Звезда и шар

– Сколько ж лет ты у нас мэнээствуешь? – спросил он и, не дождавшись ответа, продолжил: – Годков пяток, поди? Пора, пора тебе, Александр Ильич, науку за рога брать.

– За рога или за вымя, Геннадий Алексеевич? – переспросил Саша.

– Не скоморошь, отрок, тема вращения обнажена, – Ложакин выдержал паузу. – Переймай эстафету у безвременно ушедшего. Пора, пора тебе с бестемья уходить. В понедельник утвердим тебя на совете, а пока знакомься с документацией. При обнаружении личных вещей покойного – сдать мне лично. Вопросы есть?

– Личные мысли тоже сдавать?

– Иди, иди, академик, не толпись.

10. Инструктаж

– Феоктистова, повтори принцип работы промышленного экструдера, – сказал начальник цеха.

– Да чего там, это ж как мясорубка здоровенная…

– Ладно, слушайте все ещё раз. Промышленный экструдер состоит из цилиндра и головки. Полимерный гранулят забирается из загрузочной воронки шнеком, расплавляется, подаётся вперёд и выталкивается наружу через отверстие в головке, называемое соплом.

– Ну, я же говорю, мясорубка. У нас на мясокомбинате…

– Феоктистова, помолчи. От формы сопла зависит форма получаемого погонного профиля. В случае грануляции вместо сопла используется заслонка со множественными мелкими отверстиями. Экструдат при этом выходит в виде большого количества тонких стержней…

– Это ж как вермишель делают! Или фарш. Вот, помню, у нас в разделочной…

– Феоктистова, я тебя выведу с инструктажа. Большого количества тонких стержней, называемых стрингами. Стринги протягиваются через охладительную ванну и поступают в нарубочный узел, или гранулятор, где нарубаются роторными ножами на гранулы…

– Так это что же, гранулы засыпаем, гранулы высыпаем?

– Молодец, Феоктистова, хороший вопрос задала, отвечаю. Регрануляция, или повторная грануляция, используется при смешении разных полимеров или добавлении присадок, таких, например, как морозоустойчивая или, наоборот, антипирогенная. Продолжаю инструктаж. Поскольку диаметр стринг мал, большое значение приобретает правильный подбор отбойной фильтрующей решётки, устанавливаемой между цилиндром и головкой и предназначенной для задержания посторонних предметов, попавших в загрузочную воронку по случайности.

– Ой, а чего уж только у нас ни попадало, жуть чего! А по ночам и вовсе крысы залазют! А ещё у нас случай был: мясник Васильев стал тушу на крюк вешать, подсклизнулся на потрохах и сам накололся! Ему крюк под бороду зашёл, а через глаз вышел. Так и повис. А ещё…

– Феоктистова, я тебя по статье уволю к едрене фене.

11. Непримиримая борьба с потерями рабочего времени

– Граждане кинозрители, – усиленный стереодинамиками голос прокатился под сводами большого зала кинотеатра «Гигант», – в связи с постановлением партии и правительства о мерах по усилению борьбы за дисциплину труда, подписанному лично Юрием Владимировичем Андроповым, на выходе из кинозала будет производиться проверка документов. Просьба всем приготовить пропуска и паспорта. Граждане без удостоверений будут препровождены в местное отделение народной дружины с целью установления личности.

Завсектором токсикологии Пётр Николаевич Малинин внутренне опал. «Чёрт меня дёрнул, – подумал он, – так хорошо день начинался…»

С утра он закончил наконец выверку статьи в сборник «Промышленные отходы», называвшуюся «К вопросу о действии на дыхательную систему человека цианидов – продуктов разложения метилметакрилатных пластмасс». На обед в столовой давали холодный борщ. Везя поднос с тарелкой по полозьям раздачи, Пётр Николаевич с вожделением предвкушал, как он сядет за столик, размешает сметану, стараясь не задеть желтоглазую половинку куриного яйца, как медленно поднесёт ко рту первую ложку.

После обеда Малинин направился по своему обычному маршруту: универмаг, книжный магазин, кафе-мороженое. Умяв двести грамм крем-брюле, он шагнул прямо в слепящее майское солнце и вдруг заметил афишу: «Фестиваль бразильских фильмов – Донна Флёр и её два мужа». На память вдруг пришло воспоминание о предстоящей вечером встрече с Людмилой, высокие створчатые двери кинотеатра «Гигант» манили прохладой. Малинин коротко глянул по сторонам – вроде никого – и шагнул внутрь…

Пётр Николаевич по натуре был очень осторожным человеком. С детства он не ввязывался в споры и драки, избегал лазаний по крышам и игры в хоккей. Закончив Лесотехническую академию по специальности «Техника безопасности и охрана труда на социалистическом предприятии», Малинин поступил на работу в сектор токсикологии.

Одиннадцать лет работы постепенно вселили в него смертельный страх перед пластмассами в любых проявлениях. Оказалось, что нет на свете полимера, неспособного принести вред человеку. Отравления, аллергии, чесотки, отёки проходили перед его глазами каждый день нескончаемой чередой. Он просыпался в холодном поту, вспоминая бьющихся в конвульсиях лабораторных крыс. Постепенно Пётр Николаевич очистил своё жилище от пластиков. Он носил только х/б, покупал зубную пасту только в оловянных тюбиках, пил и ел только со стекла и фарфора. Кульминацией борьбы за окружающую среду стало изжитие чёрной прессованной пластмассы, из которой изготовлялось большинство предметов обихода, начиная с телефонов и заканчивая ручками утюгов и сковородок. Малинин выяснил, что это был полиформальдегид, выделяющий при сгорании зарин – боевой нервнопаралитический газ, успешно применённый в своё время немцами при Ипре. Вошедшему в его квартиру сразу бросались в глаза маленькие, военного образца, металлические тумблеры на местах привычных пластмассовых выключателей.

…Сейчас Пётр Малинин сидел, скрючившись в кресле седьмого ряда, с ужасом представляя себе апокалиптическую картину разбирательства в профкоме. Он уже присутствовал однажды при подобной экзекуции. Тогда осуждали двух работниц бухгалтерии, отловленных в магазине спортторга в очереди за финскими плащами.

В середине процедуры дверь шумно распахнулась и, в сопровождении секретарши, смешав кавитационной турбуленцией бумаги на столах, вошёл сам Генеральный Директор, товарищ Константин Семёнович Волопас.

– Товарищи! – загремел с амвона голос генерального. – Сейчас, в такой тяжелый для страны момент, когда отечество ещё не оправилось от тяжёлого известия о безвременной кончине Генерального Секретаря Коммунистической Партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева. Сейчас, когда весь народ, сплотившись воедино, готовится дать бескомпромиссный отпор американскому империализму, нацелившемуся на нас из космоса жерлами лазерных установок. Сейчас, когда от всей полимерной промышленности страны ожидается беззаветный вклад в дело усиления мощи наших доблестных вооружённых си… – Волопас неожиданно осёкся и оглянулся на секретаря парткома. – Короче говоря, сейчас подобное отношение к дисциплине и распорядку рабочего дня не может быть попустительствовано… – Волопас опять запнулся. – Как будем пресекать?

– Э-э-э, – отозвался председатель собрания, – есть предложение лишить выезда на отделочные работы на черноморскую базу отдыха объединения в поселке Туапсе…

– Отличное решение, так и постановим, – подвёл черту Волопас. – Я, конечно, имел в виду: проголосуйте и постановите. У меня срочное заседание с референтом министра.

Подняв бумажные смерчи, Константин Семёнович покинул помещение.

…«Бежать, – подумал Малинин, – скрыться и пересидеть где-нибудь». Он тихо, стараясь не греметь креслами, двинулся ко входной двери, ведущей в фойе.

– Гражданин, выход напротив – услышал он голос из тьмы.

– Мне в туалет, – просительно прошептал он, – очень надо.

– Учтите, что все входы в кинотеатр также блокированы отрядами народной дружины, – пояснил голос.

– Ничего, ничего, мне на минуточку, – Малинин направился к мраморной лестнице, ведущей вглубь планеты. Первые три пролёта он преодолел скачками, потом перешёл на шаг. «Странно, – подумал он, – зал находится на уровне земли, куда же ведёт эта лестница?»

Долго раздумывать не пришлось: лестница закончилась площадкой с тремя глухими стенами. На четвёртой стене, под последним пролётом, темнела массивная металлическая дверь с таинственной надписью «Служебное». «Тут и пересижу, – решил Пётр Николаевич, залез под пролёт, присел на корточки и замер. – Если нужно, хоть до вечера досижу, не будут же они весь день дежурить». Колени дрожали, дыхание сбивалось, в висках пульсировало.

Вдруг Малинин почувствовал влажное дуновение. Подняв глаза, он с удивлением и страхом обнаружил, что дверь по имени «Служебное» приоткрыта, и из щели тянет сыростью. За дверью открылся длинный, уходящий во мглу, коридор. Тянуло мышами и плесенью… Приседая на ватных ногах, Пётр Николаевич шагнул в туннель.

«Что там уж такого может быть? – подбодрял он себя. – Ничего особенного там быть не может, а вдруг окажется выход?» Рука скользила по осклизлому железу, периодически натыкаясь то на шов, то на заклёпку. Впереди стало светлее. Через десяток метров коридор круто поворачивал направо, из-за поворота лился резкий, фиолетоватый свет, какой бывает от флуоресцентных ламп. Собравшись с духом, Малинин сделал полшага за поворот и замер, как парализованный.

Проход заканчивался, расширяясь и переходя в обширное бетонное помещение. А прямо перед ним, тускло отсвечивая воронёными обводами, стоял танк.

– Петя, что с тобой, Петя, не кричи, – услышал он голос Людмилы. – Ты опять кричал во сне.

12. Терракотовый божок

Каменский занимал в лаборатории стол у окна, отгороженный с одной стороны кульманом, и книжной полкой – с другой. Стол был чист. Единственным предметом, который Людмила оставила на поверхности, был чёрный репарационный Ундервуд, сквозь витиеватую вязь механизма которого просвечивали пятна кофе, разлитого когда-то по дешёвому дерматину. Саша бесцельно нажал круглую кнопку с покоричневевшей от времени буквой «Ы». Кнопка пошла вниз, вызвав эстафету звонких щелчков механического кружева, закончившуюся выбросом кверху длинной тараканьей ноги, глухо, как боксёр по набитой песком груше, стукнувшей по изношенному обрезиненному валику.

Сквозь запылённое окно с затянутой марлей форточкой виднелся край крыши первого корпуса и огромная, как телебашня, красная кирпичная труба. Над её верхушкой слегка мело жёлтым.

Саша никак не мог заставить себя открыть ящик стола. Казалось, Каменский ещё здесь, сейчас откроется дверь и послышится его тихий голос.

– Какой же это ужас, Сашенька, – оперлась рукой на кульман Ольга Андреевна, – ведь он даже не курил. Такая странная судьба. Выжил на БАМе, чтобы умереть в метро.

Саша промолчал. Бросив ещё раз взгляд на толстый слой жирной дизельной гари между окнами, он вздохнул и открыл правый верхний ящик стола. Слава богу, никаких личных вещей там не оказалось. Лежало несколько толстых папок, на верхней было написано: «Упрочнение полиэтиленовых плёнок в условиях многоосного сложного сдвигового поля». Ольга Андреевна отошла.

В среднем ящике обнаружился маленький терракотовый божок с огромными вылупленными глазами. Он явно был безмерно удивлен в момент рождения, и это выражение застыло навсегда на его морщинистом личике. «Чёрта с два, Ложакин, ты его получишь», – божок уютно устроился в левом кулаке. На другой папке была надпись: «Вертикальная экструзионная головка с вращающимся мандрелом». Саша вспомнил, какое веселье вызывал этот лингвомонстр у слесарей.

– А мандарелом не хочешь? – спрашивал слесарь Борька у Вадима, обронившего гаечный ключ.

Совершенно непонятно, зачем было называть этим полуматерным словом обыкновенный сердечник, обтекая который, полиэтиленовый расплав становился рукавом, которому предстояло потом, раздувшись плёночным пузырём, уйти наверх под нож, нарубающий его на хорошо всем знакомые полиэтиленовые пакеты. Суть научных изысканий группы заключалось в том, чтобы, вращая этот самый мандрел, вызвать перекрестную, фанероподобную ориентацию молекул в плёночном пузыре, и, тем самым упрочнив его, нанести родной стране умопомрачительный экономический эффект.

Ориентация вызывалась, плёнка упрочнялась, всё бы было совсем неплохо, если бы мандрел своим вращением не вызывал дестабилизацию пузыря, который начинал идти винтом, гулять во все стороны, как торнадо в полях Орехово-Зуево, и в конце концов лопался со змеиным шипением. Единственным представителем рода человеческого, которому удавалось удержать процесс в узде в течение двадцати минут, был лично Геннадий Алексеевич Ложакин. Он взгромождался на экструдер, нежно охватывал пузырь руками и тонкими точными движениями направлял скользящую под пальцами ещё горячую плёнку к её геометрическому центру.