Звезда и шар

– Я уже там побывала, – сказала Аделаида Мироновна, держа перчатки около ноздрей.

– Отлично, значит, отправляемся прямо по адресу.

Комната номер одиннадцать была предпоследней в ряду одинаковых дверей по левой стене коридора. Кузачёв постучал, и участники спецрейда шагнули вслед за ним… Хотя, пожалуй, шагнули – это слишком сильно сказано.

Практически вся площадь открывшейся их взорам комнаты была занята спальными местами, среди которых было две кровати, остальное – матрасы. Неширокий проход начинался у двери и терялся в середине комнаты, как исток Евфрата в полях Македонии. В комнате было людно.

– Мы из добровольной народной дружины, – начал Кузачёв, обращаясь к курящей на ближайшем к дверям спальном месте молодухе. – Мы бы хотели осмотреть условия проживания Серёжи Морякова, десяти лет.

– А смотрите, коль найдёте, – ответила та, ловко перекинув беломорину из одного угла рта в другой.

– Серый, Серый, вылазь, за тобой милиция пришла, – заорала вдруг девочка лет двенадцати на вид и нырнула под кровать. Послышалась возня.

– Вы будете родители? – спросил Кузачёв официально.

– Не, – ответила она и указала на средних лет женщину, кормящую грудью младенца, – вон она.

– А отец где?

– Моряков на работе.

– А вы кто будете?

– Я жена его, Анастасия Морякова.

– Подождите, подождите, а кто же тогда она?

– Бывшая.

– А младенец чей? – спросил Кузачёв оторопело.

– Слушай, ты чё здесь следствие пришёл проводить?

Из-под кровати раздался рёв, и девочка вылезла на свет, волоча за собой бритого наголо мальчонку. На вид ему было не больше семи. Два зеленоватых потока начинались у него от ноздрей, обтекали рот и исчезали за воротником. Митя отключился. Он перестал следить за происходящим. Всё внимание его сосредоточилось на подоконнике. Там, как бы вне этого мира, сидел, съежившись, подросток, упёршись в лежащую на его приподнятых коленях трёпанную книгу. За всё время он не поднял глаз и не шевельнулся, ничто вокруг не могло оторвать его от воображаемого мира, открывающегося за драным переплётом.

– У нас по этому адресу значится ещё один ребёнок, – бубнил Кузачёв, – Сухов Николай, пятнадцати лет.

– А, это мой от первого мужа, за пивом ушёл.

…Сейчас Митя шёл с шоссе Революции. Углы урны были обиты кованой сталью. Изрядного размера висячий замок тоже добавлял весу – безо всякого, впрочем, смысла. Одна из скоб, на которых висел замок, еле держалась на последнем шурупе, и если бы кому-нибудь в здравом рассудке пришла в голову отчаянная мысль вскрыть урну и исказить результаты голосования, это удалось бы ему без особых усилий.

Комната инвалида была вторая справа после воняющего хлоркой отхожего места. Митя постучал и шагнул внутрь, громыхнув урной о дверь.

– Уважаемый Павел Евсеевич, – начал он и понял, что забыл всё, что было написано в бумаге, которую сунул ему председатель счётной комиссии, – я от передвижного избирательного пункта. Прошу вас проголосовать.

17. Монолог участника советско-афганского конфликта

Монолог участника советско-афганского конфликта, инвалида, героя Советского Союза, прапорщика Павла Евсеевича Винтова, произнесённый им по месту жительства в связи с прибытием официального представителя передвижного избирательного участка:

Расклепать едрёна корень.

Уважили.

Как самого Константина Устиновича.

Удержу нет, обоссусь от счастья.

На дом припёрлись.

Гать вашу в жеребень.

Чего ж не всем участком, как к Черненке? А?

И без занавесок?

В ЗИЛ бы вас на перевал.

Когда зажало заставу в серпантине.

Сзади завал, спереди мины.

Когда пиздец подступает, а в последнем цинке патроны варёные.

А духи в окно прут, и АК с плеча не сдёрнуть.

А потом харей в пыль, а снайперов на горах, как вшей.

Да вертолётной лопастью под яйца. Аккурат пониже броника.

Друганы по домам в консервах разъехались, а я вот сам, на своих культях.

Звезду мне навесили?

Жать её в ерепень.

На звезде не поскачешь, жопу колет.

Бюллетень где?

Черкнуть где?

Не важно, говоришь, один он тут, говоришь, ездобон вонючий?

Ты кто, академик?

Реши задачу: буков девять, одна гласная промеж.

Не знаешь, иди книжки почитай.