Слишком большое сходство (сборник)

– Ты что же это натворила, а? – спросил он, шагнув к отпрянувшей женщине. – Ты что же это, паскудница, все деревья порубила, а?

– А потому порубила, что неправильно были посажены! – взвизгнула Замотина. – Надо же, своих деревьев понавозили! Вы еще собачьи будки во двор свезите, на лестничных площадках коров попривязывайте! Никак не вытравишь из вас кулацкое нутро!

– Это у меня кулацкое нутро?! – задохнулся Деев. – У меня?! – Он беспомощно оглянулся на Женьку. – Ты по ночам людской труд уничтожаешь и не по-кулацки, значит, поступаешь? – Он говорил все тише и медленно, медленно приближался к Замотиной, а когда оставался один только шаг, когда он уже не мог подойти ближе, его рука, сжимавшая топорик, странно дрогнула, ее повело в сторону, за спину, вверх, вот уже рука оказалась над головой. В этот момент на маленький топорик с блестящим лезвием вдруг упал розовый свет из окна первого этажа, и лишь тогда Замотина поняла опасность и, пискнув, с удивительной проворностью нырнула в подъезд. Деев почти настиг ее на бетонных ступеньках крыльца. В последний момент Женька успел перехватить его, но Деев вырвался, одним махом преодолел три ступеньки. Замотина уже прошмыгнула в свою квартиру.

Все еще во власти гнева, Деев принялся топориком крошить ненавистную дверь. Жидкая пустотелая перегородка дрожала под ударами, топорик вяз в ней, и каждый раз его приходилось выворачивать из рыхлой фанеры. Деев продолжал рубить, чувствуя, что его отпускает, что становится легче и на место ненависти, всколыхнувшей все его существо, приходит привычная, успокаивающая усталость. Он уже почти спокойно подумал о том, что все это зря и так просто ему не сойдет…

Деев не видел, как настороженно выходили из квартир люди, не чувствовал, как Женька безуспешно пытался оттащить его от двери, отобрать топорик, как визжали и причитали женщины, испуганно глядя на него с площадки второго этажа сквозь прутья перил. Он пришел в себя, лишь когда кто-то сзади легонько похлопал его по плечу. Деев оглянулся и увидел милиционера. Громадный рыжеватый парень со светлыми ресницами смотрел на него больше с любопытством, нежели с возмущением.

– Кончай, батя, – пробасил милиционер. – Хватит. Отдохни. Ты уж достаточно поработал.

И Деев вдруг ощутил такую давящую усталость, что даже не вынул топорика из двери, повернулся, подошел к ступенькам и тяжело сел, ухватившись за перила. На душе было гадко и пусто.

– Ну, врезал старик! – услышал он молодой голос и, подняв голову, увидел людей, заполнивших всю лестничную площадку. Они переговаривались, усмехались, недоумевали.

– Прошу разойтись! – басил милиционер, сам, видимо, не зная, как поступить – то ли звонить начальству, то ли забрать престарелого хулигана с собой или же, учитывая его возраст, оставить родне на поруки до утра.

Женька пытался что-то втолковать Дееву, но тот слышал лишь его тонкий, сочувствующий голос. Смысл слов не доходил. И вдруг он встретился взглядом с Замотиной. На мгновение вынырнула ее остроносая мордочка из-за локтей, спин, вынырнула и тут же снова спряталась. «В окно сиганула!» – догадался Деев и невольно усмехнулся, представив, как Замотина, подобрав подол, прыгала в распахнутое окно.

– Какой старик тихий был, – раздался из темноты жалостливый голос, в котором, однако же, четко слышались осуждающие нотки.

– То ли еще будет! – захохотал кто-то в ответ.

– Может, он в свою же квартиру ломился? Ключ потерял, к примеру, а?

– Ты посмотри на дверь! Кто же в свою-то вот так ломится?

– Да бабу он зарубить хотел, бабу!

– Батюшки-светы! В его-то годы еще с бабами путаться! Ну, дела!

– Разум гаснет, – бубнил кто-то на площадке второго этажа. – Гаснет, и все тут!

– Да ведь она же первая за топор взялась! – прорвался крик Женьки. – Она же все деревья повырубила! Не так, говорит, растут! Не та, видишь ли, порода у них. Не тот возраст! Это ведь додуматься надо – убить дерево!

– Что-то я не пойму! – Замотина вынырнула из-за спин и воткнулась в самую середину спорящих. – Дерево срубить – преступление злодейское, а топор на человека поднять – вроде даже грамота ему за это положена, да?

Деев медленно поднялся, опершись рукой о перила, посмотрел на дверь. Усмехнулся – из дверей до сих пор торчала резиновая ручка туристского топорика. Разговоры сразу смолкли, все смотрели на него с любопытством и опаской – может, старик еще не остыл, вдруг снова к топору потянется…

– Совсем новую дверь изрубил. – Милиционер, расшатав топорик, с трудом выдернул его из двери. – Знаешь, папаша, человек ты горячий, кто тебя знает… Пошли со мной, а? Как бы чего не вышло. Протокол опять же составим, у нас и переночуешь. Машина во дворе, доставим. Не возражаешь? Вот и хорошо. А вы, граждане, посторонитесь.

Деев вышел на бетонные ступеньки крыльца, и в глаза ему тут же бросилась блестящая милицейская машина с синим фонарем на крыше.

– А вы, гражданка, почему стоите? – спросил милиционер Замотину. – Прошу в машину.

– Чего я там не видела? – бойко ответила Замотина.

– А что, уж все повидала? – спросил Женька. – Частенько, наверно, по отделениям приходится шататься? Ну, дает баба!

– Уж если кто шатается, – Замотина торжествующе оглянулась на соседей, – то мы знаем, кто тут шатается. Уж так, бедный, шатается, так раскачивается… Как деревце в хороший ветер.

– Знаем. – Женька через силу улыбнулся посеревшими от бешенства губами. – Не зря ты о деревцах заговорила, ты ведь не только на дерево готова топор поднять.

– Чего знаешь, чего не знаешь – твое дело. – Замотина с деланой беззаботностью махнула рукой, но напряженный голос, срывающийся на тонкий сип, выдавал волнение. – А вот кто в самом деле может на человека топор поднять – тут уж вопросов нет, тут уж все ясно. Али надо все-таки кому-то голову располовинить, чтоб понятно стало? – Замотина опять уперла кулаки в бока, изогнулась сухоньким телом, чтоб как можно язвительнее, злее звучали ее слова, наповал чтоб убивали. Она стояла как раз в проеме двери, и Деев хорошо видел ее черный силуэт в светлом прямоугольнике.

– Что тебе сказать… – Женька задумчиво посмотрел женщине в переносицу.

– Давай-давай! – вдруг крикнула Замотина и изо всей силы толкнула Женьку к машине. – Полезай! Не отвертеться тебе от соучастия! Ишь какой!

– И вы, гражданка… – Милиционер взял Замотину под локоток и сделал широкий приглашающий жест. – Будем выяснять обстоятельства. Будем искать виновных.

– Искать?! – Замотина, уже шагнув было к машине, вдруг резко обернулась. – А чего же их искать? Вот они, виновные, в полном составе, тепленькие еще, потому как на горячем их поймали! Каких вы еще виновников хотите искать?

– Разберемся, – миролюбиво сказал милиционер, тихонько подталкивая Замотину к машине. – Во всем разберемся.

Милиционер последним влез в маленький зарешеченный кузовок и с силой захлопнул дверцу.

Милиционер, доставивший Деева, Женьку и Замотину, не говоря ни слова, положил на стол перед лейтенантом туристский топорик. Тот закончил разговор по телефону, не торопясь, с легкой брезгливостью осмотрел топорик, попробовал остроту лезвия, взвесил на руке, словно прикидывая его опасность, поднял глаза на Женьку.

– Ты?

– Да нет, батя вот послабление себе дал, – сказал милиционер.

Лейтенант с удивлением посмотрел на Деева, перевел взгляд на топорик.

– Так… Твой, значит?

– Мой, – резко сказала Замотина, нарушив рассудительное течение беседы. – Мой топорик. А он отнял. У меня. И хотел по голове. Меня.

– Все понятно, – проговорил лейтенант озадаченно. – Покушаемся, значит, на жизнь человеческую? Что вы, граждане, не поделили?

– Дерева, – хмуро ответил Деев.

– Понятно. Дрова, значит?

– Дровами они сейчас стали. А были дерева.

– Снесли нас! – взвился Женька. – Снесли! Поселили в новом доме. Батя вот посадил деревья под окнами. А эта баба порубила. Этим топором порубила. И превратила их в дрова.

– Ага, вон что у вас. – Дежурный с облегчением откинулся на спинку стула. – Выходит, и тебе, батя, тесно стало жить… А я-то поначалу подумал, что ты из свидетелей.

– Он и есть главный задержанный, – пояснил милиционер. – А гражданка эта по причине своей шустрости успела в квартире спрятаться и дверь запереть. Он и начал дверь эту рубить.

– Так за что ты ее? – спросил дежурный у Деева.

– Говорю же – дерева срубила, – хмуро ответил тот. – Я посадил, а она срубила. Рябину.

– Рябину? – удивился дежурный. – Разве можно рябину рубить? – Он недоуменно посмотрел на Замотину.