Хотя диапазон каждого круга знания отграничен по своей природе от остальных, но ничем не ограничен тот путь, которым мы можем идти вверх, даже оставаясь внутри этого круга. И там, на более высоких уровнях, знаниям разного происхождения сблизиться гораздо легче.
Но на любом уровне важно: чего мы добиваемся? Стремимся ли мы овладеть искусством соединения разнородных фактов нашей жизни в единую картину? Или, напротив, цепляемся за то, чем особенно дорожим, отодвигая в сторону всё остальное? И это тоже может быть плодотворно – если то, за что мы цепляемся, несёт нас вверх. Но если оно лишь держит нас на привязи, то перед овладением искусством соединения нам может понадобиться искусство отсоединения.
Сказка про подземщика
Гулял мальчик по имени Бобка в сквере недалеко от дома. Сквер был большой, но Бобка знал в нём каждый уголок: больше гулять-то негде было. Вот он и отправился в одно место, не каждому известное: там за деревьями рабочие копали яму, чтобы проложить трубы. В воскресенье рабочих не было, а значит можно слазить в яму.
Подошёл Бобка к яме, смотрит: рядом с ней четыре колеса из земли торчат. Сначала Бобка подумал, что это, как обычно, старые покрышки вкопали, чтобы малыши по ним лазали. Да только кто же будет рядом с такой ямищей развлечение для малышей устраивать? А самое главное – колёса ведь крутятся!
Смотрит Бобка, не понимает в чём дело. Вдруг из ямы голос доносится, на помощь зовёт. Спрыгнул Бобка в яму, а там земля со стенки осыпалась и видно человека, который сидит в автомобиле, как ни в чём не бывало. Только автомобиль в земле и вверх колёсами (они как раз из земли и торчат). И человек сидит вниз головой, хотя и не падает: ремнями привязан.
Заметил шофёр Бобку, приоткрыл окно и говорит:
– Помоги, паренёк, пожалуйста. Ехал, ехал, а тут яма. Затормозил слишком резко, вот колёса в воздух и провалились. Засыпь их землёй, а?..
Бобка был очень отзывчивым парнем. Выбрался из ямы, нашёл дощечку подходящую и навалил на колёса целую кучу свежевыкопанной земли, которой тут много было.
Спустился к подземщику, кивает:
– Можно ехать!
Обрадовался подземщик и предложил Бобке:
– Хочешь, покатаю немного? Подземье наше покажу. Потом обратно привезу.
Знал Бобка, что нельзя к незнакомым в машину садиться, а то увезут невесть куда, высадят там, добирайся потом обратно, как хочешь. Но это же обычное правило, а тут всё вверх ногами. Да и когда ещё такой случай будет!
Короче говоря, раз – и в машину. Ремни застегнул, чтобы вниз головой удерживаться, и поехали.
Правда, долго ему вниз головой ехать не пришлось. В Подземье ведь машины и вправо-влево, и вверх-вниз разворачиваются, как хотят. Так что скоро они уже нормально ехали. Автомобиль так устроен был, что перед ним земля разрыхлялась, а сзади снова уплотнялась. Но потом они из земляного окружения выбрались, поехали по пещерам всяким огромным, по коридорам каменным: подземным улицам. Но дома вдоль улиц всё-таки вверх ногами стояли.
– У нас в Подземье хорошо, – рассказывает подземщик. – Непогоды не бывает. Езди куда хочешь: автомобиль у тебя и самолётом одновременно служит. И всё такое твёрдое, надёжное…
– Так ведь у вас неба нет, – говорит Бобка.
– Как это нет? – удивляется подземщик. – У нас небо лучше вашего, я в газете про это читал: в сто раз лучше. Сейчас сам увидишь.
Нажал подземщик педаль – и машина помчались, как бешеная.
– У нас тут самые лучшие условия жизни, – рассказывал по дороге подземщик. – Никаких тебе ветров да туманов. А уж небо наше – обалдеешь!
Остановились они в просторном подземелье, к которому со всех сторон сходились широкие туннели. Пол сверкал и переливался в свете невидимых ламп. Тут и там радужными вспышками сверкали алмазы диковинной величины.
– Ну, видишь? – подземщик присел и погладил небо рукой. – Красота! У нас в газетах пишут, что вы там до своих звёзд даже дотронуться не можете. – Он похлопал рукой по гигантскому алмазу. – Неужели так и живёте, не дотрагиваясь?
– Так и живём, – растерянно подтвердил Бобка. – Только я всё равно обратно хочу.
– Ну да, – кивнул подземщик. – Так у нас в газетах и пишут, что вы там настоящую красоту понять не можете. Ладно, поехали.
Быстро-быстро домчались они обратно. Подземщик аккуратно подрулил к стенке ямы, так что колёса на этот раз в воздух не провалились.
– Может, и вы у нас погостите? – спросил Бобка, выбираясь из машины. – У нас вон солнышко светит.
– Ну, уж нет. От солнца очень вредные излучения. Это давно доказано, сам в газете читал. Хорошо, что ты колёса засыпал, а то пришлось бы мне самому вылезать, облучаться. Так что за помощь спасибо, а теперь мне пора.
И не успел Бобка сказать «до свидания», как подземщик умчался вглубь, а стенка ямы стала почти такой же ровной, как прежде.
«Сказать кому – не поверят», – подумал Бобка. И решил никому не рассказывать. Но если видел где торчащие из земли колёса, всегда приглядывался: не крутятся ли, не буксуют ли в нашем мире?..
Стремление вверх
Опыт человечества показывает нам, что человеческая душа, сосредоточившись даже на одном сильном чувстве, способна достичь очень высокого внутреннего развития. Главное условие для этого – чтобы чувство не замыкало в себе, а позволило соприкоснуться с той реальностью, которая способна наполнить светом всю нашу жизнь.
Каждое большое чувство может указать нам путь преображения нашей внутренней природы. В разные эпохи и у разных народов возникали учения, культы или просто традиции, возвеличивающие то или иное из человеческих чувств: чувство родства или чувство долга, социальное чувство или чувство логики, чувство любви или этическое чувство… В основе каждого из них, несомненно, лежал реальный духовный опыт. Духовный опыт, озаривший когда-то душу основоположника учения, или духовный опыт, накопленный по крупицам, – и по крупицам пополняемый всё время, иначе жизнеспособность его выдыхается.
Но по-настоящему мощными и устойчивыми источниками возможностей духовного развития становились лишь те учения, в основе которых лежало чувство веры.
Социальные учения привязаны скорее к истории общества, чем к человеку. Логический язык науки мало помогает в духовной ориентации. Религиозные учения по своим внешним проявлениям могут быть связаны с национальной историей, с политикой, с суеверием. Но их внутреннее ядро обычно сосредотачивает духовный опыт, способствующий восприятию Высшего.
Особенность чувства веры в том и заключается, что для него главным ориентиром являются представления о Высшем. Те прорывы вверх, которые происходят с помощью другого чувства, – это каждый раз результат движения личности по своей неповторимой траектории. Это движение происходит не только благодаря сильному чувству, благодаря таланту его раскрытия в нужном направлении, но и вопреки другим чувствам, требующим своего. Всякое ли чувство может выдержать соперничество с другими, не растеряв при этом своей подъёмной силы?
Конечно, и чувство веры может столкнуться с интересами других чувств, но оно больше остальных способно к самостоятельной духовной ориентации, способно задавать тон всей душе. Ведь оно руководствуется самым значительным из возможных ориентиров. Именно поэтому чувство веры способно придать нашей душе цельный характер. Именно поэтому оно соединяет людей в церковь.
Это особая соединённость – чувств или людей – за счёт стремления вверх. При направленности вниз происходит, наоборот, разъединение.
Те, для кого важны социальные эффекты, – правители и политики – давно приметили способность чувства веры объединять людей в общих устремлениях. В этом смысле чувство веры само становится ориентиром: многим искусственным социальным конструкциям их создатели стараются придать религиозные качества.
Для обычного человека важны другие проблемы. Существует ли в моей собственной душе чувство веры? Если нет, то может ли оно возникнуть? Если да, то каким будет путь его развития? И путь моего развития вместе с ним?..
Зарождение веры
С самого начала нашей жизни нам знакомы ощущения, переживания и представления, связанные с чем-то, что является высшим по отношению к нам. По мере освоения мира, по мере того, как мы овладеваем теми или иными средствами ориентации в нём, спектр этих переживаний изменяется.
В детстве, например, нам казался высшим мир взрослых. Но вот мы его освоили, включили в своё миропонимание, наконец вступили в него – и он выпал из представлений о высшем. То же происходит и со многими другими начальными представлениями о жизни.
Вспоминаю, например, свой первый самолётный рейс. Облака, на которые до сих пор я всегда смотрел, задрав голову, символ недоступного неба, оказались лишь слоем белого тумана, мешающим разглядывать землю с высоты.
Но существуют переживания, которые не подвластны подобной метаморфозе. Являются ли они для нас редкими или частыми, стремимся мы к ним или удивляемся их приходу, они всё равно навсегда остаются для нас свидетельствами о чём-то важном, превосходящем обыденное существование.
Любое из наших чувств может встретиться вдруг с таким свидетельством. С невероятной красотой цветка, с голосом совести, с представлением о социальной справедливости, с осознанием своей жизненной задачи, со многими пронзительными ощущениями.
Некоторые переживания такого рода не связаны с каким-либо определённым чувством. Они просто шепчут нам: «Это есть, вот ты коснулся этого…» Внешняя канва таких переживаний может быть почти произвольной, но их сущность мало связана с нею. Полная достоверность является их неотъемлемым свойством. Поэтому они становятся для нас совершенно особым жизненным опытом, который может быть лишён нашего внимания, отодвинут в сторону, но вряд ли может оказаться напрочь забытым.
Постепенно мы начинаем ощущать смысл и взаимосвязь подобных ощущений друг с другом и с нашей жизнью. Душа наша обретает способность осваивать эти переживания как элементы единой картины. Здесь и начинается чувство веры – то чувство, которое создаёт и укрепляет нашу личную связь с Высшим.
В этой «личной связи с Высшим» не стоит усматривать что-то престижное. Просто факт внутренней жизни.
Здесь не идёт речь о тех ярких явлениях, символом которых служит превращение Савла в Павла, – когда Высшее само устанавливает связь с человеком. Тогда о чувстве веры уже трудно говорить как об одном из чувств: оно просто наполняет всё сознание человека.