Иконников

Суровы лета клонят к прозе[8 - Капустин В. У Пушкина: лета к суровой прозе клонят.]… Так, кажется, говаривал наш поэт. Да, именно к прозе! А то, что я иногда хватаюсь за кисти – это шалость. Этим я обязан одному человеку по имени… Но довольно. А то загрызут слева и справа. В чём нет нам равных – это в пересудах. В предыдущих записках я перехваливал себя. Портрет слаб. Боюсь, что вылететь ему в окно и висеть на ветвях развесистой чинары на пример Сезанна.

12-го августа

Прошло несколько самых отрадных дней в моей жизни. Хватит ли сил описать их? Странный вопрос. Как будто для кого-то я обещал написать поэму. Так или иначе я доволен своим житьём. И только грусть, непонятной природы грусть, по временам тяготит моё сердце. Отчего бы это?

Семь раз
По имени тебя позову,
И все колокола
По всей стране
Вдруг разом повторят[9 - Такубоку И.].

Нет, это слишком сильно сказано и не для меня, и всё же это или примерно это у меня на душе. Я довольно близко сошёлся с Катей. Славное, вдумчивое существо. Как я уже сказал, она не похожа на отца. Это внешне, да и по деловой хватке в ней угадывается кореянка-мать. И только какая-то задумчивость в глазах и сосредоточенность мысли на лице – это от отца.

Однажды был удивительно длинный и жаркий день, но, слава Богу, на исходе. Длинные тени от соседних гор перешагивали через забор, и от этого горы казались ближе. Солнце, казалось, высадилось, как десант, и пошло на убыль, хотя ещё достаточно сильно жгло.

Мы с Катей сидели на лавочке в тени жасминового куста и разговаривали. Она поворачивала разговор к Москве, я уклонялся – не хотелось будоражить воспоминания.

– Вы удивительный человек, – говорила Катя. – Сколько Вас знаю, а Вы ни разу не заговорили о Москве.

– Зачем? – пожал плечами я.

– Вам, вероятно, не хочется говорить о Москве, что там у Вас – невеста? – Я увиливал, как мог. Катя выломала из жасминового куста сухую ветку и стала что-то чертить на песке.

– А скажите, правда ли, что Москва стоит на семи холмах? – сказала она и нарисовала семь разных холмиков.

– На восьми, – отмахнулся я.

Катя хихикнула и нарисовала восьмой холмик.

– А что, на восьмом Ваш особняк и в нём дожидается Вас невеста?

Пришлось объяснять, что, сколько помню себя, у меня не было особняка, а тем паче в нём невесты. И потом, зачем идеализировать жизнь? Ведь кто нынче кого дожидается, разве мёртвый мёртвого?

Катя недовольно закусила губки, наконец, сказала.

– Вы, наверное, имели печальный опыт измены?

– И не одной!

В этот момент появился Цдзян. Его дорожный плащ был запылён. В его глазах сосредоточилась грусть. Вот вам свеженькая иллюстрация к сказанному: не надо идеализировать жизнь!

Как оказалось, только что в соседнем селе у него на глазах скончался юноша имеретин, которому он не сумел помочь. Катя быстро наложила на себя крест. Она, как выяснилось, этого юношу хорошо знала.

Завели разговор на отвлечённую тему, но Цдзян молчал и только расхаживал по дорожке сада и перебирал руками чётки.

Цдзян, бедный Цдзян! Как он переменился в последнее время, и смерть несчастного юноши только добавила ещё один суровый штрих на его лице. Его и без того малоподвижное аскетическое лицо стало более твердым, движения – более резкими и на манер подростков угловатыми. Его складки на лбу стали чаще сбегаться у переносицы и опускаться в уголках рта. Его ум стал более холоден, а улыбка – детской и беспомощной: посмотрит в глаза, как будто душу вытащит. Его одолевает изнутри какая-то забота и, кажется, я знаю, что тому виной.

Мы вновь уселись с Катей под жасминовым кустом и продолжали ворковать. Цдзян, видно, довольный этим, скрылся в подвале и появился оттуда не более, не менее, как с… бутылкой вина! Меня это очень обрадовало, но и удивило. Цдзян расхаживал по саду с этой бутылкой вина, видно, воображая себя страшным пьяницей, конфузился при этом, хотя и старался придать себе победоносный и торжественный вид. Наконец, поймав мой неодобрительно-испытующий взгляд, произнёс:

– Вот и Вы, наверное, удивлены, что Цдзян – пьяница, и не ожидали у него увидеть такой бузы?

– Не ожидал, – чистосердечно признался я.

Тут же под жасминовым кустом накрыли на стол.

– Видите ли, – продолжал он, – я не ханжа, а в каждой семье есть кругленькая дата. Ровно четырнадцать лет, как мы вернулись сюда из дальних странствий. Кате тогда было четыре года.

Я посмотрел на Катю, она покраснела (А-га! Значит, Кате – восемнадцать!).

– Но даже не в этой дате дело, а дело в том, что Катя взрослая… – Он запнулся, как бы переводя дух, как тяжеловоз, везущий тяжкий груз в гору: – Вот и выпьем за то, что Катя взрослая, – закончил он неожиданно.

Было понятно, что Цдзян волновался, а вот за что мы пьем, я так и не понял, может, за то, что Кате пора замуж? Уж не за меня ли?

Хе-хе!.. Иконников, ты после шестиградусной бузы городишь что-то не то! Винцо оказалось действительно шестиградусной бузой, и я вместо одной рюмки выпил две.

13-го августа

Вы стояли когда-нибудь под ледяным водопадом, хотя бы несколько минут? Разумеется, вам я не желаю смерти и не призываю нестись во все пятки под первый же ледяной поток. Бешеный поток несётся навстречу вам, стараясь вас сшибить с ног и превратить в лепёшку. Это одно из любимых занятий моего Учителя. Каждый день в парусиновых шортах и с кувшином на голове он отправляется в путь. Там, на вершине горы, есть Чёртова седловина, через которую, дробясь и разбиваясь, несётся бешеный поток. Поток воды так быстр, и температура воды так низка, что, несмотря на незначительную ширину, его «убойная сила» такова, что этого достаточно, чтобы остаться погребенным под ним. Мой сенсей[10 - Учитель.] проделывает этот путь каждый день уже 14 лет. Это, похоже, для него ритуал, как для японца восхождение на Фудзияму. Нынче мы с ним разделись донага и стояли, кто сколько смог, подняв лицо и руки вверх. Со стороны, наверное, можно было подумать, что это сумасшедшие или своеобразный ритуал таинственной секты йогов-респов. Во всяком случае местное про-тибетское божество, которое притаилось в этот момент в кустах, должно быть нами довольно.

Сколько чудодейственной силы в ледяной воде! Вы, конечно, догадываетесь, что я простудился и почти что слёг. К вечеру меня начало знобить и выламывать суставы с такой силой, как будто меня начали колесовать. Мои щёки запылали и, по обыкновению, заложило горло. Я слегка переборщил, отправившись под ледяной душ. Мой сенсей осмотрел меня, как заправский доктор. Затем вывел меня на широкий двор, усадил на стул, поставил ноги в таз, налил в него ледяной воды, а другим таким же тазом ледяной воды начал меня окатывать с головы до ног: так пять раз.

Затем заставил пробежаться по двору раза два. Через часок озноб пропал, а через два я уплетал груши из того самого таза необъятной величины. Я свеж и молод, как голубой подснежник. Браво, Учи тель!

Странное дело: по всем признакам я должен был простудиться и не простудился, я должен был слечь в огне лихорадки и не слёг. Это похоже на колдовство. Но не странно ли и вот ещё что: пока отец колдовал надо мной, быть может, вырывая из лап смерти, его дочь на другом конце двора смеялась… Чему? Вот все женщины таковы! Я обратил внимание, как она обирала ветки сливы, которые склонялись до самой земли, и улыбалась! Это раздражающе подействовало на мои нервы. Я подошёл.

– Быть может, Вам припомнилось что-нибудь смешное? – поинтересовался я, ещё подрагивая от холода.

Катя взглянула на меня, чтобы убедиться, не злюсь ли я.

– Нет.

– Тогда я не понимаю Вас, – сказал я (действительно, не понимая, что это смешно, когда на голову больного человека льют ледяную воду).

– Это действительно смешно?

– А Вы взгляните на себя в зеркало, – отвечала Катя, еле сдерживая хохот.

Я не поленился и взял зеркало: обычный замёрзший человек, чему тут улыбаться?

– Но Вы не взглянули сюда, – она указала на мои выдвинутые вперёд челюсти и оттопыренные уши, точь-в-точь как на одном из фотографических снимков Сальвадора Дали.

– Но не огорчайтесь, – проговорила она ободряющим тоном, – всё пройдёт, Вы же не собираетесь стать специалистом по тумо. Впрочем, у Вас есть ещё завтра шанс стать покорителем Гималаев…

Видно, я действительно слишком замёрз и не нашёлся, что ответить. Зато дал себе зарок никогда больше не бахвалится под ледяной водой, а тем паче под леденящим душу горным водопадом.

14-го августа

Похоже, мой Учитель захватывает меня в свою орбиту, говоря космическим языком, и начинает оказывать влияние, как полная луна на поспевающую рожь. Вы скажете: а что же раньше – рожь не поспела или луна была не слишком полной? Вам легко смеяться. Мой Учитель оказывал на меня влияние и раньше, но не так, то было, так сказать, абстрактное влияние, не подкреплённое практикой, а это – факт, начнём с того, что я бросил курить. Как я это сделал, расскажу чуть позже. Пока же расскажу, чем я был занят не далее утра этого дня.