На ты с Америкой, или Только секс, ничего личного

Здесь умещу замечание. Очень частные владельцы – американцы, и Америку свою раздербанили на собственность до последней пяди. Все они своим стяжательством гордятся и уведомляют о собственничестве разными грозными табличками. Табличек им, видать, мало и тогда они за принадлежностью ведут регулярное наблюдение. Отсюда трава совершенно не буйная, а вся, бедолага, будто резаная. Постройки и предметы, начиная от пристани с разукрашенными разными колерами лодками, заканчивая последним унитазом, имеют вид, будто на витрине и причиняют русскому глазу скорбь. Все это сдобрено аккуратным и добросердечным солнцем. Словом, последняя дрянь.

Подле избушки, глядь, уж несколько порожних автомобилей сосредоточились. Составили мы им сообщество, а при выходе наружу сообщает Джеф, что компания уже в сборе и ждет. Пустой и безмолвный следую я за предшественником, который, миновав дом, передвигается в сторону озера. А вскоре открылся вид количества людей, расположенных и снующих в ложбинке, имеющей близость к воде и пирсу. Картина представляет собой пикник, отсюда купальники и даже детвора.

Стало быть, только я покинул авто и вошел в поле зрения, принялись граждане делать каверзные улыбки и слова.

– Как ты поживаешь? – к примеру, цедит беззаботным тоном первая попавшаяся особь знакомого облика.

Знаешь ведь, сволочь, прекрасно, думаю про себя, а зубы мне тут корчишь, и соответственно выражаю прошедшую мысль:

– Столь внятно, что намерен продолжить.

Еще, знаете ли, разные слова отпускает народ и все это с улыбочками ехидными.

А тут, возьмите, всякие аттракционы затеялись, и улыбочками народ от меня отвык. Дальше прочие прелести обнаружились, скажем, на водянистом мотоцикле я погонять удостоился. Пару часов весьма сносной жизнью посуществовал. Только рано зажил. К примеру, раздается фраза:

– Вит, – сообщает напрямик некая мадам, – мы все в курсе и ждем.

– Как сказал бы Шекспир, – начинаю я дурковать, – ожидание выгодно. Даже и силой разочарования.

Еще всякие поведения, разговоры, белиберда разная, и снова один из посетителей бросает нагло:

– Мы ждем.

– Мне это знакомо, – отвечаю я в полном перепуге и недоумении, – я от себя с детства чего-нибудь жду.

Думаю, чего они могут ждать? Чтоб я напился? – ищу, таким образом, исподтишка зрения спирт, поскольку на шута я согласный-с. Однако таковой непременно отсутствует, а прикасается народ маленькими глотками к пиву. Чтоб как-то усвоить обязанность, вхожу в гущу человек и пытаюсь вступить в разговор. Разговор притом идет самый мелкий. К уместному образцу.

– Вы слышали новость, Вит? Наши и ваши парни обстряпывают в космосе совместное дельце. Я бы зашвырнул туда на пару деньков и президентов. Пусть посмотрят, какая Земля маленькая и как тесно мы живем.

– И вообще, – добавляю я, – там слова, а стало быть, амбиции теряют вес.

– Ах, не упоминайте слово вес, – хватает дородная тетка, – я опять где-то подцепила четыре лишних фунта. Что ни говорите, в России есть прелесть, ей не грозят избыточные килограммы.

– Дорогая, – возмущается ее муж, – а кто полчаса назад подцепил самый сочный стейк?

– Пит, – шипит тетка, – это, в конце концов, бестактно. Я работаю как лошадь. Могу расслабиться в уикенде?

– Нет, действительно, – подхватывает спиртовый Джеф, – Америка помешана на калориях и витаминах. Это не что иное, как еда.

– А что вы хотите (это Пит), работа съедает. Мы вгоняем эмоции в бутылку. Разучиваемся получать радости. Все в меру, по графику. Еда становится одним из немногих удовольствий.

– Я и говорю, – мстительно мечет взгляд на мужа тетя, – даже секс по графику.

– Вит, – деликатно уводит Джеф, – я слышал, что в России есть люди – кажется, где-то на Кавказе – которые славятся долголетием. Притом они совершенно себя не умеряют: вдоволь пьют, едят, курят – к тому же имеют несколько жен.

– Есть такое, – поясняю я. – Впрочем, жена одна. Собственно, они и живут долго оттого, что женщины у них мало говорят. – Тут же, разумеется, улыбаюсь тете. – Это, конечно, шутка. На самом деле считается, что причина в горном воздухе.

– Воздух здесь не при чем, – горячо и обиженно вякает Пит, – очень доказано, что все зависит от нервов. Чтоб жить с американской женой, нужно иметь запасной комплект нервов. И о каком сексе может идти речь, когда мы живем в пуританской стране, где супружеские обязанности закреплены беспощадными брачными контрактами. Джеф абсолютно прав (Пит жестоко шмякает на тарелку кусок мяса), еда – последнее удовольствие.

– Насчет секса, – соблюдает тактику Джеф, – говорят, в России – сексуальная революция.

– Русские вообще революционеры, – вставляет еще одна дама.

– Так есть результат? – Это обратно Джеф.– Я к тому, что Америка подобное уже прошла. И пришла к прочной семье.

Пытаюсь держать непринужденный тон:

– Результат, конечно, есть. У нас отдых называют сексуальным часом, дескать, мы работу, извиняюсь, имеем. Так вот в России сексуальная революция привела не к сексуальным часам, а к эпохе.

Я это все так дотошно, чтоб подчеркнуть – о сексе и этих штучках разговоры заводятся непременно. Дальше снова следуют разговоры, и Фрэнк произносит чреватую фразу:

– Русские знамениты революциями, водкой, мафией и вообще они нам покажут.

Здесь-то «еще одна дама» и выражается крайне замысловато:

– Кстати, насчет покажут. Вит, когда же и мы посмотрим? Джени была в восторге. Это несправедливо, что вы показали только некоторым.

Как прикажете себя держать при подобных запросах? Джени в машине лепетала относительно «еще хочу увидеть» и какого-то обещания, эти требуют что-то показать. Таки чтоб рассекретить предыдущие абзацы, я и спрашиваю впритык:

– Какой образ вы желаете рассмотреть?

И чувствую, что сердце мое вкрадчиво перемещается в правую половину, явно намереваясь окончательно упасть. Чтоб подтвердить справедливость таких действий, мадам порхает бровью и удивленно возражает:

– Как что, член.

Каково!!

Какой бы я дурак не был, но давать такие обещания – это чересчур. Самый-то облом, что и мужики на меня вопросительно воззрились, содержа на лице гнусные улыбочки и тем подтверждая наличие обещания. Как, интересуюсь я, прикажете соответствовать моменту?

– О чем базар! – поощряю, тем самым, обрадовано. – Я с нетерпением ждал этого… – Тут, уняв добропорядочную улыбку, хмурю бровь. – Однако, момент. Для полноты сочувствия зритель должен сосредоточится. Знаете, были случаи с летальными исходами. Нервных и девственниц вообще прошу удалиться.

О, господи… Вы знаете, исполняю, а в башке пустота – каким местом слова отыскиваются, сам не понимаю. Притом мельтешит в закоулке мозга махонькая закорючка и тревожит насущный организм. Конфигурация ее понятна: бежать. Предпочтительно наметом. Поскольку не прописано в инструкции таких мероприятий. Произношу в связи с этим очередную фразу:

– Синьоры, поскольку грядущее представление обычно сопровождается чреватостями у зрителей, то я придаю экспонату адаптирующий имидж. За сим вынужден на некоторое время скрыться, дабы соорудить вид. Предлагаю пока урегулировать биение сердец.

И устремляюсь в дом. Мысль, разумеется, одна – исчезнуть, раствориться, сгинуть. И смылся бы я, да видно богу чем-то не угодил.

Захожу в дом. Пожалуйста тебе – тут дверь, там другая – шуруй. Вся Америка твоя, что там – мир. Нет же, только я присмотрел один очень черный выход, как прислоняется из соседнего пространства к моей близости женская фигура. Да этак интимно кулачком меня пих в печень. Джени. При этом говорит словами:

– Вит, ты сегодня немного нерасторопен. А не хочешь ли для соблюдения обстоятельств употребить?

Поскольку я уже и не понимаю, что вообще такое я есть, то и совершаю из себя полного прелюбодея, говоря:

– Я хочу все и всегда.

Тут она разворачивается и следует недалеко, размахивая бедрами с амплитудой метра в четыре. Далее наливает мензурку, имеющую объем, и подает сия, скаля зубы. Я ахаю сия, изображая осанкой Казанову, Дон-Жуана и остальных вместе взятых персонажей. Водка. Поступив в желудок, она тут же разворачивается и бросается на меня туманом, жаром и прочими каверзами. Отсюда я начинаю нести уже полный бред, на что Джени совершенно прямо заявляет:

– Не забывай, что ты и остальным обещал показать член. И помни, что ты обещал рассказать секрет.