Соло хором

Девочки сидели при коктейлях, пирожном – перед Мишей существовал графин с водкой, какая-то еда. Подошел развязный молодчик, бесцеремонно косился на девочек.

– Мишняк, тут цинканули – ты при лавэ. Пятихатку до когда-нибудь.

Миша достал деньги, подал. Тот не удовлетворился:

– А ляли справные, подгружусь не в кипешь?

Добряк соблаговолил:

– Быстренько отсюда ушел. Пока в чухло не ударил сильно.

Товарищ прокалился:

– Да о чем ты – я воспитанный!

Потопал прочь. Юля с театральной брезгливостью проводила персону взглядом.

– Чё за даун?..

Цепкий свет фар осветил высокое крыльцо перед домом Юли. Сестра водителя изложила претензию:

– Мишка, ты Дарью до дома доставишь?

Даша сопротивлялась:

– Ну зачем, я доберусь.

Миша лениво вякнул:

– Сиди, довезу… – Повернулся к ней. – Садись вперед.

Юля резво выскочила из машины, открыла заднюю дверь.

– Пересаживайся.

Даша неуверенно попеняла:

– Какая разница, мне и здесь удобно.

– Да чего ты, Дашка, садись вперед. Что ты как не своя!

Девочка нерасторопно пересаживалась, Юля участливо наблюдала. После окончания дела наклонилась в салон:

– Миха, только без борзоты, она целка. Я проверю.

Даша отчаянно, но слабо возопила:

– Юлька!

Та, смеясь, хлопнула дверью. Миша фыркнул мотором, тронулся.

Автомобиль стоял неподалеку от подъезда, где жила Даша. Искрились фонари, блестел мокрый асфальт. Ветерок теребил ощипанные ветви деревьев, на мокром стекле туго елозили змейки электрических отблесков. Миша задумчиво вперился в лобовое стекло. Из приемника шла лирическая английская песня. Молодой человек задумчиво произнес:

– Странно все-таки – осень. Грязь, прохладно и сыро. Тоскливо, уныло. А подкожно, щемяще… странно.

Даша смотрела на парня, похоже, с нее сошла скованность.

– Миш, а почему ты институт бросил?

– Закрутился, веселой жизни откусил. Да и зачем это – учеба. У меня цели нет.

– Это теперь нет. Потом будет – цель, говорят, дело наживное, отсюда драгоценное.

Миша повернулся к Даше.

– Чушь. Достигнуть цель – значит убить мечту, а мечта дороже, ибо всемогуща… – Отвернулся, подумал. – Впрочем, наоборот – дёшева… – Закашлялся больно, нехорошо. Отпустило. – Настоящая цель достается либо дуракам, либо гениям. Да и то, считается, что гений цель не видит. Я ни то, ни другое… Юлька вот дура, у нее есть цель.

– Но как же, построить дом, все такое…

– Это моменты самореализации.

Полежала тишина. Даша не выдержала:

– А какая у Юльки цель?

Миша снова повернулся, с мягкой улыбкой.

– Славная ты, Дашка… Дар я. Ощущаешь себя даром?

Девочка качнула головой.

– Даром ощущаю… только это даром.

Оба коротко усмехнулись. Миша неотрывно смотрел на пассажирку. Она замигала, убрала взгляд, тут же снова устремила на парня. Он поднял руку, завел локоть за ее плечи. Ладонь оказалась над затылком, мало не касалась. Водил пальцы над волосами, затем ласково тронул, перебирал. Напряжена была девочка. Миша наклонился, потянулся губами. Даша чуть отклонила голову, но замерла, глаза закрылись. Водитель прикоснулся.

Юля распахнула глаза, тело плавало в уютной, ватной дреме. Рука чуждо мазнула скомканную рубашку. Тупо сидела на горшке, – душ, чистила зубы. Лицо в зеркале молчало, какой-то посторонний человек. Однако разлепились губы, побежала клейкая стрелка. Юля помигала, скорчила рожу – черт, как ни притворяйся, а прелесть девка. Я этих уродов… Кого? – Всех. Блин, хорошо жить… Зажурчала вода из чайника – замечательно. Ткнулась в стекло кухонного окна, привычно лежала лента улицы. Проскользнула матовая, игрушечная ауди – ведь сидит же какая-то мудёшка. Погоди у меня. Очаровательно пестрел павшим листом газон, из окна урчало, сочилась вялая свежесть. Подняла голову – ласково улыбалось хмурое небо. Не вытертая капелька просочилась меж ресниц, замешала. Юля сомкнула веки, нежно их тронула, ладонь затем опустилась, легла на щеку – кожа была нежной и доступной. Господи, какое волшебство. Кто-то будет пить это чудо, и вывернет тело, забыв о долге и остальном… Крякнул рядом попугай. Девочка прильнула к клетке, просунула палец. «Леша, Лешечка». Отщипнула от яблока, вставила ладошку, птица размашисто кивнула, судорожно мотнула головой. «Лешка, леший» – любовно укорила хозяйка. Взор, не видя, потек мимо… Черт, стрём в старой куртке идти – отец за несуразное поведение в новье отказал. Он, само собой, поплывет, но недельку придется терпеть. Еще Трипперная Венера наверняка спросит – неминуемо кол. Да и болт на нее. Зато есть Дашечкин-вкуснятка. Господи, сколько в жизни предстоит, и все мое! Чё-та как-то мало в ней, какая-то она не размашистая.

И вообще, Славку она правильно два года назад оприходовала. Нормально получилось, чувствительно. Это неплохо, когда ты, а не тебя. А как он потом горд был, как важен. До боли было восхитительно смотреть на мужскую глупость. «Ты, Лямин, забудь истекшую жизненную подробность», – за такие слова можно пожертвовать. Как корчился, как сладко и мучительно было смотреть на погибающего человека. Оправился, надо отдать должное, даже по чушке залепил разок. Как взрослый – это ли не чудо. Еще раз уступила по случаю. И обратно – отвали. Доставал, понятно, пришлось брату сказать. Миха кулаком тому сопатку курносил, суровым тоном вразумлял… А нефиг!.. Нда, в школу идти, трусы протирать – на кой. Ну да так устроено.

В комнате находились: родители Даши, чуть сивый, худой, стильно одетый и суетливый дядя Женя, противоположный Олег Иванович, Даша и Юля. Стол был уставлен. Мама Тоня мельтешила в кухню и обратно, меняя блюда и посуду. Традиционно вел посиделку дядя Женя:

– Бизнес, политика – это организация, по гамбургскому счету, спекуляция. Даже писательство… Музыка, ну, может, еще поэзия – вот творчество. Ибо они телесны, бездумны. Полагаю, тебе это трудно понять. По крайней мере, мне. Это я для вящей убедительности.

Обращался к Даше, а говорил, вне сомненья, папе Юре. Потому добавлял:

– Проблема в свободе, а сие мечта и выбор. Выбор именно предопределен умением мечтать. Но не каждый разберет разницу между мечтой и целью. Отсюда возникает феномен овладения. Власть. Музыка – то из вещей, что решает проблему, ибо только здесь можно создавать, а не выбирать.

Дядя Женя стоял подле открытой двери на балкон, курил в нее трубку, излагал: