Женщина эта слишком мала ростом, слишком слаба физически, чтобы оказать какое-то сопротивление грабителям, хоть в чем-то им помешать...
Пацан тоже совсем дите... Можно было просто запереть их в туалете, в ванной, в любой комнате и спокойно ограбить квартиру.
А что делают убийцы?
Сдергивают скатерть со стола, сбрасывают книги на пол и при этом оставляют диктофон и фотоаппарат. Значит, все-таки не ограбление, значит, все-таки убийство...
Чтобы вот так, одним движением, почти отсечь голову... Нужно иметь твердую руку и очень хороший нож.
Нож...
Его нельзя было оставлять при себе. От него необходимо было тут же избавиться. Это не простой нож, это орудие убийства. Они не могли не знать, что у банкира хватит денег, чтобы подключить к следствию любые силы.
Значит, им нужно избавиться от ножа.
Им просто необходимо избавиться от ножа.
Юферев поднялся из-за стола, прошел по кабинету, выглянул в коридор и снова захлопнул дверь.
Сел к столу.
Опять придвинул к себе телефон и, пошарив глазами по длинному списку номеров, нашел то, что ему требовалось.
Набрал номер.
– Домоуправление? Капитан Юферев, уголовный розыск.
– У нас обед...
– Кто у вас занимается мусорными ящиками?
– Валентина Степановна...
– Давайте Валентину Степановну!
– Слушаю вас, – раздался в трубке недовольный голос женщины, которую оторвали от стола, от разговора, от бесконечного бабьего трепа.
– Уголовный розыск, капитан Юферев.
– Очень приятно. – Голос неуловимо изменился, теперь в нем явно зазвучали прощающие нотки, почувствовалась готовность разговаривать, исполнять свои служебные обязанности.
– Мне сказали, что вы – самая главная над всеми мусорными ящиками. Это правда?
– Примерно.
– Когда обычно вывозится мусор?
– В пять – в половине шестого утра.
– Исключений не бывает?
– Ну какие исключения... Если машина сломается, вообще не вывозим, если водитель с хорошего бодуна запоздает, то может и в восемь подъехать.
– Но в течение дня не вывозите?
– Никогда.
– Спасибо. – Юферев положил трубку. И тут же поднял снова: – Валера? Зайди.
Через минуту в кабинет вошел Валера Брыкин – плотный румяный оперативник, в глазах у него была решимость все исполнить немедленно и до конца.
– Садись, – сказал Юферев. И опять замолчал, глядя в стол, покрытый толстым прозрачным листом.
– Что-нибудь нашли?
– Ничего. Полная пустота.
– Так не бывает.
– Конечно, – кивнул Юферев. – Слушай меня внимательно... Собирай своих ребят. Ищем нож.
– Не понял?
– Повторяю, – чуть раздраженно сказал Юферев, – ищем нож. Слишком уж грамотно все проделано. Отпечатков нет. Дверь открыла сама хозяйка. Ограбления нет.
– Как нет?
– Это было не ограбление. Видимость. Если все сделано так чисто и неуязвимо, значит, сделано предсказуемо. И я предсказываю – они должны были выбросить нож. Отморозок сумел одним движением почти отрезать человеку голову, значит, это должен быть необыкновенный нож. А пацану почти насквозь проткнули голову какой-то железкой. Это вечные улики. От них надо избавляться. Опытный, прожженный подонок от них обязательно избавится.
– Вообще-то да, вообще-то очень даже может быть, – согласился Брыкин, один из самых цепких оперативников, с которыми приходилось работать Юферову.
– Я так думаю... Мусорные ящики.
– Они могли в кусты бросить, в землю воткнуть, в песочнице зарыть, в проходящий грузовик бросить.
– Нет. Они должны были так избавиться от ножа, чтобы его не нашли. Завтра в пять вывозится мусор. Если мусор вывезут – нож исчезнет навсегда.
– Ну что ж, – с сомнением проговорил Брыкин. – Мысль тут, конечно, есть... Но как ты себе это представляешь?
– Берете дворников, сами подключаетесь... Нужно перевернуть и разгрести все ящики в двух, трех, четырех ближайших дворах.
– Подожди, Саша, что значит разгрести?
– Перевернуть вверх дном, высыпать мусор на асфальт и разгрести. Нож может быть завернут в тряпку, в газету, и это... Мне кажется, он достаточно большой. По размеру не менее солдатского штыка. У него должна быть длинная режущая поверхность, понимаешь? Голова-то отрезана!
– Саша... – Брыкин помолчал, склонив голову набок. – Саша, ты очень умный.
– Это я знаю, – досадливо отмахнулся Юферев, но смешался от столь откровенной и бессовестной лести. – Это мне все говорят.