но то были совсем другие ссоры. Конкретные и вполне объяснимые. Хотя, иной раз, до боли обидные. Но ссоры скоро забывались, не оставляя в душе горького осадка.

Теперь всё иначе. Если раньше мы орали, ругаясь до хрипоты, а через час садились за стол и мирно пили чай, то затем стали молчать. Мы могли не разговаривать неделями. Из-за какой-нибудь ерунды, пустяка: неудачной шутки, не во время сказанного слова, неловкого жеста и тому подобного.

Разумеется, мы изменились за девятнадцать лет. Достаточно сказать, что с сорок шестого размера я перешёл на пятьдесят второй. Не могли мы не измениться и внутренне.

Предпринимателю, имеющему собственный «бизнес», постоянно приходится контактировать со множеством деловых людей, живущих по своим, весьма специфическим законам. Одной из особенностей деловой жизни является обильное употребление спиртных напитков. Я никогда не увлекался подобным занятием, но, тем не менее, редкий день удавалось обойтись без того, чтобы не принять рюмку-другую. А если добавить постоянные стрессы и психологические перегрузки, то нетрудно представить, сколько нереализованной энергии скапливалось в организме.

Мои коллеги подбирали длинноногих секретарш, всегда готовых помочь "оттянуться" шефу. Но я в данном вопросе был весьма консервативен: чем «служебный роман» с женщиной, которая целиком и полностью зависит от своего «шефа» отличается от проституции?

Дома меня встречало «ледяное безмолвие».

Мало удовольствия, когда, намотав за день нервы с твердолобыми чинушами всех рангов и мастей, являешься домой и слышишь одно лишь змеиное шипение…

Прошлой осенью на моей машине полетел кардан, и я отдал её в ремонт. На работу пришлось ездить на трамвае. На трамвайной остановке я и приметил эту девушку. Невысокая, хрупкая, с бледным личиком. Длинные чёрные волосы спадали на поднятый воротник светлого плаща, туго перетянутого в поясе. Тёмно-карие глаза. На вид: лет семнадцать – восемнадцать.

Подошёл трамвай. Она села в первый вагон, я во второй.

На другой день мы случайно оказались рядом в одном вагоне. Был большой перерыв между трамваями, набилось много народу. Толпа медленно вдавливала её в мою грудь. Она долго сопротивлялась, сердито отпихиваясь от меня кулачками, но всё было напрасно, и, обессиленная, она сдалась.

Ощущая её небольшое горячее тело, все её косточки и выпуклости, я подумал, что неплохо было бы оказаться с ней в другом, более приспособленном помещении. Когда толпа рассосалась, я отодвинулся от соседки и ободряюще подмигнул. Она никак не отреагировала.

В тот же день я получил машину из ремонта. Девушка вскоре забылась.

Первого апреля, вечером, я возвращался домой. На обочине стояла голосующая женщина. Я никогда не подсаживаю случайных попутчиков, но что-то неуловимо-знакомое почудилось мне в одинокой женской фигурке.

Я резко нажал на тормоза.

Она опасливо посмотрела на мой БМВ, и тут я вспомнил «трамвайную» попутчицу. Открыл дверцу.

– Садитесь, пожалуйста.

Девушка нерешительно переминалась возле машины.

– Не бойтесь. Я не кусаюсь.

Девушка отрицательно помотала головой.

– У меня мало денег.

Интересная логика. Какого чёрта голосовала, спрашивается?

– Не надо мне ваших денег. Мне своих достаточно. Да садитесь вы! Неужели не видите, что мы мешаем движению?

Она поколебалась ещё несколько секунд, но всё-таки села в машину. Приткнулась к двери и тесно сжала колени.

– Что же вы не едете? – спросила она.

Её лицо за зиму стало ещё бледнее. Заучилась девочка.

– Ремень, – кратко ответил я.