Рутинная работа

Единственным, кто не подбодрил меня стандартными фразами, а попытался честно высказаться, оказался Николай:

– Я не буду тебе говорить, что это случайность. – Сразу без лишних прелюдий начал он. – Врач просил не тревожить тебя. Но я должен сказать, ты сам в этом виноват.

– Я знаю. – Меня удивила такая откровенность, и я не нашелся, что тут вообще можно возразить.

– Я говорю это вовсе не потому что хочу тебя отругать. Тебе почти тридцать, пускай пару лет жизни ты выкинул, поздно вести воспитательные беседы.

– Тогда зачем?

– Потому что я знаю это чувство. То, что теперь гложет и тебя изнутри. Оно тут как тут когда ты закрываешь глаза. Та самая тяжесть, что когда утром просыпаешься больно колет сознание. С годами ты к этому привыкнешь, но оно не ослабнет, не надейся.

– Я понимаю, о чем ты говоришь. – Мои руки тряслись, я не знал, это от такого волнительного разговор, или просто тремор вернулся.

– Я говорил тебе, что у меня есть младший брат? Точнее был.

– Нет, слышу об этом впервой.

– Среди наших ребят нет никого, кто понял бы меня. Поэтому я и не распространялся по этому поводу. Они никогда не испытывали это на своей шкуре, а слова, они ведь ничего не значат. А теперь ты попал в этот клуб.

– Не самое лучшее закрытое общество, – мрачно улыбнулся я.

– Согласен. Но ты уже в нем и его нельзя покинуть.

– А что, собственно, с ним случилось?

– Мне было наверно около тридцати. – Николай тяжело вздохнул. – Примерно, как тебе сейчас. Он же только окончил институт. Я тогда был точно как ты: молодой, достаточно смелый и, к сожалению, недостаточно умный. Я провел к этому времени три года к ряду в Гималаях. Я работал там гидом, водил за деньги людей на вершины. Но что-то изменилось в самом Непале, у меня возник небольшой конфликт с властями и меня выдворили из страны.

И я вынужден был вернуться домой, где сразу подхватил новую волну среди гидов. Тогда в стране как раз появились люди с кучей денег в карманах, которым некуда было их девать и они забавлялись тем, что устраивали себе сафари по самым труднопроходимым местам родины, и им для этого, естественно, нужен был гид. Податься мне все равно было особо некуда, в стране была беда с работой, и я начал заниматься этим.

Мой брат упросил устроить его в ту же фирму и увязался со мной на очередную такую вылазку. Вообще он всегда считал меня своим кумиром, не знаю даже почему. Я прыгал с парашютом, он повторял это через пару месяцев. Я лез в гору, он напрашивался на хвост следующей экспедиции. По этому же принципу он устроился в контору обслуживающие подобные путешествия. Как то весной нас отправили в тайгу с очередной партией толстосумов. Программа была следующая: мы залетали на вертолете в глухой лес, где прыгали с парашютами и должны были через неделю выйти к условной точке, где нас бы уже встретили с транспортом.

Но, еще в вертолете большие начальники жутко перепились, что было вполне стандартно. Поэтому мы спустили их на тросах с вертолета и штабелями разложили по палаткам. Скорее всего, они бы так и пропили бы всю эту неделю, а потом мы бы вызвали вертолет, погрузили бы их назад и они бы отправились домой.

Но мой брат очень хотел прыгнуть с парашютом над лесом, это стало прямо его навязчивой идеей. Он, когда заказчики дошли до кондиции, договорился с пилотом и прыгнул. В принципе прыжок не самый простой, но мой брат должен был справиться без проблем. Я видел, что парашют раскрылся, видел купол, парень медленно опустился в двухстах метрах от зоны высадки.

Но через час, когда я уже выгрузил все тела «путешественников», он так и не вернулся в лагерь. Он мог отлынивать от работы и прятаться в лесу, но он так и не появился, когда все было сделано. Поэтому я пошел его искать. Каюсь, шел и смеялся, представлял себе, как он висит на дереве, запутавшись в стропах и материться на весь лес. Но вскоре я вышел к оврагу, немного пошел по его краю и на дереве сверху оврага заметил парашют. Видно было, что мой брат благополучно покинул дерево, но самого его нигде не было видно.

Я очень удивился, может он потерял направление, заблудился. Он был молод, мог довериться чутью, которое нередко подводит неопытных путешественников, а молодецкая самоуверенность не позволила свериться с картой и компасом. Я крикнул несколько раз, но никто мне не откликнулся.

И я пошел к дереву, где висел парашют, посмотреть, вдруг что-то найду. Все было нормально, рядовое приземление. Я огляделся по сторонам, никого не видно. И тут что-то дернуло меня посмотреть вниз в овраг.

Обернулся, а там упавшее дерево, а на нем сидит мой брат. Я засмеялся и помахал ему рукой. Но он почему-то никак не отреагировал, и только через секунд десять, я разглядел что он не сидит на ветках а пронзен ими насквозь. Он сидел как на стуле, а под ним уже собралась довольно большая лужа крови. А я стоял наверху как вкопанный и не мог поверить, что это происходит на самом деле. Надо было бежать, помочь ему, но я не мог тронуться с места, понимая, что ему уже ничем не поможешь.

Уже потом следователи, прибывшие на место происшествия, сказали, что он оскользнулся на мокрой листве, когда приземлился на землю, освобожденный от строп, а дальше он поскользнулся и у него не было шансов спастись. Никто не виноват, несчастный случай. Но нет, каждый день меня донимает мысль, что это я виноват. То тяжелое чувство, с которым ты еще только познакомился, оно останется с тобой, как кара. Ты при жизни попал в ад, Алексей. Поздравляю!

Как ни странно, именно после этого разговора мне немного полегчало. Теперь я словно знал, что не я, не единственный человек на планете, которому приходится жить с этим. Даже больше, теперь я знал, что люди справляются и живут полноценно. День, за днем выигрывая эту борьбу.

С выпиской мне откровенно повезло. Уже следующей ночью снег прекратился, и утром Рита позвонила мне, сказать, что как только дороги расчистят они с Димкой приедут забрать меня домой.

Признаюсь, с большой охотой я собирал свои вещи в необъятную сумку. Я неохотно осознавал, что провел здесь больше года, хотя на самом деле существовал здесь всего два месяца. Палата, в которой я лежал, все была буквально заставлена моими вещами. Так же было много вещей, которые должны были ассоциироваться у меня с домом.

Рита, услышав призыв врача к тому чтобы максимально приблизить обстановку палаты к обстановке в нашем доме, немного переусердствовала. И теперь все эти вещи, просто физически не влезали в сумку. Тут даже были картины из нашего дома, но я хоть убейте, не помнил, что у нас дома висели картины.

Я набил сумку настолько, насколько это было вообще возможно. Оставшиеся вещи я раздал попавшимся мне в коридоре работникам больницы. Все они были очень рады моему выздоровлению и очень горды тем, что это произошло именно в этой больнице.

С тех пор как я очнулся, уже два раза рядовую больницу посещало телевидение. Один раз региональное, а второй раз федеральное. Откуда-то налетели целой толпой лоснящиеся, напомаженные «врачи больницы», которых я видел впервые. Они толкались своими огромными животами в холле при входе и раздавали интервью, о том насколько велик их вклад в мое лечение. Я хотел было возразить, что эти люди вообще тут не причем, но до меня корреспонденты так ни разу и не добрались.

И вот теперь я, опираясь на трость одной рукой, держал в другой огромную сумку, и сильно шатаясь из стороны держал курс на то чтобы покинуть эту больницу раз и навсегда. И как мне показалось, сегодня вся больница вышла меня проводить. Санитарки и медсестры постарше, провожали меня напутствиями о том, чтобы я не забыл поставить свечку в церкви за свое исцеление. Молодые медсестры заливисто смеялись и упорно пытались отнять у меня тяжелую сумку, хотели прикоснуться к этому моменту. Но я не давался, этот путь я должен сам пройти самостоятельно. Ведь меня выписывают, а значит, я здоров. Врачи больницы при виде меня жали руку и улыбались, ничего не говоря. Для них лучшей похвалой на свете было видеть, как в их больнице безнадежный пациент встал на ноги, точнее на ногу. Все они получали жалкие гроши за свою работу, им не оставалось ничего другого, кроме как находить радость в профессиональных успехах.

Уже подходя к лестнице, я увидел, что в коридор за мной высыпали и те, кто проводил целые дни в палатах вместе с близкими родственниками, ухаживая за теми, кто даже не может поблагодарить их. Люди, за долгое время превратившиеся в призраки под давлением своей нелегкой доли. Они провожали меня взглядом, и я чувствовал в этих уже, почти уже опустевших глазах, всплеск надежды. Многие из них застали момент, когда меня перевели сюда, тогда я считался абсолютно безнадежным. А сейчас они видели как я, своими ногами, тяжело пыхтя, покидаю эту больницу вполне здоровым.

В холле у дверей меня уже ждала Рита. Рядом с ней стоял больше похожий на морскую звезду малыш. Димка, сейчас одетый во много слоев теплой одежды, был копией своей мамы и смотрел на меня с плохо скрываемым страхом. Годовалый малыш боялся меня и все время сторонился, нам с ним еще придется пройти длинный путь, чтобы он начал воспринимать меня как близкого человека или, для начала, хотя бы просто перестал бояться.

Сейчас он, увидев меня, постарался глубже вжаться в капюшон и выглядывал оттуда с опаской. Надеюсь, его детская память не сохранит то время, когда я лежал скрюченным в кровати, бесцельно смотря куда-то перед собой. Надеюсь, в его маленькой головке не отпечатался образ папы, что провел много времени в забытье.

– А ты не меняешься, хоть бы кого-то попросил помочь. – Рита, увидев меня рассмеялась.

– Я сам могу пройти пятьдесят метров и одолеть десять ступенек. – Я лукавил, к этому моменту я уже понял, что на самом деле рановато взялся скакать с сумками по лестницам, и если коридор я прошел с гордо поднятой головой, то на лестнице мне стало туго.

– Такого дурака как ты, только могила и исправит. – Она уперла руки в бока, но видя, что я чуть не кувыркнулся на ступеньках, Рита тут же бросилась ко мне на выручку.

– В этом весь я. – И тут сердце больно кольнуло. Димка чуть дернулся, следуя за мамой в мою сторону, но на полдороги испугался и отвернулся, уставившись в пол.

– Это будет не просто, – Рита без труда поняла мои эмоции. – Но по сравнению с тем, что мы уже преодолели это уже мелочи.

– Вы преодолели, я почти не участвовал. – Улыбнулся я и поцеловал свою жену.

Мы вышли на обшарпанное крыльцо больницы. Мне предстояло преодолеть еще шесть разбитых ступенек, но теперь уже без сумки, потом двадцать метров от крыльца до машины и через час я, наконец, буду дома. Тот, кто долго был вне дома, знает это чувство, которое испытываешь по приезду. Особенно сильно схватывает дыхание, когда на глаза попадаются первые знакомые предметы, на которые обычно и не обращаешь внимания. Старое дерево на въезде во двор, покореженный временем почтовый ящик для отправлений недалеко от дома, который уже очень давно не обслуживался и весь заржавел. Все это наполняло душу теплом, такие мелочи всегда согревают.

Я предвкушал возвращение домой, вспоминал дорогу туда и тихо насвистывал незамысловатую мелодию. А вокруг меня, на солнце искрился выпавший накануне чистый снег. В воздухе стоял легкий морозец, а природа исполняла свою легкую мелодию, какая бывает в дни после бури, когда все просыпается, убедившись, что беда миновала. Замечательный день чтобы вернуться домой, мне хотелось буквально кричать от радости.

Помню, как месяц назад меня впервые выпустили на прогулку. Я был на костылях, Рита поддерживала меня. Мне стоило большого труда спуститься по ступенькам, но когда я сделал от них первый шаг и снег хрустнул у меня под ногами, то слезы счастья сами по себе потекли из глаз. Тогда, сделав первый шаг, я обернулся на Риту, чтобы поделиться радостью и очень удивился, что она стояла вся зареванная, будто я погиб а не сделал первый шаг.

– Что случилось, Рит.

– Ты не поймешь.

– То есть.

– Знаешь, я смотрю, как ты сейчас неловко шагаешь по снегу, и вижу твой счастливый взгляд. Такой живой, такой естественный. А в памяти тут же всплывает тот день, когда тебя сумели уложить на кушетку. Я зашла в палату, и вижу, что твоя голова висит над подушкой, а взгляд такой пустой, отстранённый. И в ту секунду я готова была сдаться, Леш. Я, правда, была готова все бросить. Я видела взгляд мертвого человека, я в ту секунду подумала, что ты уже давно умер и мы мучаем тебя зря.

– Рит?

– Прочти меня, сейчас очень стыдно за те мысли.

И вот теперь я, стоя у нашей машины, задумался, а что было бы со мной, если бы Рита бросила меня. Я бы так и лежал сейчас ,мертвыми глазами смотря в потолок. А мой мозг продолжал томиться в иллюзии про космические путешествия. Ведь это она вмешалась в мой сон, и помогла мне очнуться. Благодаря ей я вырвался на свободу. Бежал с Япета.

Я стоял и смотрел на нее. Моя жена как раз запихнула сумку в багажник и сейчас успокаивала раскапризничавшегося малыша, качая его на руках. Рита, немного изменилась за это время, и не столько внешне. Она так же по привычке носила зимой горнолыжные костюмы ярких расцветок и предпочитала теплые шапки красивым. Так же постоянно улыбалась и все так же прихрамывала при ходьбе. Но по уголкам глаз залегли ранние морщины, лицо приобрело более грубые черты, а взгляд несколько утратил в яркости. Это я должен просить у тебя прощения, Рит, а не ты у меня.