Мы система

В том же году от нечего делать прочитал свою первую в жизни книгу. Детские грёзы сменили печатные образы, поглощаемые Денисом в неимоверных количествах. Именно оттуда он узнал, что помимо слёз, унижения и боли существуют такие понятия, как честь, отвага, любовь и множество того, чего он никогда не знал и не видел. Он упивался строками отечественных и зарубежных авторов, но, накладывая созданные на страницах образы на собственную реальность, понимал, что всё это вымысел и злых качеств в людях гораздо больше, чем проявлений добродетели.

С горем пополам окончил девять классов, после чего по настоянию уже тогда сильно сдавшей бабули поступил в ближайший к дому колледж. В отношениях со сверстниками ничего не изменилось. Отношений этих просто не было, но, становясь старше, Денис, пожираемый кучей всевозможных комплексов, приобрёл одно на его взгляд полезное качество. Он стал не чувствительным к чужому о себе мнению, своей и чужой боли, к страданиям. Даже на похоронах бабули, последнего близкого по роду человека в этом мире, он был совершенно безучастен.

В армию не прошёл по здоровью. Столкнувшись с необходимостью думать о хлебе насущном, устроился на работу. Как и везде в его жизни, там тоже не заладилось. Не заладилось и на следующей, и ещё, и ещё.

Перелопатив к нынешним двадцати трём годам огромное количество разнообразной литературы, Денис понимал, что он не такой, как большинство окружающих его людей. Он досконально изучил не один десяток книг по психологии и знал, что собственное детство превратило его в нелюдимого человека, в человека, который не способен ни на смелый поступок, ни на сочувствие, ни на сострадание. Порой он пытался с собой бороться, но корни оказались слишком глубоки, и Денис раз за разом терпел фиаско.

Воистину светлым пятном стала встреча с Валентином Леонидовичем. Богатый жизненный опыт и светлый ум позволили этому человеку рассмотреть в нём то, что Денис никогда не замечал в себе сам. Ему почти удалось хоть немного, но всё же сдвинуть его устоявшиеся взгляды на окружающий мир. Под железной логикой аргументов Валентина Леонидовича, под воздействием его многочасовых рассказов о красоте и прелести этого мира угрюмая модель мироздания Дениса зашаталась, но нелепая смерть положила конец этому процессу. Более того, потеряв по-настоящему близкого человека, Денис в очередной раз убедился в собственной правоте и вновь откатился от с таким трудом завоёванных позиций.

«Кто я? – спрашивал он себя, сидя на прохладной ступени, – ни на что не способное существо, – отвечал внутренний голос, – неприглядного вида, больной, хилый, неспособный к работе в коллективе, неспособный найти с кем бы то ни было общий язык. Ты вообще ни на что не способен, – привычно и больно стегал внутренний голос, – с кучей фобий, с гипертрофированным комплексом трусливой озлобленности, выместить который никогда не хватало смелости».

Он часто пытался сам себе возражать, доказывал, что он не совсем пропащий, выискивал аргументы, но после каждой попытки сам же в пух и прах разбивал свои доводы.

«И что с того, что ты считаешь себя отнюдь не дураком, что с того, что ты начитан поболее многих? – громил он робкие ростки самолюбия, – что с того, что у тебя огромный словарный запас, богатый внутренний мир? Кому он нужен, твой мир? Ты ничтожество, – наверное, в стотысячный раз твердил себе Денис, – тебе нет и никогда не будет места среди нормальных людей. Зачем ты вообще живёшь?»

– И правда? – вторя собственным мыслям, спросил вслух Денис, – зачем я вообще живу?

Он много раз думал о суициде. Даже планировал, даже приступал к действию. Однако попытками всё и ограничивалось. В самый последний момент становилось настолько страшно, что шприц, таблетки, лезвие и верёвка валились из рук. Ненавидя себя ещё больше после каждой неудачи, он возвращался домой и оставался один на один с уничижительными мыслями.

– Леонидыч, Леонидыч, – исступлённо шептал Денис себе под нос, – ну как же так, почему?

Его не пугала перспектива остаться без выплачиваемых ему старшим товарищем денег, он никогда не был материалистом, а труд за мизерные деньги найдётся даже для такого как он. Его пугала пустота. Пустота, с которой рука об руку он шёл всю свою недолгую жизнь. Пустота, которая на миг отступила, но вернулась и навалилась с ещё большим азартом. С Валентином Леонидовичем ушло чувство собственной нужности и участия. Чувство, которое дало глоток воздуха, дало пучок света в его мрачном замкнутом мире.

От мыслей отвлёк задорный женский смех. Подняв голову и смахнув ладонью катящиеся по щекам слёзы, Денис увидел двух идущих по тротуару девушек. Дамы, о чём-то увлечённо переговариваясь, часто оглашали улицу заразительным смехом. Свернув во двор отдела, девушки, пестря лёгкими платьицами направились в сторону входа в отделение.

С одной из них встретился взглядом и увидел привычную реакцию. Мелькнувшая во взгляде черноволосой девушки заинтересованность при быстром, более подробном рассмотрении сменилась отчуждённостью и чем-то вроде брезгливого разочарования.

Цокая по ступеням каблучками, они прошли мимо и скрылись в здании. Ещё на подходе у одной из подружек из сумки вывалился ключ. Потеря не была обнаружена, а Денис сделал то, что обычно делал в подобных случаях. Он не сказал ни слова. Сейчас же, рассматривая блестящую на асфальте серебристую железку, он равнодушно представил возможные метания девушки.

С ключика внимание Дениса перекочевало на продетый в его отверстие шнурок. Обыкновенная белая верёвочка, периодически вздрагивающая под слабыми порывами июльского ветерка, вызвала в Денисе какое-то странное, непонятное чувство. Привыкший до мелочей разбирать собственные ощущения, Денис сначала удивился, а после стал копаться в памяти, стремясь разобраться в странных ассоциациях.

Разобрался быстро. Память покорно отмотала несколько дней и в мельчайших подробностях напомнила Денису о состоявшейся встрече.

***

В то утро они с Валентином Леонидовичем сели в электричку и, выехав на окраину города, сошли на станции Лианозово. Недалеко от станции, в гаражных боксах, находился арендуемый Валентином Леонидовичем закуток, в недрах которого тот хранил походное снаряжение. Вскоре сборы были окончены, но Валентин Леонидович не торопился уезжать. Денису он объяснил, что ждёт сына старого приятеля. Тот увлекался дайвингом и так же как они отпуска свои проводил с группой единомышленников, рыщущих по стране в поисках затонувших кораблей и содержимого их трюмов.

– Антон на днях вернулся из очередной поездки, – пояснил Валентин Леонидович, – судя по голосу, парень был чем-то взволнован, очень просил о встрече.

Парнем оказался светловолосый, с иголочки одетый мужчина лет тридцати. Денис сразу обратил внимание на кожаный кейс, который тот как-то неестественно держал в полувытянутой руке, стараясь, чтобы кейс не прикасался к телу. Войдя в гараж, Антон, словно стремясь скорей избавиться от ноши, оставил кейс перед входом. Поздоровавшись, он сразу перешёл к делу и рассказал, что на этот раз их группу занесло на приток Оки реку Угра. Там, где сотни лет назад случилось великое противостояние Русских дружин и великого татарского войска, и произошла история, которая привела Антона к арендуемому Валентином Леонидовичем боксу.

– Мы уже пожитки собирать начали, – рассказывал Антон, – но двое из наших решили напоследок попытать счастья. Всплыли оба с настолько довольными физиономиями, что всем стало ясно, – грустно усмехнулся рассказчик, – что счастье нам все-таки улыбнулось.

– Интересно, – потёр Валентин Леонидович руки в предвкушении захватывающей истории.

– Нашли они древнюю лодью-долблёнку, в ил ушедшую. Небольшую, рыбацкую, скорее, – добавил Антон, – но все сразу размечтались, что лодья та – собственность кого-то из древнерусской знати. Решили, что такой бонус упустить нельзя, и отложили отъезд ещё на сутки. На утро завели помпу, смыли с полусгнившего остова слой ила и обследовали находку. Чаяния наши не оправдались, ценного в лодке ничего не оказалось за исключением останков одного единственного человека. Кости мы подняли, а исследуя их, на берегу обнаружили, что вокруг черепа повязан непонятно как сохранившийся шнурок. К великому нашему удивлению, шнурок, пролежавший под водой сотни лет, не рассыпался при попытке его снять, а спокойно перекочевал в наши руки. Дальше-больше, – продолжил рассказ Антон, – на черепе, как раз под шнурком, мы обнаружили глубокую борозду, идущую по всей его окружности. Это не было похоже на травму или на вытертость. Череп был цел-целёхонек, у меня вообще сложилось впечатление, что эта борозда не знаю каким образом, но появилась там специально, чтобы шнурок не слетел с головы.

– И этот череп ты привёз сюда? – вытянул Валентин Леонидович руку в сторону стоявшего возле ворот кейса.

– Нет, – отмахнулся Антон, – череп к истории практически не имеет отношения. Поужинав, мы разбрелись по палаткам и завалились спать. Ранним утром проснулись от дикого истерического хохота. Шумел старший нашей группы Игорь Бартин. Попытались выяснить, что же его развеселило, но выяснили лишь, что у Игоря напрочь снесло крышу. Понимаете? Он просто сошёл с ума. Здоровенный, физически крепкий сорокалетний мужик, всегда отличавшийся флегматичным спокойствием, слетел с катушек так, что мы несколько часов не могли его успокоить. В конце концов нам пришлось его связать и вызвать на берег делегацию из санитаров. Что с ним произошло, никто не понял. Ещё ночью из его палатки слышался размеренный храп, а с рассветом такое, – воспоминания заставили Антона растерянно развести руки, – глаза какие-то пустые, страшные, движения резкие, вообще Игорю не свойственные. Говорить будто разучился, лишь возгласы непонятные да безостановочный истерический хохот.

– Ну а раньше срывов таких не было? Может, скрывал от вас просто, а тут в неподходящий момент обострение? – предположил Валентин Леонидович.

– Да какое обострение, – махнул Антон рукой, – говорю же, он из всей группы всегда самым ровным был. Моментов разных хватало, Игорь никогда не терял присутствия духа, спокоен всегда и собран, но суть не в этом. Я на подъём самый лёгкий, поэтому, когда начали собирать лагерь, я быстро собрал свои пожитки и начал паковать вещи Игоря. Сворачивая спальник, под ним, как раз в районе головы, я увидел тот самый снятый с черепа шнурок. То ли он выпал, а Игорь этого не заметил, то ли он просто рассматривал перед сном, а потом сам сунул под спальник, я не знаю. Тогда я вообще не придал этому значения. Я запихнул шнурок в карман своего рюкзака и вспомнил о нём, лишь разбирая вещи дома. Вы представляете, как должна выглядеть верёвка, пролежавшая под водой несколько столетий? – неожиданно прервав рассказ, обратился он к ним с вопросом.

– Никак, – тут же ответил Валентин Леонидович, – волокно не выдержит столь длительного воздействия, если это, конечно, не целлюлоза.

– Не целлюлоза точно, – заверил Антон, – вот как это выглядело сразу после подъёма со дна.

С этими словами он достал телефон и после проделанных с ним манипуляций протянул его Валентину Леонидовичу.

– Интересно, – пробормотал тот и передал телефон Денису.

На занявшем весь экран снимке Денис увидел пожелтевший от времени, пошедший тёмными пятнами череп и узкий шнурок, его опоясывающий. Шнурок мало отличался цветом от кости. Такой же пожелтевший от времени, усеянный язвами разложения. На снимке были хорошо видны нарушенные волокна ткани, которые иглами ежа торча в стороны, говорили, что верёвке действительно немало лет.

– Если это не целлюлоза, то сохранность шнурка действительно сложно объяснить, – пустился в размышления Валентин Леонидович, предположив, что сей факт и привёл к ним Антона.

– Вот то, что я увидел, разобрав рюкзак через несколько дней после возвращения, – перебил его тот.

Подойдя к воротам, он подхватил кейс и, так же держа ношу на полувытянутой руке, вернулся к верстаку. Аккуратно двумя пальцами вынул из кейса пакет и так же осторожно, словно боясь даже через целлофан прикоснуться к его содержимому, вытряхнул из него белую верёвочку.

Разница между увиденным на снимке и лежащим на верстаке была велика. Денис заинтересованно смотрел на чистенький белоснежный шнурок, сплетенный в виде обруча. Он будто только-только перекочевал сюда с прилавка сувенирной лавки. Шнурок не был однородным. В глаза бросались множество тончайших, замысловато сплетённых нитей, переплетённых затем между собой. Таких нитей было семь, и в каждую из них была вставлена отличавшаяся по цвету ниточка. Денис сразу отметил, что вставленные нитки соответствуют семи цветам радуги. Сам же шнурок опять в семи местах был как-то хитро перекручен, и после каждой такой скрутки общее плетение неизменно менялось. По-своему верёвочка была даже красива. Денис сразу решил, что, встретив такой сувенир, купил бы его не задумываясь.

– Это шутка? – разочарованно произнёс Валентин Леонидович, – где ценник?

Денис, почему-то радуясь, что им с шефом пришли в голову одни и те же мысли, тоже усмехнулся.

– Сначала я подумал так же, – нисколько не смутившись обвинительного тона, ответил Антон. – Решил, что кто-то из наших настолько безразличен к произошедшему с Игорем, что оказался способен на глупые шутки. Решив, что этот кто-то просто вытащил у меня оригинал и сунул в рюкзак вот это, я отбросил шнурок в сторону и больше о нём не вспоминал. Несколько раз он попадался мне на глаза, им то котёнок играл, то дочка в качестве украшения носила. Три дня назад вечером мой шестилетний ребёнок попросил меня поиграть. Нарядив меня чудищем сказочным, дочка, стремясь дополнить мой наряд, надела мне на голову вот это самое, – указал он пальцем на верстак, – заставила сесть на диван и ждать, а сама побежала в соседнюю комнату рядиться принцессой.

Антон набрал воздуха в лёгкие и протяжно, шумно выдохнул.

– До сих пор как вспоминаю, дурно становится, – прокомментировал он свой тяжёлый вздох, – пару минут ничего не происходило. Затем я почувствовал…, – Антон на секунду прикрыл глаза, – даже не знаю, как описать, слов просто не нахожу. Таких ощущений я никогда не испытывал. Знаете…, будто это я, а будто и не я вовсе, странное такое чувство. Точнее, как будто появились новые ощущения, и не одно, не два, целый пласт ощущений, которых я никогда ранее не испытывал. Не скажу, что я испугался, так, тревога какая-то в груди заворочалась. Я даже не сразу связал это с верёвкой. Всё это длилось по моим ощущениям несколько секунд, а затем я увидел себя со стороны. Я просто стоял напротив и смотрел на сидящего себя же. Я полностью утратил контроль, пытался сдвинуться, вернуться обратно, но ничего не мог сделать. Понимаете? Ничего. И при этом я чувствовал своё тело, чувствовал ноги, руки, чувствовал всё. Потом где-то в районе пояса появилось жжение. Оно разрасталось и становилось всё сильнее. Когда огонь поднялся к голове, я познал такую боль, о которой даже не подозревал. Я был уверен, что моя голова вот-вот взорвётся. Возможно, так и случилось бы, но вернулась дочка. Я не знаю, что именно подвигло её сдёрнуть с моей головы эту дрянь, но сделала она это сразу войдя в комнату. Не иначе как бог помог, – озвучил он собственную версию, – и всё. Я опять сижу на диване, у меня ничего не болит и я прекрасно себя чувствую. Такая вот история.

Несколько минут в гараже стояла тишина. И Денис, и Валентин Леонидович молча переводили взгляд то на разволнованного воспоминаниями Антона, то на объект его рассказа.

– Вот это, – нарушил Антон тишину и указал на шнурок пальцем, – настолько далеко от человеческого понимания, что я даже не знаю, каким словом это выразить.

– Антон, что ты за это хочешь? – спросил заинтригованный рассказом Валентин Леонидович.

– Ничего, – поспешно ответил Антон, – я хочу, чтобы эта вещь находилась от меня как можно дальше. Это единственное моё желание. Сначала я позвонил в один из Московских институтов. Выслушав мой рассказ, они посоветовали сходить к психиатру. Затем я его сжечь пытался, но при приближении к верёвке огонь странным образом теряет температуру, сами можете попробовать, в сантиметре от него пламя даже пальцы не жжёт. Только поэтому, Валентин Леонидович, я и решился вас побеспокоить. Вы, вроде, интересуетесь разными странными вещами. Нужно – берите даром, нет – я его утоплю просто или закопаю. Сначала хотел выбросить, но вдруг найдёт кто; решил: либо расскажу всё как есть и отдам, если возьмёте, либо уничтожу.

– Спасибо, Антон, я возьму.

– Осторожней только, Валентин Леонидович, – с видимым облегчением в голосе предостерёг Антон, – если разберётесь, что это такое, сообщите, пожалуйста.

– Конечно.

Антон подхватил с верстака кейс, пожал им на прощание руки и направился к выходу, но на пороге обернулся.