Долгие версты Сибири

Шёл месяц за месяцем. Самых несговорчивых сажали в «щель» —. узкий коридор в стене Кремля – с заклёпанными устами, которые расклёпывались на допросах. Там не встать, не сесть, не повернуться. Больше суток не выдерживали, многие сходили с ума. Нарабатывался полезный опыт, который потом использовался не один век.

Михаил на допросах держался покорно выпавшей ему доли. Ничего не скрывал. Да скрывать было нечего. Сообщников не было. Попал под горячую руку, как многие другие стрельцы. Дознавальщики, после многих допросов это поняли и смягчились к нему.

Загадка русской души – уживаются в ней порой жестокость и христианское сострадание. Чего больше? Часто от должности зависит. Бывают и врождённые склонности.

– Бога да царя нашего чтишь да бабу жалеешь, да чадолюбив – похвально сие. Чай, не супротив царя, Богом данного, злонамеренность держал. Супротив слуг его подлых да бояр коварных. Сами ихний гнёт несём.

Такую крамольную речь повёл тихим голосом дьяк Разбойного Приказа. Решил он по возможности смягчить приговор Нашивошнику. Взвесив все его грехи, милостиво решил не казнить, а повторно направить в ссылку под более строгим присмотром.

Дело тянулось аж до конца ноября – бюрократия на Руси всегда было неповоротлива. Решено было с женой и тремя детьми сослать его в Тобольск. Не в самую дальнюю ссылку – не на Енисей или Лену.

Начальник Тобольского «стола» был новым человеком в Сибирском Приказе. Не втянулся ещё в курс ссыльных дел. Сперва в отношении Нашивошника был дан им такой наказ: «…ехать… нигде не мешкая, и вести ево скована и беречь накрепко, чтоб тот колодник над собою какова дурна не учинил и с дороги, и с стану не ушол…»

Близилась зима, и семью Михаила с другими ссыльными должны были везли в телегах или санях. Постоянный ссыльный Тракт ещё не оформился, не обустроился. До зимы – рукой подать. Нести охрану надлежало стрельцам Ссыльного и Разбойного приказов. И тут разгорелась межведомственная свара. Стрельцы Разбойного приказа возмущались:

– Разбойный Приказ аж на сто годов старшее Сибирскава. Сей нам не указ. Сами следствие чиним да приговор вершим. Поди, не первую партию по этапам водим.

Страсти разгорелись:

– Не окаянные мы фетюки да Богом прокляты! – шумели бывалые в подобных «экспедициях» стрельцы. – К зимовищу во Самару не поспеем. Ссыльных уморим да сами сгинем!

До Волги и сплава до Самары, где обычно зимовали партии ссыльных, добраться до морозов в короткие дни поздней осени не было никакой возможности. Построенная в том году крепость Синбирск – ближайшая от Москвы на Волге – была ещё неспособна принять и отправить дальше ссыльный обоз. Довести «пассажиров» живыми и самим остаться в здравии практически невозможно. После долгих препирательств решили отложить ссылку до весны, после весенней распутицы.

Ссылка до Тобольска была в «места, не столь отдалённые», в отличие от дальних мест Сибири. Без налаженного тракта надеялись на авось и благоприятные обстоятельства.

Глава 2. От Москвы и до окраин

Готовили обоз к отъезду, снаряжали основательно. Отправляли ссыльных в телегах. Учитывая сложность пути и охранения, их количество было не велико – около 20, половина которых была с семьями.

К Михаилу Нашивошнику за его прошлый побег полагалось особое внимание. К семьям ссыльных бывало более мягкое отношение. Один из охранников как-то сказал Нашивошнику:

– Ти, Мишка, вор да огуряла! Государю нашему вражина. Однакож чада за грехи твои ответа не несут.

Бывшая тогда поблизости жена Авдотья добавила:

– Мужнины бабы ответа такоже не несут.

Среди охранников-стрельцов были знакомые Михаила. Они старались потом делать ему и другим ссыльным стрельцам кой-какие послабления. На ноги будут надеты обычные кандалы. Они позволят относительно свободно передвигаться на стоянках. У нас, как известно, строгость законов компенсируется не обязательным их исполнением.

Выехали из Москвы ранним весенним утром, как рассвело. Зелень лесов была нежна. Солнце не жаркое. Воздух свеж. Начальная часть пути в направлении Владимира была уже известна Михаилу Нашивошнику. Теперь её преодолели гораздо быстрее, нигде не задерживаясь.

После памятной ему Купавны короткую остановку сделали только в Покрове. Дали передышку лошадям и попользовались щедрыми съестными дарами мужского монастыря Антониевой пустыни. Медлить было нельзя, чтобы успеть к ночи добраться до Владимира.

Темнело, когда миновали владимирские Золотые Ворота. Мимо Спасского Златовратского монастыря въехали в большой по тем временам старинный город. Сразу направились к Крепости. От неё кроме названия да ворот с останками стен детинца ничего крепостного не оставалось.

Михаил в густеющих сумерках успел заметить Рождественский монастырь и величественные Успенский с Дмитриевским соборы. Между ними лепилась местная администрация. По другую сторону Большой улицы угадывались избы служилых людей и строения монастырских дворов. Большие посады Владимира, со множеством деревянных и каменных церквей отсюда были почти не видны.

Нашли предоставленный обозу пустующий двор с несколькими избами. К остывающему ужину – скромным «дарам» администрации – очень пригодились гостинцы монастырского Покрова. Кучно разместились на ночь. Пассажиры обоза с его караулом, сморённые длинной дорогой, готовились ко сну.

– Агафья, люба моя! – сказал Михаил жене – На мя не серчай! Бог не оставит. Тебя да чад наших, сколь мочи будет, сберегу. Мужнин да отеческий долг довершу. Терпи да воздастси!

Агафья не ответила. Молча ушла в свой угол избы.

Утром в обратном порядке – побудка, прогулка по нужде в дальних углах огороженного двора, жидкая каша на завтрак, быстрые сборы и в путь. С ночи зарядил по-весеннему ещё холодный дождь.

«Всякий дождишка трудящему человеку отдышка». Но тут эта поговорка была совсем не к месту. Укрылись, кому, чем бог послал. Выезжали из Владимира крутой нисходящей улицей на Летний перевоз через Клязьму.

Заливные луга перед рекой ярко зеленели умытые дождём. Плавучий деревянный мост смыло весенним паводком. Новый, к счастью, недавно смогли навести. Переправились и двинулись дальше.

До Мурома ближе, чем от Москвы до Владимира, но мокрая, местами раскисшая дорога не располагала к быстрой езде. По сторонам тянулись бесконечные густые смешанные леса, дубравы, луга и поля. Деревень было мало. Большие остановки не предвиделись. Под конец дня дождь стих и кончился. Ехать стало веселее.

Переправа через разлившуюся по весне Оку была организована на большом плоту – перевозе. В несколько заходов-заплывов до темна с трудом управились.

Промокшие и замёрзшие после холодного и сырого дня ссыльные и охрана не чаяли поскорее устроиться на ночь.

Вечером перед ночлегом Авдотья, жена Михаила, встретив во дворе мужа, не спешила к нему с жаркими объятьями.

– Ирод ти, Мишка, страмец окаянный! Креста на тебе нет! Но кой ляд давеча убёг да нынче при себе ведёшь? Уморишь мя со чадами. Доведёшь до греха. До завтрева уйду почивати к старшому стражу Федоту. Он ужо на мя глаз положил. Пригожа ему. В охранной избе теплее да сытнее. Ты ужо не взыщи.

– Бог тебе судья! Токмо чада сберегай… – смог ответить Михаил и крестясь пошёл прочь. Они впредь старались не встречаться. Лишь Михаил иногда навещал детей. Делился с ними гостинцами после щедрых подаяний.

Муром раскинулся по высокому берегу Оки. Показался светлым и просторным. Церкви и монастыри делали его нарядным Во многих местах дымили трубы изб – бабы варили обед. День обещал быть солнечным. Потеплело.

Дубовая крепость, где размещался обоз, оказалась на насыпной горе левого берега Оки. После вчерашнего прохладного и сырого дня в разных концах обоза слышался хриплый, затяжной кашель. Но лечиться было нечем. Сушиться и обогреваться тоже. Их избы не топились. Арестантская пища не сулила крепкого здоровья.

Предстоял долгий, но почти прямой путь до Казани через небольшие в большинстве поселения. Расстояние было приличное, дороги неважные. Ближайшим большом городком был Арзамас. До него добрались к вечеру.

Весна поворачивалась на лето, становилось теплее. На обширных вокруг полях взошли зерновые. Лето начиналось тёплое, но не сухое. Урожай должен быть неплохим.

До темна обозникам удалось увидеть уже не малый по тому времени город. На холме стоял большой деревянный Кремль. В нем высился тоже деревянный соборный храм Воскресения Христова. Совсем недавно был построен кирпичный Спасо-Преображенский собор.

В Кремле нашлось место для просторного размещения ссыльных и охраны. Ночевали в кишащих блохами, тараканами и клопами избах. После обильной на сей раз еды на мелочи уже не обращали внимания – привыкли. Спать, спать, спать!

Следующая большая остановка в деревне Сергач. До неё целый день пути, поэтому выехали рано. В Сергаче удалось устроиться в большом крестьянском дворе. Он был недавно очищен под хозяйственные нужды растущего селения. Двор во владениях боярина Бориса Морозова – виновника соляного бунта. Тот был во временной опале царя и двор пустовал. Ограда не была надёжной, как в острогах и крепостях, потому пришлось усилить ночную охрану.

Дальше крупных селений не предвиделось. Ехали меньшими этапами и медленнее, поскольку дороги оставляли желать много лучшего. В мелких селениях менять лошадей стало сложнее. На покупку овса лошадям денег пока хватало, да и свежая травка зеленела вовсю. А вот сменить уставших лошадей удавалось не всегда. Приходилось делать вынужденные днёвки. Грелись и сушились у костров.

Ночевать приходилось, как придётся – где помогали угрозы от центральной власти, где быстро скудеющая подорожная казна. В старом селении Атищево не сговорились с местными чувашами. Пришлось ночевать в чистом поле в телегах. Охранники почти не спали, сменяясь в ночных караулах. Не мог уснуть и Михаил. Думал о судьбе своей горемычной. Где сейчас так любимая прежде Авдотья? В каких кустах с Федотом кувыркается?

Рядом тоже не спал пожилой ссыльный стрелец Степан Каляда. Был он крепкий, жилистый. С ним сослали сына его Дмитрия, юного совсем. Лишь недавно, по стопам отца определился он в стрельцы. Вместе с отцом защищал бунтовщиков в Москве и с ним же вместе был сослан. Промок и застудился он по дороге в Муром. Теперь лежал рядом с отцом в холодном поту и ознобе.

– Пошто ворошитеси? Поди, сбечь удумали? – раздался строгий голос охранника. – Вот ужо я вам!

– Сын мой хворый покоитца. Водой студёной чело мочу. Куды ж сбёгну? При себе не захватишь. Без мя тут вовсе сгинет, – отвечал Степан. – Карауль, оставь сумления!

В другой чувашской деревне пришлось стрелецкой силой принудить дать обозу ночлег. Лишь в татарском селении Нурлаты сговорились. Сказалась близость Казани и усиление русского влияния в этих краях. Оттуда и до Волги недалеко.

К концу дня – на великой русской реке. С западной стороны волжских далей пылал необычно яркий закат. Над водой без устали кричали чайки. Долго сворачивали обоз и продавали по дешёвке лошадей с телегами. Темнело, когда на двух больших дощаниках переправились через Волгу. В сумерках разгрузились и под самую ночь вошли в Казань. Кратчайший путь до этого большого волжского города оказался не самым близким.