Девяносто третий год

– Принимаю, – лаконически ответил Симурдэн.

Робеспьер обладал драгоценным для государственного человека качеством – быть быстрым в своих решениях. Он вынул из лежавшей перед ним кипы бумаг белый лист, в заголовке которого были следующие слова: Французская республика единая и неделимая. Комитет общественного спасения. Симурдэн продолжал:

– Да, я принимаю. Против неумолимого – неумолимый. Лантенак свиреп – и я буду свиреп. Борьба не на жизнь, а на смерть с этим человеком. С божьей помощью я избавлю от него республику. – Здесь он остановился и затем прибавил: – Все равно: ведь я священник, я верую в Бога.

– Теперь все это устарело, – заметил Дантон.

– Я верую в Бога, – повторил Симурдэн невозмутимым голосом.

Мрачный Робеспьер одобрительно кивнул ему головою. Симурдэн спросил:

– При ком я буду состоять делегатом?

– При начальнике экспедиционной колонны, высланной против Лантенака, – ответил Робеспьер. – Только я предупреждаю вас, что это дворянин.

– Вот тоже вещь, которой я не придаю ни малейшего значения. Что же такое, что дворянин? Велика важность! – воскликнул Дантон. – О дворянине можно сказать то же, что и о священнике: если он за нас, то он хорош. Знатность рода, это, конечно, предубеждение; но именно потому-то ей и не следует придавать одностороннего значения. Скажите, Робеспьер, разве Сен-Жюст – не дворянин? Флорель де Сен-Жюст, черт побери! Разве Анахарсис Клоц – не барон? Разве наш друг Карл Гессен, не пропускающий ни одного заседания клуба башмачников, не принц и не брат царствующего ландграфа Гессен-Ротенбургского? Разве друг Марата Монто[207 - Монто Луи Мари Бон (1754–1824) – французский политический деятель, маркиз. В 1791 г. избран в Законодательное собрание, в 1792 г. в Конвент, где примкнул к якобинцам. После термидорианского переворота подвергался преследованиям.] – не маркиз де Монто? В Революционном трибунале заседает один священник – Вилат[208 - Вилат Иоахим (1768–1795) – деятель Великой французской революции, якобинец, входил в состав Революционного трибунала. После термидорианского переворота был арестован и казнен.] и один дворянин – маркиз Леруа де Монфлабер. А между тем оба они – люди вполне благонадежные.

– Вы еще забыли, – вставил свое слово Робеспьер, – председателя Революционного трибунала Антонеля[209 - Антонель Пьер Антуан (1747–1817) – французский политический деятель, маркиз. В 1791 г. избран в Законодательное собрание, был членом Революционного трибунала. Принимал участие в заговоре Бабефа, за что был арестован, предан суду и оправдан.], настоящее имя которого – маркиз Антонель.

– А разве не дворянин Дампьер, – продолжал Дантон, – недавно погибший под стенами Конде в рядах республиканских войск? Разве не дворянин Борепэр, который предпочел пустить себе пулю в лоб, не желая впустить в Верден пруссаков?

– Однако все это не мешает тому, – проворчал сквозь зубы Марат, – что, когда Кондорсе[210 - Кондорсе Жан Антуан Никола (1743–1794) – французский философ-просветитель, математик, социолог, политический деятель, маркиз. Принимал участие в издании «Энциклопедии». В 1791 г. избран в Национальное собрание, в Конвенте примыкал к жирондистам, после падения которых заключен в тюрьму, где покончил с собой.] сказал: «Гракхи[211 - Гракхи – в древнеримской истории известны два брата Гракха – Тиберий Семпроний (162–133 гг. до н. э.) и Гай Семпроний (153–121 гг. до н. э.). В связи с нестабильным положением в стране, связанным с разорением крестьянства, будучи народными трибунами, последовательно пытались провести закон, ограничивающий размеры землевладений. Судьба обоих братьев оказалась одинаковой. Встретив отчаянное сопротивление крупных землевладельцев, они были убиты.] были знатного рода», Дантон крикнул Кондорсе: «Все дворяне – изменники, начиная с Мирабо и кончая тобой».

– Гражданин Дантон, гражданин Робеспьер, – раздался серьезный голос Симурдэна, – вы, может быть, имеете основание полагаться на дворянство, но народ на него не полагается, и он имеет на то право. А когда на священника возлагается обязанность наблюдать за дворянином, то на него возлагается двойная ответственность, и священник должен быть непреклонен…

– Совершенно верно, – вставил Робеспьер.

– И неумолим, – добавил Симурдэн.

– Хорошо сказано, гражданин Симурдэн, – заговорил Робеспьер. – Вам придется иметь дело с молодым человеком, и вы, конечно, будете импонировать ему, будучи вдвое старше его. Нужно руководить им, но в то же время и щадить его. Он, по-видимому, не лишен военных дарований: относительно этого предмета сходятся все донесения. Он только что прибыл с нашей восточной границы, где показал чудеса храбрости. Он прекрасно умеет командовать. В течение двух недель он отлично действует против этого старого маркиза Лантенака. Он не перестает теснить и гнать его перед собою: вероятно, вскоре он прижмет его к морю и сбросит его туда. Лантенак хитер, как старый полководец, а наш военачальник по-юношески смел. Немудрено, что у него уже появились враги и завистники. Так, например, генерал Лешелль, несомненно, ему завидует.

– Этот Лешелль, – перебил Дантон, – непременно желает быть главнокомандующим, а между тем Шаррет бьет его на каждом шагу.

– А между тем, – продолжал Робеспьер, – он ни за что не желает, чтобы кто-нибудь другой, кроме него, разбил Лантенака. Истинное бедствие в этой Вандейской войне – это соперничество отдельных начальников; солдаты же наши – это герои, которых ведут в бой неумелые начальники. Простой гусарский ротмистр Шамбон вступает в Сомюр в сопровождении одного только трубача, наигрывающего на своей трубе «Ca ira»; он мог бы продолжать таким же образом и взять также Шалэ, но он не имеет инструкций и останавливается. Нужно произвести радикальные перемены в составе лиц, начальствующих в Вандее. Теперь там дробятся, разбрасываются силы республиканцев, а разбросанная армия – это уже не армия: это – камень, превращенный в щебень. В Парамейском лагере остались только одни палатки. Между Трегье и Динаном без всякой пользы расставлено до ста небольших отрядов, которые, будучи соединены, могли бы составить целую дивизию и прикрыть все побережье. Лешелль, которого поддерживает Паррен, отозвал войска со всего северного побережья, под тем предлогом, что следует защищать южный берег, и таким образом открывает доступ во Францию англичанам. Поднять и вооружить полмиллиона крестьян и подготовить высадку англичан во Франции – вот план Лантенака. Молодой начальник экспедиционной колонны преследует, теснит и бьет этого Лантенака без позволения Лешелля, своего начальника; и вот Лешелль на него доносит. Мнения относительно этого молодого человека очень разноречивы: Лешелль желает его расстрелять, а марнский депутат советует произвести его в генералы и назначить на место Лешелля.

– Этот молодой человек, – сказал Симурдэн, – мне кажется, обладает большими способностями.

– Да, но у него один недостаток, – заметил Марат.

– Какой же? – спросил Симурдэн.

– Он слишком мягок, – ответил Марат. – Он тверд в бою, но затем чересчур мягок. Он прощает, милует, защищает монахинь, спасает жен и дочерей аристократов, отпускает на свободу пленных и священников.

– Это большая ошибка, – пробормотал Симурдэн.

– Не ошибка, а преступление! – воскликнул Марат.

– Иногда! – согласился Дантон.

– Часто! – заметил Робеспьер.

– Почти всегда! – настаивал Марат.

– Да, если имеешь дело с врагами отечества – всегда, – сказал Симурдэн.

Марат обратился к Симурдэну с вопросом:

– А что бы ты сделал с республиканским полководцем, который освободил бы роялистского генерала?

– В этом отношении я согласен с Лешеллем: я бы велел его расстрелять.

– Или отправить на гильотину, – поправил его Марат.

– Это дело вкуса, – заметил Симурдэн.

– А по мне, так и то и другое одинаково хорошо! – воскликнул Дантон, громко расхохотавшись.

– И ты, наверное, получишь либо то, либо другое, – пробормотал сквозь зубы Марат; и, переводя взор с Дантона на Симурдэна, он продолжал:

– Итак, гражданин Симурдэн, если бы республиканский вождь оказался слишком мягким, ты бы велел отрубить ему голову?

– В двадцать четыре часа.

– В таком случай, – объявил Марат, – я согласен с мнением Робеспьера, что следует послать гражданина Симурдэна в качестве комиссара Комитета общественной безопасности при начальнике экспедиционной колонны прибрежной армии. А как фамилия этого начальника?

– Это один бывший дворянин, – ответил Робеспьер и принялся рыться в бумагах.

– Ну, так пускай же поп следит за дворянином, – засмеялся Дантон. – Я не доверился бы одному попу и не доверился бы одному дворянину; но когда они вместе, они взаимно будут наблюдать друг за другом, и дело пойдет как по маслу.

Брови Симурдэна еще более нахмурились; но, находя, по всей вероятности, замечание это в сущности более или менее основательным, он не возражал Дантону и проговорил строгим голосом:

– Если республиканский военачальник, за которым я должен наблюдать, сделает хоть один сомнительный шаг – смертный приговор ему обеспечен!

– А вот и его имя, – проговорил Робеспьер, все это время рывшийся в бумагах. – Гражданин Симурдэн, военачальник, за которым вам поручается наблюдать, – бывший виконт. Фамилия его – Говэн.

– Говэн! – воскликнул Симурдэн, бледнея.

Эта бледность не укрылась от взоров Марата.

– Виконт Говэн! – повторил он задумчиво.

– Да, да! – подтвердил Робеспьер.

– Ну, так что же? – спросил Марат, не спуская глаз с Симурдэна.

Наступило молчание. Наконец Марат обратился к нему со словами:

– Гражданин Симурдэн, принимаете ли вы, на обозначенных вами самими условиях, поручение состоять комиссаром при командующем войсками Говэне? Решено или нет?