Скажу себе, что трус я. И как теперь мне жить?
А смельчаки – другие? Нейтральность сохраня,
Почувствую ущербным себя в дальнейшем я.
Согласен, на запястье веревка кожу трет.
Чего же вы хотите? Хозяйство как идет?
Республики боялись мы красной роковой,
И даже розоватой боялись мы порой,
За жулика считаем, но Император он!
Так, это очень просто. Террор со всех сторон,
Мы помним жакерию и призрака Рамьё,
Такой нашелся выход, все ж лучше, чем в ружье!
Когда же о правительстве напраслину несут,
Я чувствую внутри себя невыносимый зуд.
Возможно, что ругают его совсем не зря,
Но с ним меня ругают, простого буржуа,
Теперь он – император, и в том моя беда,
Ему лишь из-за страха сказал я прежде «Да».
И вправду, он нахальный, рассказывали нам,
Но страх меня обуял к безжалостным врагам,
Сегодня не приемлю отважных, удалых,
Считаю я за дерзость отчаяннность других.
Мудрец, на лбу пунийца когда прочтешь, что он
Из порванного права свой вытащил хитон,
Когда вы мстите людям, за горло их схватив,
Закон и клятва в силе, подумайте о них,
Меж избранным Сбогаром, Жеронт его избрал,
Перо ваше горящее, анархии накал,
Злодейства предвкушенье, с одной лишь стороны,
Ну, а с другой – та трусость, которой вы полны!
Джерси. Ноябрь 1852.
VIII. Великолепие
I
Когда все кончено и в унижении мы,
Порядок наведем, очистим все умы,
Шагаем с гордым видом; но наш позор испит.
Все это королевский двор вершит,
Все ожило, и чести им не надо.
Пора б добавить в эту груду смрада,
Зародышей уродов и карликов помет,
Египет крокодила и мумию даёт,
Притон бандитский, дай нам шулеров;
Шекспир – Фальстафа, а леса – волков;
С тебя, Рабле, все вечно жрущий Грангузье,
Бридуасона ждём от Бомарше,
И дьявола от Гофмана. Дай ангела, Вейо!
Скапен Жеронта принесет в мешке своем;
Дюма – Карконту, а Бальзак – Вотрена;
Вольтер – Фрелона, для кого родная мать – измена,
Мабиль – распутство красоты большого сада;
Нам Жиля Бласа от Лесажа надо;