Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием
Виктор Петрович Крутоус

В. П. Крутоус – известный эстетик, заслуженный профессор МГУ им. М. В. Ломоносова; на его глазах и при его участии прошел значительный этап в развитии философии искусства, эстетической мысли, начиная с конца 70-х годов XX века и по настоящее время. Некоторые характерные тенденции и закономерности этого этапа обобщены, осмыслены им на страницах данной книги. Основная идея всего труда обозначена в заглавии; это, во-первых, отражение «духа времени» в эстетических исканиях и концепциях теоретиков и, во-вторых, вклад самих мыслителей в дальнейшее развитие общества, его эстетической и художественной культуры.

Пристальное внимание автора к философско-эстетической и культурологической мысли прошлого органически сочетается с его обостренным интересом к самым актуальным, дискуссионным вопросам современности. Работы, печатавшиеся ранее, заново отредактированы автором специально для настоящего издания.

Книга адресована читателям, специализирующимся в области эстетики, истории и теории искусства, а также широкому кругу читателей, интересующихся процессами обновления и развития в указанных сферах духовной жизни.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Виктор Крутоус

Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Светлой памяти моих родителей —

Демчишиной Елены Григорьевны

и

Крутоуса Петра Никифоровича

посвящаю

Рецензенты:

доктор философских наук, профессор М. Т. Рюмина

(Российский национальный исследовательский медицинский университет им. Н. И. Пирогова);

доктор философских наук, профессор Д.А. Силичев

(Финансовый Университет при Правительстве РФ)

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© В. П. Крутоус, 2012

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022

От автора

Эта книга сложилась из научных публикаций автора разных лет, преимущественно последнего тридцатилетия (1980–2010). В нее вошли не только журнальные статьи, отдельные тексты из сборников, монографий и учебных пособий, но и предисловия к книгам коллег, рецензии на них и др. Все это печаталось зачастую в малотиражных и малоизвестных изданиях. И вот появилась возможность представить их сегодняшнему читателю в доступном и относительно целостном виде. Для настоящего издания все тексты заново отредактированы автором.

Философская эстетика давно стала не только специальностью, но и, можно сказать, делом жизни автора; естественно, ей посвящено основное содержание предлагаемой книги. Вполне возможно, что на ее состав, содержание и даже манеру изложения повлиял род занятий пишущего – вузовского преподавателя, лектора. С 1975 года, когда профессор М. Ф. Овсянников предложил мне перейти к нему на педагогическую работу в МГУ, и по настоящее время моя жизнь связана с кафедрой эстетики философского факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Существует мнение, что университетское образование должно концентрировать свое внимание на инновационном слое специального знания, быть максимально приближенным к переднему краю науки. Соглашаясь с этим, нельзя, однако, не добавить, что выпускник университета одновременно должен ощущать себя наследником богатейшей, многовековой истории философско-эстетической мысли. В соответствии с данным требованием строятся и читаемые в университете общие лекционные курсы. Последовательное проведение принципа историзма в сфере эстетического знания является традиционным для кафедры эстетики МГУ, основатель которой, М. Ф. Овсянников, был известным историком философии и руководителем многих фундаментальных изданий по истории эстетической мысли. Этим замечанием, надеюсь, будут сняты возможные недоразумения относительно того, почему вопросам истории эстетики, зарубежной и русской, уделено в книге столь значительное место. Собственно, данный момент заявлен и в названии книги.

Искусство и вся эстетическая сфера – неотъемлемая составная часть культуры общества. В свою очередь, все происходящие в культурном пространстве процессы оказывают на них огромное воздействие. В наше время эта взаимосвязь стала особенно тесной и значимой. Достаточно напомнить об исключительной роли современных средств массовой коммуникации, опосредующих как производство, так и потребление произведений искусства; о нарастании глобализационных процессов и др. В результате эстетика все активнее проникает в смежные с ней области культуры и культурной рефлексии, едва ли не смыкается с ними. Эта тенденция отчетливо заявила о себе, в частности, в научных форумах и многочисленных изданиях, осуществляемых Государственным институтом искусствознания (г. Москва) под руководством Н. А. Хренова, заместителя директора данного института. В последние два десятилетия кафедра эстетики МГУ активно сотрудничает с НИИ искусствознания; в указанный взаимообогащающий процесс был вовлечен и автор этих строк. Результаты исследований и разработок «метаэстетического» характера представлены в заключительном разделе книги. Некоторые из освещаемых в нем тем подсказаны и поддержаны непосредственно Н. А. Хреновым, за что ему выражаю искреннюю благодарность.

За последнее 20-летие в России произошли радикальные перемены. Сменился социально-экономический строй. Обозначились иные ценностные ориентиры. Философы русской эмиграции «вернулись на родину», а коллеги из бывших республик Советского Союза оказались на «постсоветском пространстве», в ближнем или даже дальнем зарубежье. Размышляя над подобного рода событиями, над их преломлениями в сфере искусства, эстетики, гуманитарной культуры вообще, автор не отказывался от права занять в отношении их собственную позицию, признаться, порой довольно далекую от мейнстрима наших дней. Что делать – демократия обязывает…

Расположение материалов в разделах подчинено компромиссному сочетанию двух основных принципов – предметно-тематического и хронологического, с преобладанием, по ситуации, то одного, то другого. Год публикации или же написания конкретного материала обозначен в конце его. В заключение приложена «Библиографическая справка» – список печатных источников тех статей и материалов, которые помещены в настоящей книге.

Автор выражает особую благодарность докторам философских наук М. Т. Рюминой, Е. Я. Басину, Д. А. Силичеву, В. Н. Самохину, В. И. Самохваловой, В. А. Попкову, Е. В. Щербаковой, в общении с которыми обсуждались различные аспекты содержания данной книги, а также всем, оказавшим неоценимую помощь в технической подготовке рукописи к печати – прежде всего, Лилии Анисимовой, кандидатам философских наук А. В. Белозеровой, А. Г. Рукавишникову, Я. С. Бороненковой, М. Б. Владимировой.

Книга адресована как специалистам, так и всем, интересующимся проблемами искусства, философии, эстетики и культуры. В первую очередь студентам и аспирантам университетов и других вузов – наследникам опыта и исканий старших поколений.

Раздел I

Из истории эстетической мысли Европы и Руси-России

Зарубежная эстетика

Эстетика «Философии жизни»

«Философия жизни» – влиятельное направление европейской философии конца XIX и первой половины XX века. Ее наиболее известные представители – Ф. Ницше, В. Дильтей, А. Бергсон, Г. Зиммель, М. Шелер, О. Шпенглер и некоторые другие. Возникновение «философии жизни» явилось реакцией, с одной стороны, на несостоятельность построений классического идеализма, все более проникавшегося духом теоретических спекуляций, а с другой – на беспочвенные притязания позитивистской философии и науки – овладеть действительностью, опираясь исключительно на всемогущество разума, понятийного мышления. Всех представителей «философии жизни» объединяет антирационалистическая установка. В фундамент собственных размышлений о мире они помещают категорию «жизнь». Последняя понимается ими как некий поток, порождающий и определяющий все другие проявления человеческого бытия и духовной культуры, причем сущность жизни – иррациональна, интеллектуальными средствами она непостижима. «Философы жизни» стремятся преодолеть, снять резкое противопоставление субъекта и объекта, столь характерное для декартовской философии и науки Нового времени.

В воззрениях сторонников «философии жизни» особое значение приобретает учение о человеке (философская антропология). Эти мыслители апеллируют к целостному человеку и целостности его душевной жизни. Ориентация на категорию жизни выдвигает на передний план философствования такие понятия, как «переживание», «чувство», «инстинкт», «опыт», «интуиция», «понимание» и др. Другой приоритетной областью для представителей указанного направления явилась философия культуры.

Жизнь, согласно их представлениям, – это беспрестанный процесс становления, самоутверждения всего жаждущего осуществиться, быть, процесс его дальнейшего изменения и развития. Торжествующая жизнь взламывает все препятствия на своем пути, даже те, которые когда-то были порождены ею самой, и тем более все те ограничения, которые пытаются наложить на нее разум, общепринятая мораль, религиозная традиция и др. Этим объясняется и приверженность «философии жизни» принципам историзма, и особый характер этого историзма – антисхоластический, утверждающий приоритет жизни по отношению к историческому познанию. Представителям «философии жизни» в высокой степени был присущ «рефлекс на новизну», чувство самозаконности всего нового и его неодолимости.

Вопросы эстетики составляют весьма значительный пласт в наследии представителей «философии жизни». И это не случайно. Искусство эти мыслители рассматривали как своего рода аналог или модель жизни, как наиболее аутентичное выражение ее сущности. Все они были не только ценителями, но и знатоками искусства, как классического, так и современного, людьми широко образованными, многогранно одаренными. Искусство и эстетика неизменно входили в сферу их самых насущных интересов. На их глазах нарастал глобальный кризис европейской культуры, протекало противоборство классического и неклассического типов художественного творчества, происходила смена эпохальных парадигм мировосприятия и мышления. Эти противоречивые, крайне болезненные процессы не могли оставить равнодушными представителей «философии жизни». Их эстетика явилась важной составной частью всестороннего осмысления ими кризисных и обновительных тенденций в культуре и искусстве конца XIX и первых десятилетий XX века.

Ниже мы рассмотрим вкратце эстетические учения наиболее крупных представителей «философии жизни» в отдельности.

Ф. Ницше (1844–1900). Об эстетике Фридриха Ницше говорить трудно, хотя бы потому, что выделить такую самостоятельную часть его учения – уже проблема. Ницше не является «чистым» эстетиком, у него нет специального сочинения с таким названием. Эстетические идеи немецкого философа составляют единый сплав с его онтологией, гносеологией, антропологией (учение о человеке и «сверхчеловеке» будущего), философией культуры, критикой морали, христианской религии и др. Но подобную синкретичность можно наблюдать не у него одного – в XIX веке, например, у С.Кьеркегора, Вл. Соловьёва, в ХХ-м – у М.Хайдеггера. Речь идёт, стало быть, о причастности Ницше к некой духовной традиции, которая, кстати сказать, ничуть не принижает эстетику, скорее напротив – обогащает и усиливает её, теснее связывая с целым комплексом философских и специальных дисциплин. Переходя к анализу эстетики Ницше, будем помнить об этой её изначальной особенности.

Одна из первых крупных работ Ницше «Рождение трагедии из духа музыки» (1872) сделала его имя известным в Европе и в мире. Главный предмет этого сочинения – кризис европейской культуры последней трети XIX века. Современная культура находится, констатировал мыслитель, в состоянии упадка, декаданса. Это проявляется в нарастании настроений пессимизма и нигилизма (т. е. отвержения всех некогда авторитетных высших ценностей). Ницше был профессором классической филологии Базельского университета (Швейцария); он сравнивал положение современной ему культуры с реалиями Древней Греции и Рима. Почему эллинская культура, возведённая, как известно, на фундаменте рабства, насилия, жестокости, оказалась при этом в высшей степени продуктивной и цветущей, тогда как культура теперешней, столь просвещённой и демократической, эпохи обнаружила признаки болезненности и вырождения?

Ницше оказался проницательным и глубоким диагностом культурной аномалии своего времени. Одну из главных причин кризиса он увидел в нараставшем доминировании рационализма, рационалистических устремлений. Одностороннее упование на всемогущество разума способствовало выдвижению на передний план науки и морали, но оно же оказалось губительным для тех духовных сфер, где главенствующую роль играют инстинкты, эмоции, фантазия, образность (мифология, искусство и др.) Собственно, Древняя Греция тоже пережила свою эпоху рационализма – начиная с Сократа («сократизм», «эстетический сократизм»). Говоря о высшей продуктивности и цветении эллинской культуры, Ницше имел в виду как раз архаическую Грецию. И вот спустя более двух тысяч лет рационализация, достигнувшая крайних степеней, окончательно подавила инстинкты жизни, питавшие развитие культуры. Культура оторвалась от своих жизненных корней и оттого стала анемичной, худосочной, болезненной. В разрыве между культурой и жизнью – суть кризиса, резюмировал Ницше. Этот разрыв предстояло преодолеть.

Ключ к разгадке эллинского духа и цветущего состояния культуры Греции Ницше нашёл в соединении двух противоположных начал – дионисического и аполлонического. Название первого произведено им от имени Диониса, бога плодородия, виноделия, безрассудства, экстаза. Название второго начала – от имени Аполлона, бога светоносного, гармоничного, предводителя Муз. Противоположность этих двух начал пронизывает всю жизнь до самых её глубоких основ, всю культуру и, конечно, искусство. Дионисизм и аполлонизм не только противоположны, но и дополнительны по отношению друг к другу. Дионисизм олицетворяет собой непосредственное раскрытие сущности жизни, аполлонизм – опосредованное её выражение. Аналогом, моделью дионисизма можно считать божественные опьянение, экстаз; аполлонизма – сон, полный видений и образов. В искусстве сферой проявления дионисизма являются так называемые «выразительные» искусства, прежде всего музыка (отсюда – «дух музыки»); аполлонизма – пластические искусства, «изобразительные», создающие мир видимых образов. Дионисическое начало, как непосредственное, оказывается в то же время глубинным, сущностным; аполлоническое же – явленческим, внешне-оформительным. Дионисизм заключает в себе импульс к нарушению равновесия и деструкции (разрушение ради рождения нового, неотделимое от боли и страданий), он производит хаос и дисгармонию; аполлонизм, напротив, – создатель упорядоченности, согласия, гармонии. Светлые иллюзии, порождаемые аполлонизмом, нужны как флёр, набрасываемый на ужасы жизни, без этого такое зрелище было бы непереносимым для человека.

Изначально в греческом искусстве дионисическое начало, говорит Ницше, занимало подобающее ему место, находя своё дополнение в аполлонизме. Великим детищем синтеза обоих начал стала классическая трагедия – творчество Эсхила, Софокла. Заимствованные из мифов фабулы трагедий были полны дионисических проявлений жизни (преступлений, жестокостей, кровосмесительных связей и т. п.); первым героем греческой трагедии был сам Дионис, в дальнейшем рядом с ним встали как бы его двойники – характеры, отмеченные печатью дионисического безрассудства.

Ницше подвергает критике широко известную аристотелевскую теорию трагедии как слишком, по его мнению, рационализированную, ограничивающуюся обычными человеческими мерками. В своей собственной трактовке трагедии он заменяет аристотелевский «катарсис» («очищение» аффектов посредством страха и сострадания) понятием «метафизическое утешение». «Индивидуальность гибнет, но целое – природа, жизнь – торжествует»: вот суть трагического переживания по Ницше. В трагическом чувстве присутствует, таким образом, не только скорбь, но и жизнеутверждающее начало. Подлинная трагедия преодолевает пессимизм.

Со временем наука вытеснила мифы, это обиталище дионисизма, подорвав тем самым глубинную основу трагического искусства. Это привело в Древней Греции к упадку трагедии (начиная с Софокла и особенно Еврипида), а в XIX веке – к общему кризису культуры. Спасение может заключаться лишь в полной реабилитации дионисического начала и в возрождении на его основе трагического пафоса древней культуры.

Из всего вышеизложенного Ницше делает два особенно радикальных вывода.

1) Итак, здоровая, торжествующая жизнь предполагает наличие дионисической основы, а эта последняя полной мерой представлена в эстетическом феномене, трагедии. Согласно Ницше, эстетический критерий адекватен полноте жизни, моральный же – узок и неприменим для её оценки. Мораль – человеческое установление, «природа не знает морали». Подобная абсолютизация эстетического ценностного критерия при одновременном отбрасывании критерия морального, нравственного обычно обозначается терминами «эстетизм», «эстетический имморализм». Автор «Рождения трагедии» несколько раз с вариациями повторяет одну и ту же формулу: «… Только как эстетический феномен бытие и мир оправданы в вечности…»[1 - Ницше Ф. Сочинения. В 2-х т. T.I. М.: Мысль, 1990. С. 75.].

2) Современная демократизация и гуманизация общественной жизни, рассчитанная на охват благами цивилизации (всеобщее избирательное право, доступное для всех образование и пр.) значительных масс людей, неизбежно приведёт к упадку культуры. Исторический опыт античности показал, считает Ницше, что только социальное неравенство, только господство элитарного меньшинства могут составить реальный базис здоровой, полноценной, высокоразвитой культуры. Не случайно Г.Брандес, датский критик и историк общественной мысли, озаглавил свою статью о Ницше (одну из первых в ницшеане): «Аристократический радикализм». Сам Ницше нашёл это обозначение весьма точным и удачным.

Ницше один из первых среди европейских мыслителей обратил пристальное внимание на изнанку того безостановочного научно-технического и социального прогресса, который происходил на протяжении всего XIX века и который вызывал тогда всеобщий энтузиазм, эйфорию. Платой за этот односторонний прогресс стало измельчание самого человека. Развитие буржуазных отношений, расширение человеческих прав и свобод привело в действие механизмы массовизации. Выход на авансцену истории «человека массы» – явление исторически противоречивое; Ницше отреагировал на его негативные стороны и следствия, ведущие к нивелировке, усреднению личности. Под прессом машинной цивилизации «человек массы» часто терял последние остатки своей самостоятельности, руководствовался стадными инстинктами и становился удобным объектом для манипуляции. Кризис культуры и искусства оказался тесно связанным с кризисом человека. Главным виновником крушения человека философ объявил двухтысячелетнее воспитание человечества в духе христианства, сами «расслабляющие» принципы христианской морали – такие, как любовь к ближнему, вера в добро, во всеобщее братство людей и т. д. В качестве альтернативы такому разложению возникла ницшевская идея формирования «сверхчеловека», представителя высшей «расы». Вся философия и эстетика Ницше суть реакция на обезличивающие аспекты процессов массовизации.

За всем этим просматривался, однако, ещё более радикальный замысел философа. Занявшись вплотную критикой морали и религии, Ницше вышел на проблему ложных ценностей. Все высшие ценности – добро, красота, величие и т. д., – по его убеждению, сфальсифицированы, подтасованы в интересах массы «ослабленных», «истощённых». (Мы бы сейчас назвали такие ценности «идеологизированными»). Но каков сам механизм, порождающий ложные ценности, как его нейтрализовать и утвердить взамен ценности подлинные? – Ценности традиционно мыслились, говорит Ницше, как особый идеальный мир (наподобие мира «идей» Платона), мир первичный по отношению к жизни, задающий извне критерии для её оценки. В действительности, по Ницше, существует лишь один реальный, чувственный мир, и шкала ценностей должна определяться только им самим. Центральные понятия онтологии Ницше – «жизнь», «становление», «вечное возвращение», «воля к власти». Возрастание воли к власти образует восходящую ветвь жизни, ослабление – нисходящую. (Соответственно, на одном полюсе концентрируется меньшинство одарённых, сильных натур, на противоположном – масса слабых, посредственных, безвольных). Ценностью, таким образом, следует считать лишь то, что усиливает жизнь и волю к власти; антиценностью, наоборот, то, что их ослабляет. Чтобы жизнь и основанная на ней культура получили неограниченный простор для своего развития, необходимо покончить с механизмом продуцирования ложных, фальсифицированных ценностей. Аксиология (учение о ценностях) должна, по замыслу Ницше, слиться с онтологией (учением о бытии), иначе говоря, самым непосредственным образом вытекать из неё. Именно таков глубинный смысл провозглашённого Ницше девиза: «Переоценка всех ценностей!» Это – центральный мотив всего его учения. Радикализм ницшевской постановки вопроса о переоценке всех ценностей уже более ста лет питает, поддерживает творческие дерзания новаторов как в философии, так и в искусстве.