Воскресник

– Ну, если законодатели поддержат…

14 июня, конец дня…

Ночью Дамаскину приснился сон.

Медленно поплыли узкие улочки, огороженные колючими акациями; белые домики с замшелой черепицей на крышах; мостовые с редкой травкой меж камнями; старик на тротуаре с мешком семечек под ногами; серая крепость, пушечное ядро в стене у древних ворот…

«Сколько лет ядру?»

Начав считать, Григорий Васильевич… проснулся. Исчез маленький, приморский город, где когда-то (Грише десять лет) семья Дамаскиных целое лето гостила у близких родственников. Днем тут все накалялось на солнце, а когда сгущались сумерки – пахли ночные фиалки…

В один из тех дней отец предложил:

– А давай, Гришка, завтра утром пойдем на междугороднюю автобусную станцию; не глядя на расписание, сядем на первый подвернувшийся автобус, через час выйдем…

И был автобус, набитый шумной публикой, потом они долго шли пешком – мимо соленого озера, виноградника, на кустах которого уже висели грозди темно-фиолетовых ягод; в попутном селе купили большой арбуз и, спрятавшись в тени придорожной рощицы, съели его, – арбуз оказался спелым и утолил жажду; потом несколько километров проехали в кузове машины, которая везла свежую, только что скошенную комбайном пшеницу; к середине дня вышли к морю.

«И о чем только не говорили!.. Отец любил сказать пофасонистее. «Опорой человеку, например, говорил он, служат три кита: материальная достаточность, физическое здоровье и нравственное богатство. Первые два, Гриша, ничем не отличают нас от животных – те тоже стараются быть сытыми и здоровыми. Человеческое начинается (а может, и кончается) с кита третьего…

Отец умер два года назад – через год после внезапной смерти матери.

Откинув одеяло, Дамаскин включил свет. Часы на стене показывали начало третьего.

И вдруг не то опять во сне, не то вспомнилось наяву (мало ли что вдруг вспомнится человеку, проснувшемуся в два часа ночи!): совещание у губернатора; ужин в ресторане, тосты, водка… Глава Луценска Корнешов наклоняется к уху:

– Говорят, Гриша, ты взяток не берешь.

– Не дают, Степа!

Открыл глаза.

«Дурацкая шутка…» И вслед за ресторанным видением уж точно наяву перед глазами – еще одна картинка: клуб, предвыборное собрание, незнакомый мужик – запомнился его старый пиджак с остро торчащими лацканами – приложил руку к сердцу:

– Ты, Григорий Васильевич, только не воруй…

«Вот такой наказ… Когда-то полуграмотный купец, не сдержавший слово или не сумевший вовремя вернуть долг, стрелялся; сейчас в сознании людей воровать стало нормальным, естественным, природой данным человеку свойством… Чиновник, сидящий на вопросе, просто не может не брать взяток! Люди смеются, когда слышат, что есть политики, для которых сверхкорысть – вовсе не в том, чтобы наворовать по возможности…

А в чем лично моя сверхкорысть?

О, тут долго надо рассказывать… Одно могу пообещать мужику в пиджаке с торчащими лацканами: «воровать не буду!»

Сон подкрался внезапно, когда небо на востоке уже светлело.

17 июня…

1

Депутаты местного Собрания никогда не опаздывали на совещания, напротив, старались приходить в дом администрации задолго до назначенного часа, чтобы еще в коридоре (они любили говорить в кулуарах) весело побалагурить, поделиться семейными, а то и сугубо личными новостями и посоветоваться по поводу еще не до конца подтвержденных политических слухов.

На этот раз на втором этаже дома, где был небольшой конференц-зал, все были в сборе уже к половине двенадцатого. Разбились на кучки, тепло пожали друг другу руки, искренне поулыбались и, как водится в кругу хорошо знакомых людей, без лишних пауз стали беседовать. Темы предварительных разговоров, как мы уже упомянули, были в основном второстепенные и часто даже легкомысленные, потому что главные свои интеллектуальные силы депутаты берегли для основного разговора.

Двое мужчин средних лет в темных костюмах и одинаковых разноцветных галстуках стояли у крайнего коридорного окна, и один из них, тот, что был повыше ростом, глубокомысленно говорил другому:

– Учиться жить надо у японцев.

Собеседник, не соглашаясь, покрутил головой:

– Не-е… я лично – за конституционную монархию. Российские цари жалели страну, потому что она была их собственностью.

– Ты, кроме собственности, других ценностей в жизни не понимаешь, а вот японцы… Про кондзё слышал?

– Не-е… кондер знаю, это суп из всего, что под руку подвернется, – картошка, лук, рис, огурцы, вермишель…

– Морковку забыл, темнота. Кондзё по-русски – корень характера. Рассказать, как японцы воспитывают характер?

– Ну?

– Читал я очерк нашего физкультурника, он в Японии тренировался вместе с местными спортсменами. Так вот… В первый день для разминки тренер всем скомандовал: «Отжаться руками от пола сорок раз!». Понял? Сорок раз! Я, пишет наш, с трудом выполнил это задание, но тренер потребовал повторить упражнение еще двадцать раз! По памяти цитирую дальше: «Когда я приподнялся двадцатый раз, услышал: «Еще десять!». Пот с меня ручьями; на последних нервах заканчиваю «еще десять» и слышу: «Еще десять раз – проверим наше кондзё!»…

– Усраться можно, – внимательно выслушав, подивился тот, что был ростом пониже, и, поглядев в окно, спросил о том, что, как видно, интересовало его сильнее японцев:

– Не знаешь, где можно купить хороший шланг?

– В Амстердаме…

В это же время по ковровой дорожке коридора медленно прогуливались двое. Один из них, маленький и морщинистый, держа в руке соломенную шляпу, слабым голосом сообщал высокому и лысому: