Век великих экспериментов

Затем оно стремительно ускоряет свой ход, но перед самой верхней или низшей (пиковой) точкой возникает психологическое ощущение медлительности, хотя именно в этот период человек проживает значительно больше внутренних событий, душевных движений. В пиковой точке оно опять несколько ускоряет свой ход, так как здесь происходит изменение векторов движения, набирает силу то, что было инертной массой, и когда человек начинает эти события осмысливать, для него ток времени вновь замедляется.

На мой взгляд, время – понятие субъективное и связано прежде всего с нашим внутренним миром. Чем больше мы живём заветами Духа, тем дольше проживаем.

Интересным и полезным для прогнозирования будущего является и то наблюдение, что вызревание идеи, противоположной доминирующей, начинается сразу же после того, как общество достигает той или иной пиковой точки. Но новая идея не приходит извне. Общество ещё только начинает очередное переустройство, определив в период равенства сил, какая из идей станет движущей, а в его недрах хоть и очевидно уменьшается, но остаётся достаточное число противников только-только народившихся изменений. И это отрицание идёт не от понимания новых идей и несогласия с ними, а по всё тому же закону единства и борьбы противоположностей.

Часть общества, отрицающую принятое большинством направление движения, я называю инертной массой.

Инертная масса верхней пиковой точки в нижней пиковой точке становится новой движущей силой. Но одновременно бывшая некогда на другой стороне цикла движущая сила, превратившаяся на этой стороне в мизерную инертную массу, именно отсюда начинает снова набирать сторонников.

Таким образом, в тот период, когда движущая сила кажется самой неуязвимой, самой довлеющей, устойчивой, и она действительно считает себя таковой, а точнее, в этом убеждены её представители в государственной машине, которые теперь составляют единомыслящую массу, без отвлекающих от дел оппонентов и инакомыслящих, именно в это время за пределами самоизолировавшейся части тех, кто властвует, управляет обществом, в мыслях, в идеях растёт и выпестовывается, конструируется то, что придёт им на смену.

Это похоже на вынашивание плода в материнском чреве.

В основе новых идей, как правило, не бывает ничего нового. В них лежит то, что уже было…

На противоположном пике…

Только столь слабеньким, столь незаметным, что разглядеть это могло мизерное количество членов общества.

Похожие внешне друг на друга люди разнятся в великом множестве внутренних мелочей. Так и общества.

Вот поэтому человечество обыгрывает (реализует) одни и те же идеи (той же тирании или демократии), только по-своему, в иных, соответствующих каждому веку одеждах и названиях.

Ничего не поделаешь, единство и борьба противоположностей.

Света и тьмы.

Добра и зла.

…Так что такое человечество и этот мир?

Божье творение?

Или создание иной сверхразумной цивилизации?

Каждый отвечает на этот вопрос индивидуально[6 - Более подробно в эссе «Читая Шюре».]…

За стеклом

Чувствами или глазами

Недостаточно составить своё представление об обществе. Надо ещё понять и себя, чтобы успешно в нём функционировать.

Наши чувства, так же, как и физическое тело, совершенствуются трудом, тренировками. И их при желании и настойчивости или просто постоянной нагрузкой (так же, как бицепсы или трицепсы) можно «накачать». Либо несколько одновременно, либо одно.

В зависимости от образа жизни, профессиональной занятости мы «накачиваем» те или иные чувства. Трудно оспорить утверждение, что профессионализм – это всего-навсего результат регулярных занятий одним и тем же. Специалист в парфюмерии, несомненно, лучше подавляющего большинства людей различает запахи. Радист или человек, которому часто приходится прислушиваться, слышит лучше многих. Охотник-профессионал острее видит.

Это если говорить о человеке.

Но и поколению могут выпасть такие условия, при которых «накачивается» какое-либо одно или весьма ограниченное количество чувств. Подобная «специализация» сужает спектр восприятия окружающего нас мира.

Дети, родившиеся в России сразу после Второй мировой войны, были одарены родителями тем, чем в своё время были обделены сами. Поколение родившихся в пятидесятые было, с одной стороны, воспитано с довольно высокой степенью свободы и самостоятельности (прошедшие и пережившие войну родители считали эти качества необходимыми), с другой – избаловано прощением многих, порой далеко не детских шалостей. Сказывались нравственные и моральные допуски военного времени. Преимущественно выросшее на улице, недобравшее родительского внимания, и в какой-то мере опеки, это поколение в избытке имело независимость. Главными играми их детства помимо мушкетёрства, военных баталий, уличных драк были любовные увлечения. В детях этого поколения с согласия взрослых реализовывалось то, что не прожили их родители, потратившие либо юность, либо отрочество на противостояние военному лихолетью.

Симпатии и антипатии к противоположному полу начинали проявляться с начальных классов. Соперничество и привлечение внимания поощрялись школьными вечерами, совместными занятиями в кружках по интересам, походами, экскурсиями и иными внешкольными занятиями. Отвлекающей информации было немного, времени для переживаний и непрограммного знакомства с себе подобными и миром – предостаточно. И после долгих лет ненависти, противостояния, смертей и потерь «накачивалась мышца любви».

Любви к Богу в атеистическом сообществе, естественно, не могло быть, она не только не поощрялась, но даже запрещалась, взамен предлагалась и стимулировалась любовь к окружающему (родному селу, городу, речке), затем к огромной, на радость и гордость, родной стране, к будущей или настоящей профессии, наконец, к декларируемым идеям свободы, равенства, братства во всём мире, а попутно любви к партии, правительству и всему социальному устройству общества. Но главное содержание существования, это и не нужно было особо поощрять, просто – не ограничивать, заключалось в любви к противоположному полу.

Поощряемое обществом, это, бесспорно, прекрасное чувство повлияло на поколения пятидесятых, шестидесятых годов, раздвинув временные рамки беззаботной поры жизни, и в какой-то мере придав им инфантильности. Которая, кстати, весьма устраивала правящее меньшинство. Но наряду с тем эти поколения выросли гораздо более чувственными, восприимчивыми к духовной жизни и к нравственным критериям, чем родители. Они неизбежно должны были ощущать потребность в культуре, а значит, и стимулировать развитие искусства, поднимать культурный уровень. Они тосковали по рыцарским временам и отношениям, поэтому привнесли возвышенность в отношения между мужчиной и женщиной, придав этим отношениям романтический или драматический окрас.

Любовь, как ключевое слово этих поколений, способствовала появлению неоромантических образцов соцкультуры в кинематографе, самом массовом виде искусства, а значит, наиболее приближенном к потребительской культуре, литературе – духовной пище широкой образованной прослойки общества, драматургии, музыке…

Развивалось то, что отвечало чувственному восприятию жизни. Взаимоотношения с природой, с себе подобными, с противоположным полом – вот что было достойно являться смыслом жизни, в противовес неискренней, и оттого постепенно отторгаемой официально декларируемой вере в некое идеальное сообщество в близком, потом всё отдаляющемся, стремительно переходящем в разряд утопий коммунистическом будущем.

Советское общество, созданное этими поколениями, в большинстве своём желало чувственной любви и изыскивало различные пути для удовлетворения этого многогранного желания.

Вот почему культура, созданная в Советском Союзе в шестидесятые – семидесятые годы, столь чувственна во всех её проявлениях. Вобравшая в себя огромный заряд любви, прежде всего к противоположному полу, но также и к окружающему светлому и оптимистичному миру, она и сегодня волнует.

Поколения последующие, хотя и воспитывались чувственными людьми, с явной иронией относились к столь всеобъемлющей любви, к открытому отношению к окружающему миру по причине противостояния прессингу государственно-бюрократической машины, ограничившей свободу и независимость, непробиваемой идеологии безгрешности коммунистической партии и правительства и абсурдности будущего счастливого общества. В них уже проявилось скептическое отношение к жизни, обществу и, естественно, к своим родителям, к их ценностям. И эгоистические потребности, как пассивный протест против всё растущей назидательности и несвободе.

Инакомыслящих, способных к публичным выступлениям или поступкам, было не столь много, но ходить в тайных скептиках (хорошо, если не циниках) было модно. Чувственное восприятие жизни всё более уступало прагматичному. И это отразилось в искусстве. В художественных произведениях, и прежде всего в литературе, появились герои, выражающие тайные и явные желания нового поколения. Романтики ещё хотелось, но уже незначительному количеству, да и им было очевидно, что «принцы» и «золушки» – это из нереального, хотя и заманчивого прошлого. Идеи и идеалы родителей, изрядно подпорченные государственной пропагандой, пахли нафталином и казались безжизненными. Появление и развитие телевидения, стремительная поступь киноиндустрии, осознание моды в одежде, привлекательность материального благополучия, замена мечты о коммунизме мечтой об автомобиле и даче стали тем оружием, которое практически уничтожило чувственность. На смену ей наступательно шло визуальное восприятие жизни.