Цикличность

Иногда высохшие падают с мостов в глубокие реки, или забредают прямо под копыта идущей рысью лошади. Но они не сожалеют об этом, не могут. Они совершенно спокойно реагируют на тяжелые травмы, даже если те приводят к их смерти. Да и на саму смерть они не особо-то реагируют.

Однако. Я-то еще не высох. И мое нынешнее положение заставляет меня сгорать в бессильной злобе по отношению к самому себе. Лежа на пыльном столе в заброшенной охотничьей избе, я чередовал попытки использовать чудеса клириков и приступы изничтожающей ярости по отношению к самому себе.

Хотя, давайте обо всем по порядку. Целую неделю я слонялся по лесам и оврагам, тщательно прячась от посторонних глаз. Где-то на четвертый день случилось сильное землетрясение. В целом я был не так далеко от Митарра, а в ущелье землетрясения случаются довольно часто. Но затем тряхнуло еще несколько раз подряд, причем гораздо сильнее. Опасаясь того, что земля пойдет трещинами, и я сходу упаду в одну из них, я решил переждать и улегся на большой выветренный валун. И не успел я расположиться половчее, как почувствовал довольно сильное веяние Кошмара. На этот раз я был далеко от места проявления Кошмара, но мне все равно было довольно скверно. После того как подземные толчки прекратились, я соорудил себе возле валуна небольшую лежанку из еловых веток и поваленного дерева, где пролежал целый день, пережидая и мучаясь.

Тягостное чувство тревоги растекалось по всему телу. В желудке было ощущение, будто я съел горсть острых камней, и запил это горячим воском. Наконечник стрелы в ноге болел, словно какая-то неведомая сила разогревала его докрасна прямо в моей ноге.

После того, как я убил старика, вся моя душа была словно вывернута наизнанку и еще была не готова к новой встрече с Кошмаром. Представьте себе, что ваше сознание это библиотека. Красивая городская библиотека, где поддерживается строгий порядок. Вы всегда четко знаете, где находится каждая определенная книга. В этом помещении горит мягкий свет от потолочных люстр, и всегда смиренная тишина. Но, однажды в эту библиотеку ворвались неизвестные вандалы, разорили все что можно, раскидали книги по полу и порушили все полки. Более того, в темных уголках они нашли те книги, что вы пытались как можно дальше спрятать. Эти ребята раскидали эти книги по самым заметным местам и теперь, входя в библиотеку, вы всегда первым делом натыкаетесь на эти самые книги «в черном переплете».

За время, прошедшее после убийства, я начал было наводить порядок в своем сознании. Если продолжать метафору, я успел только засунуть подальше «темные» книги и без определенного порядка распихал по кое-как сбитым из остатков полкам остальные книги. И тут вдруг штормовой ветер выбивает окна в библиотеке. Стеллажи опять падают, снова рассыпая все в беспорядке. В этом хаосе мне на глаза снова попадается стеллаж с «темными» книгами, но в этот раз он не падает, а остается стоять, лишь напоминая мне о том, что он существует и никуда мне от него не деться.

На этом, пожалуй, закончу метафору, как бы точна она не была. Если серьезно, то меня в этот день можно было брать тепленьким прямо из лежанки, где я довольно громко стоная, пролежал целый день. Но мне повезло, в этот день никто из местных не пошел за дровами и не отправился на охоту. Возможно, они сами прятались по домам в суеверном страхе. А страх этот спустя месяцы они припишут проискам лесных тварей или старым богам, не давая угаснуть старым традициям.

Кошмар отступил ближе к вечеру, и я тут же двинулся в дорогу. Один раз в темноте я набрел на какой-то отряд. Перепуганные крестьяне, держа наготове вилы и факела, рыскали в лесу в поисках чего-то или кого-то. Я спрятался в кустах и ломал голову над тем как бы от них спрятаться. Но тут, где-то, в чаще неподалеку, завыл волк. И крестьяне, побросав все, что было у них в руках, пустились наутек.

Скорее всего, маленькие деревни, которые в изобилии расположились у подножия гор, сильно пропитались Кошмаром. В суеверном страхе люди пустили по лесам патрули, и эти бравые ребята, верное дело, потеряли кучу садового инвентаря, удирая от волков и ветра.

Года через два по этим деревням пройдут братья и зафиксируют все, что увидят и услышат. Эти сведения соберут в огромный том с описанием инцидента и навсегда закроют в тайной библиотеке. Кто-то из Совета к этому моменту, скорее всего, высохнет. И главный составитель этого тома, что даже Столицу не покидал, займет его место, чтобы лет через десять этот круг сделал еще один оборот.

Да, бюрократия и борьба за власть это то, чего я не понимаю и больше всего боюсь. Я готов умереть за Братство, готов уйти в Кошмар с гордо поднятой головой. Но я не хочу сидеть в кресле и медленно сходить с ума, видя убийцу в той прислуге, что выносит за мной ночной горшок. С этой точки зрения, то, что происходит со мной теперь, в какой-то мере даже является благом. Но, только с этой.

В ту ночь я испытывал двоякое чувство. С одной стороны было весело смотреть на сверкающие пятки, с другой было страшно представить, что они со мной сделают, если я им все же попадусь. Однако за последующие дни мне попалось только одно живое существо. Однажды утром на меня непонятно откуда вышел сухой. Свежий, по одежде – явно не чудотворец. Очень худая женщина лет сорока была одета в простое, зеленое платье. У нее был большой шрам через левую щеку. Шрам старый, возможно травма детства. Вероятно, женщина стала жертвой землетрясений, но вряд ли. Так быстро сюда от Митарра сухой бы не добрался. Судя по одежде, она была жительницей одной из окрестных деревень, а Кошмар здесь проявился не так остро, чтобы кто-то смог высохнуть. Что ж превратности судьбы этого несчастного человека явно не будут разгаданы мной. Но, из солидарности к своей будущей участи, я тихо умертвил женщину и подобающе обошелся с ее телом.

Ясно одно. Неподалеку творится что-то грандиозное и нехорошее. Кошмар пробивается два раза за месяц, сухой в долине. Явно не связанный с землетрясениями, нападение адептов прямо на большой дороге в Харрес, «вооруженные» патрули в лесу. Я будто видел отголоски какого-то большого события, но пока не видел всю картину целиком.

Рана тем временем выглядела все хуже. Боль я успокаивал чудесами, но, видимо, началось воспаление. Мне становилось тяжелее день ото дня. Постоянно хотелось пить. Я уже давно и безжалостно попирал одно из важных правил, вбитых в мою голову – не есть снег. Но и снега уже не хватало, чтобы унять жар. Еще и дни становились все теплее и длиннее, отчего чистого снега на моем пути попадалось все меньше и меньше.

Поэтому, когда я набрел на чистый, журчащий родничок, то без каких-либо раздумий напился оттуда. Пил я жадно, меня мучала лихорадка, и чистая, холодная вода была для меня подобна божественному дару. Вдоволь напившись, я позволил себе немного подремать прямо около журчащей воды. Затем, напевая себе под нос старую песню, что расхожа в кабаках на востоке, я побрел вдоль ручья. Чтобы всегда быть рядом с водой.

Вот тут, в ста метрах выше по течению я понял, какой промах допустил. Здесь, прямо посреди ручья, застряв между камней, не повезло умереть овце. Притом умереть относительно недавно, и потихонечку гния, овечка смотрела на меня пустыми глазницами, как бы говоря, что она-то тут, дескать, не причем. Сам виноват!

Я вызвал рвоту, хотя понимал, что уже слишком поздно. Вся зараза уже попала в мой организм. Я применил некоторые чудеса, но они лечили симптомы, а не саму причину. Тем же вечером, уже чувствуя первые признаки серьезного отравления, я увидел перед собой сильно побитую северными ветрами охотничью лачугу.

Уже чувствуя некоторое помутнение рассудка, первым делом я прикоснулся к потрескавшимся доскам, которыми был обшит дом. Что ж дом оказался вполне реальной постройкой, а не первым аккордом моего безумия.

Маленький домик, в котором некогда пережидали суровые северные метели Харесские охотники. Он был давно заброшен, окна были на скорую руку заколочены, дверь не имела засова, но бьюсь об заклад – ее намертво закусило в косяке. От ветхости основания дом довольно сильно накренился в одну сторону. Еще несколько лет и домик развалится под тяжестью прожитых лет. Природа возьмет назад то, что некогда было отобрано у нее.

Однако, мне для последнего убежища такое строение вполне сгодиться. Когда дом повалится он, заодно, погребет под собой и мои останки. Удобно. И, кивнув самому себе, я, безжалостно уродуя свой замечательный меч, сумел разбить дверь, оставив лишь небольшой фрагмент висеть на петлях.

Внутри было практически пусто. Из мебели сохранился только добротный разделочный стол, которому время было нипочём. Над столом на горизонтальных балках висело множество высохших почти дотла пучков разнообразных трав, подвешенных на веревочках. Вероятно специи, которыми пользовались для заготовки мяса. Я прикоснулся к одному пучку, тот прямо в моих пальцах развалился в прах.

Итак, высшие силы смилостивились надо мной и позволили мне хотя бы умереть под крышей. Земной им поклон за это. Такой благодати еще ни на кого не сходило с тех времен, когда старые боги ходили по земле. Впрочем, что-то на пороге смерти я стал на редкость циничным. А ведь мне еще перерождаться…

Ночь я провел лежа на столе. Поспать не удалось, довольно часто приходилось покидать жилище и бежать в ближайшие кусты. Сил становилось все меньше и я, предвидя, что скоро не смогу выходить из дома накидал на пол еловые ветки, чтобы хоть как-то скрыть смрад, которым я скоро себя окружу.

Следующий день прошел точно так же как и ночь. Ярость к самому себе – попытка использовать чудеса – бег до кустов. Так я дотянул до сегодняшнего вечера. И теперь, когда солнце, заходя за далекие горы на западе, окрашивало небо в красивые и нежные оттенки красного, я понял, что конец неотвратим.

Меня тошнило, я попытался слезть со стола, но всей силы, что во мне еще осталась, хватило лишь на то, чтобы перевернуться на бок и свесить голову вниз. Вот и все. Победить Кошмар, чудом спастись в битве, много дней идти по лесу и все это для того чтобы умереть из-за глупой овцы, что оступилась на камнях.

Мне уже не хватало сил даже на то чтобы ненавидеть бедное, безмозглое животное. Мысли ускользали из моей головы, непослушно скрываясь где-то вдалеке. Я подумал про Джесса, и почувствовал укол какой-то непонятной сентиментальности. Жалко парня, родился не в том месте, рос не в то время, попал не к тому учителю и в итоге окончил свой путь в канаве из-за того, что сделал неправильный выбор.

Но эта мысль покинула мою голову так же быстро, как и пришла в нее. Теперь я уже вспоминал Роккара. Я не знал его лично. Но читал его заметки и чувствовал, что мы с ним в чем-то были похожи. Он тоже любил то, что делает. Роккар всегда ставил дело превыше всего. И он с радостью бы выбрал смерть на краю земли, старческому слабоумию в кресле члена Совета. Он пропал как раз в то время, когда случилась та трагедия в пятнадцатом городе. Братство считает что он вполне мог быть вовлечен в те события, и именно из-за того что Роккар несвоевременно погиб произошли те печальные события. А, значит, для нас обоих все случилось ровно так, как мы того хотели. Он погиб где-то на северо-востоке, я бесславно окончил свой путь в заброшенной избе.

Разница в том, что он умер, выполняя свой долг, а я сплоховал везде, где только мог. Пошел через перевал зимой, чуть не утопил Митарр в волне безумия, попал в засаду, лишился отряда и в итоге умер в собственных нечистотах на разделочном столе в заброшенной ночлежке охотников. Уверен, за столь безупречную службу, Братство посмертно исключит меня из своих рядов. Я провалился, бесславный коне…

Ой, кто это?

На пороге домика стоял силуэт. Кажется, это был некто, одетый в женское платье.

23. Кит

«Разведанные человеком земли простираются на многие версты во все стороны. И, кажется, что в наш век мы уже узнали о мире все и побывали везде. Но это не так. Никто не знает, что скрывается за Граничным морем, ни один человек на земле не знает, какие тайны стережет ледник Бирдремм, и доподлинно неизвестно придут ли когда-нибудь в Бахруз караваны людей пустыни. Сейчас нам остается лишь догадываться о том что ждет путников за этими рубежами, но я верю в людей, и думаю что спустя годы и века наш род сумеет пересечь эти барьеры. Однако человечество даже в эту самую секунду не стоит на месте. Прямо сейчас, когда мое перо черкает бумагу, далеко на западе дровосек наносит очередной удар топором по могучему стволу дерева, тем самым отвоевывая у природы очередной клочок земли. Много веков к ряду мы медленно, но верно продвигаемся на запад, вырубая деревья и разрабатывая землю под пашни. Удивительно, но казавшийся безлюдным лес сохранил в себе немало секретов. Ведь начиная с седьмого века со дня Возрождения, те, кто производил вырубку леса, начали встречать в лесах людей. Сначала их называли «дикими». Ибо те прятались от посланников, а затем и вовсе начали нападать на артели и всячески мешать вырубке. С прискорбием сообщу, что «диких» людей в ту пору объявили опасными и назначали за их головы награды. Подвергаясь гонениям, в течение следующих пятидесяти лет все они ушли глубже в непроходимые леса, дабы не быть уничтоженными. Но вскоре объем заготовки леса снизился и на смену суровым работягам в этот край отправились исследователи и философы. Долгие годы они искали в лесах следы «диких» людей. И, наконец, нашли. Теперь достоверно известно что «дикие» люди вовсе не дикари, как считали ранее. Задолго до Возрождения, в эпоху королей, несколько общин добровольно по религиозным причинам ушли в леса в поисках новой жизни и в итоге так и остались жить в изоляции. По грубым оценкам сейчас вне лесов проживает около двух тысяч представителей этого народа и примерно еще пять тысяч человек все еще прячутся. Их язык представляет собой «чистый» язык запада без примесей других культур. Средний житель Терриала вполне мог бы общаться с ними без проблем, но беда в том, что на западе давно принят официальным язык Столицы, и нынешние дети уже не говорят на историческом наречии этих мест. «Дикие» люди отныне расселились по всему западу, а часть их деревень отныне стоят посреди пахотных земель. Сейчас они еще сторонятся других людей, а те в ответ до сих пор считают их дикарями. Но пройдут года и эта разница сотрется».

Стивен Ашен «Малые народы»

862 год со дня Возрождения. Металлическая долина.

Я довольно быстро осознал, как трудно будет помешать проклятым адептам осуществить их дьявольский замысел. Вначале я искал возможность связаться со Столицей и доложить им о происходящем. Но, ничего не вышло. Обжитых мест в Металлической долине не так много – несколько городов с порядковыми номерами вместо имен при шахтах и все. На дорогах встречаются только груженые рудой обозы. Никаких странствующих торговцев или одиноких путников. И, как будто подобного уединения недостаточно, наша кучка предателей во главе с Роккаром держала свой путь куда-то вглубь долины, пользуясь при этом исключительно давно не хожеными тропами, а лагерями мы вставали либо в опустевших городках, либо вообще углублялись в давно выработанные шахты.

Единственное, что радовало, так это то, что Мисса – паршивый предатель, куда-то запропастился. Он перестал сопровождать нас с того самого дня, когда Роккар продался культу. Это было просто замечательно. Из всех людей, что сопровождали нас, пожалуй, только Мисса подозревал в каждом из нас заговорщика и следил за всеми нашими передвижениями. Как это иронично – человек, что предал дело всей своей жизни, меньше всех доверял тем, кто пошел по его стопам.

Итак, Мисса исчез. Роккар был достаточно умен, чтобы не посвящать нас в подробности их предприятия. Однако он вполне мне доверял, чтобы ни в чем не подозревать. Долгими вечерами он один сидел в своей палатке и о чем-то выспрашивал пустоту, будто та еще могла что-то ему ответить. Весь лагерь уже давно спал, а он все о чем-то спорил сам с собой. Я смотрел на его палатку, слушал, как он нашептывает что-то самому себе и глаза мои наливались слезами. Ненависть куда-то исчезала и уступала место жалости. Мой верный друг потерял разум и был грубо использован адептами. Это хуже смерти, хуже заточения.

В ту пору, я еще надеялся уловить момент и убедить Роккара вернуться в верное русло. Но после этих ночных бдений Роккар выглядел словно одурманенный, и нередко за утренней трапезой вываливал на нас солидные пласты своего религиозного бреда. Он погружался в эту еретическую галиматью все глубже и глубже. И вскоре я утратил надежду вернуть чудотворцу его разум.

И, оставшись единственным воином в поле, я начал впитывать и анализировать любую информацию, которую получал. Приходилось внимательно слушать и перерабатывать даже ту ересь, в которую теперь верил Роккар. Однако именно в ходе одной из этих проповедей, беседами я это назвать не могу, он видимо по неосторожности прямо на блюдечке вывалил их план:

«Наш мир создали те самые существа, которых мы теперь называем старыми богами. – Начал свою традиционную шарманку оболваненный Роккар. – Благородный Скип, Мирра Кошмарная и Ольберт Невидимый. Именно они стоят во главе пантеона культа. От них идет весь наш человеческий род.

Изначально, души, как таковой, не существовало. Люди проживали отведенный срок и после этого спокойно переходили в Идеальный мир, что теперь зовется Кошмаром. Кстати, такое имя ему досталось из-за ошибки в переводе на современные языки. Кошмар, на самом деле, гармоничный мир, который был создан Миррой, как идеальный.

Со временем старые боги с расстройством обнаружили, что Идеальный мир практически перестал отличаться от того в котором мы сейчас живем. Некоторые люди за свою жизнь настолько увязали в мирской рутине, что переносили ее в загробный мир, стараясь и там насадить свои низменные порядки.

Боги хоть и ценили своих детей, но видели, что за период своей короткой жизни те просто не успевают осознать смысл своего бытия и понять ценность жизни как таковой. Поэтому они решили, что человек должен сперва заслужить право попасть в Идеальный мир. И если ему это не удалось, то человеку предстояло переродиться. И рождаться в нашем мире он будет ровно до тех пор, пока он не обретет понимание. Так была создана душа. При помощи особенной руды Ольберт сотворил две первых души. Он отдал их Скипу и Мирре. Сам он за это поплатился своей телесной оболочкой и был обречен вечно существовать в виде бестелесного духа.

Мирра всегда с трепетом относилась к своему творению – людям. Она любила их самой искренней и чистой любовью. Ей нравилось жить среди них, помогать им. И однажды, где-то на самой окраине мира она встретила мужчину, что пленил ее сердце. Единственная из богов она познала земную любовь. Мужчина тот покорил ее своей преданностью, честностью и искренностью. От этой связи Мирра понесла. Родился ребенок, которому было суждено стать первым из людей, кто имел душу.

Скип же, обретя душу, тоже ушел к людям, он прожил обычную смертную жизнь полную воинской славы и героизма. В конце своего жизненного пути Скип добровольно отдал свою душу простому смертному. Величайший из людей, он принял дар бога и стал первым королем людей. Но при этом он сразу же отверг Скипа и отправил того в изгнание. Скип же, благодаря своей жертве, стал первым сухим. Существом, которое и не живет, но при этом и не умирает. Изуродованный Скип еще долго бродил по земле в беспамятстве пока кто-то из людей из жалости не окончил его муки.

С тех пор раз в несколько тысяч лет старые боги возвращаются. Лишь Ольберт Невидимый обречен всегда находится среди нас бестелесным духом. А Скипу и Мирре необходимо рождаться среди нас обычными людьми для того чтобы у этого мира появилась движущая сила.

Знаете, что роднит человеческую душу и посох чудотворца? То, что они выполнены из одного материала. Забавно думать что «белые» делают свои посохи из того же материала, которым пользовался много лет назад Ольберт, чтобы создать наши с вами души».

Сквозь весь этот религиозный бред, я сразу отцедил ценную для себя информацию, и определил, куда мы направляемся. Пятнадцатый город, около двух сотен рабочих на две глубоких штольни. Место, где добывается ценнейшая руда. Лучшие кузнецы затем из этой руды изготавливают посохи для нужд чудотворцев. Посох – своеобразный символ их власти, отличительный знак.

Чудотворцы – это люди, которые на самом деле правят нашим миром. И правят верно, воспитывая свой разум в ущерб сердцу. Ныне, лишь юг подчинялся баронам Лимфиса, но, думаю, в течение ближайших двадцати лет их ждет судьба Короля Севера – их власть станет формальной, а земля поступит под справедливое управление Столицы. И, при всем этом, всесильные чудотворцы даже не ведают, что целая группа сумасшедших бредет к их святыне. Сумасшедшие адепты намереваются что-то сделать с рудниками. Мне плевать что, главное то, что они могут как-то навредить Ордену. А, следовательно, и всему существующему порядку.

Да, в миру уже ходит множество посохов изготовленных в ныне уничтоженной Скопице, учителя часто отдают их своим ученикам по наследству, посему производство новых практически не требуется. Но что если адепты сотворят что-то с самой сутью руды? Лишенные своей силы «белые» сразу же познают на себе гнев тех народов, которых они подчинили силой за время своего правления. Весь наш мир развалиться на части, и в этой разрухе мы вынуждены будем бороться за жизнь. И все это из-за того что какие-то идиоты, веря в старые сказки, решили как-то умаслить богов которых кроме них никто и не помнит.