Оценить:
 Рейтинг: 0

Вечная мерзлота

Год написания книги
2021
Теги
<< 1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 48 >>
На страницу:
13 из 48
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Это были не все беды, обвалившиеся на семью. После нового года освободили из заключения умирающего от туберкулеза старшего сына Горчаковых Илью. Он был едва живой, высохший, кашлял кровью и очень не хотел умирать. Принимал лекарства по часам. Он умер на руках матери, и Наталья Алексеевна замкнулась. Она почти перестала разговаривать.

Ей было всего шестьдесят три, она была еще крепка и здорова, но сама жизнь перестала ее интересовать. Пустыми глазами смотрела она на маленького внука, милого и ласкового Колю, как будто не понимала, зачем все это? Зачем такой милый мальчик? Я знаю, что с ним будет, и вы все знаете, тогда зачем?

Летом, ровно через полгода после смерти Николая Константиновича, их лишили персональной пенсии, госдачи и увезли Наталью Алексеевну. Ася с Колей на руках снова оказалась в тюремных очередях и каждую ночь ждала худшего – что придут и за ней. Она тихо сидела возле улыбающегося во сне Коли – какие только мысли не приходили к ней в голову. Но вышло иначе – Наталью Алексеевну вскоре выпустили.

Денег не стало. Асю с ее биографией не брали даже уборщицей, она работала дома машинисткой, печатала целыми днями на немецком и французском, и немного преподавала фортепьяно, благо инструмент стоял у них в квартире. Время от времени продавали дорогие вещи или украшения Натальи Алексеевны.

Так они пережили войну. В июне сорок пятого, на полгода раньше срока, вернулся из заключения Георгий и Наталья Алексеевна ожила. Хлопотала о приличной одежде, доставала продукты, и целыми днями не отходила от него. Просто сидела и смотрела, как он листает книги по геологии или, в поисках работы, пишет письма своим бывшим товарищам. И Георгий, и его мать сильно изменились. Они сами, как будто не узнавали друг друга.

За три недели, что Георгий пробыл дома, что-то наладилось, осколки когда-то большой семьи стали будто бы срастаться, возникла жизнь, зашевелились тени прошлого, ожило фортепиано, казалось, вот-вот комнаты наполнятся прежними веселыми и бодрыми голосами людей, живших здесь совсем недавно. Наталья Алексеевна улыбалась и от волненья говорила со всеми по-французски. Она не была сумасшедшей, она плохо понимала, что происходит.

Второй раз Георгия забирали ранним утром конца июня. Солнце только вставало. Их опять было трое, старший – улыбчивый молодой капитан – переговорил с Георгием на кухне. Тот вышел как будто вполне спокойный и стал собирать вещи. Обыска не было – взяли только бумаги Георгия, разложенные на письменном столе. Капитан был любезен, шутил, говорил, что это не арест. Просто необходимо выяснить какие-то подробности, связанные с прежней работой Георгия Николаевича. Присел к фортепиано и спросил разрешения открыть.

Наталья Алексеевна на неожиданную просьбу закивала головой:

– На этом инструменте играли многие известные люди. Шостакович, Прокофьев… – она, может быть, впервые в жизни лебезила перед человеком. – Георгий знаком был… Дружили…

Знаменитыми фамилиями она пыталась объяснить, что ее сын не просто объект, которого надо отвезти в тюрьму, но живой человек, ценная личность, друг таких известных людей!

– Да вы не волнуйтесь, пожалуйста, это ненадолго, в обед или к вечеру вернем обратно… – Капитан, стесняясь, взял несколько неуверенных аккордов.

Наталья Алексеевна весь день просидела в прихожей, слушая лифт, но Георгий не вернулся.

Следствие вел тот же капитан, что и арестовывал. На первом же допросе он прямо сказал Горчакову: вы опытный, разумный человек, подписывайте все, и мы обещаем вам легкое следствие и минимальный срок. А возможно, и выбор места. Где бы вы хотели работать? Случаев, когда брали почти сразу после освобождения, было множество, Георгий знал о них, и к аресту был готов, если к нему вообще можно быть готовым, он все подписал и уже 23 августа 1945 года был осужден ОСО НКВД СССР по тем же статьям, что и в первый раз. Десять лет – это, действительно, был минимум. За сокрытие полезных ископаемых. Не морочились – переписали из дела в дело, даже с теми же ошибками. К разведке полезных ископаемых последние шесть лет он не имел никакого отношения.

Капитан выполнил и еще одно обещание – перед этапом дали свидание с Асей.

– Если сможешь выйти замуж, выходи. Ты молодая, могут быть дети, поменяй фамилию. – Он почти спокойно смотрел ей в глаза. – Твоей помощи и посылок мне не надо, я там уже все знаю…

– Гера, ты что говоришь?

– Нет! – он остановил ее взглядом. – С моей жизнью все ясно, пусть твоя будет нормальной…

– Как ты можешь! Девять лет, что мы ждали друг друга – это была не жизнь? Коля уже большой, я могу приехать к тебе… – зашептала Ася, озираясь на охранника.

– Выбрось из головы, это глупость… ты не представляешь себе, что там!

Вскоре квартиру забрали, а их переселили в старенький двухэтажный дом на Сивцевом Вражке. Это было совсем рядом, место знакомое с детства, и Ася даже рада была, что всё, как будто прежнее, но здесь ничего не напоминает об аресте. И комната досталась немаленькая – шестнадцать метров, с большим, почти во всю стену окном. Выселяли их быстро, мебель пришлось оставить, только рояль по цене платяного шкафа купили соседи.

Дом был с одним подъездом, скрипучей деревянной лестницей и небольшим зеленым двориком. Каждую весну хозяйки засаживали клочки огородиков: огурцы, картошка, капуста, укроп-петрушка. Их коммуналка была всего на пятерых хозяев, без ванной комнаты, но с водопроводом и туалетом.

В сравнении с тем, как жили многие, все это было неплохо. Ася выгородила шкафом и тяжелой шторой угол для свекрови. Там помещались кровать, кресло и половина окна. У другой половины окна стоял кухонный стол, за которым обедали, Коля делал уроки, а Ася печатала.

К лету 1949 года произошли еще два события.

В декабре сорок пятого в семье Горчакова Георгия Николаевича родился сын Сева, и теперь он, почти четырехлетний, непонятно в кого темноглазый, ужасно симпатичный и умненький путешествовал по всей коммуналке.

Второе событие было таким – Севкиного отца Горчакова Георгия Николаевича уже в лагере осудили на четверть века исправительно-трудовых лагерей.

Дату их встречи отодвинули на трудновообразимый 1973 год, когда Севе исполнилось бы двадцать восемь, Коле тридцать шесть, а их матери шестьдесят один.

На кухне никого не было, Ася поставила на керогаз[29 - Разновидность керосиновой плитки.] тяжеленный бак с бельем, замоченным еще с вечера. Она делала все машинально, привычно быстрыми и точными движеньями – она все так делала, сама же разговаривала с Горчаковым. Или не разговаривала, но он почти всегда, а, может, и всегда, находился рядом. Это стало привычкой. Он присутствовал в ее воображении, и она рассказывала ему, что сейчас с ней происходит. Как будто письмо писала.

…тут с юбилеем Пушкина множество прекрасных мероприятий. Я наметила себе кучу всего… Хочу попасть в Большой на «Бориса Годунова». Поставил Леонид Баратов, в первом составе «Марину» поет Мария Максакова, а «Юродивого» – Иван Козловский. Пока не попасть никак, но мне обещали контрамарки… Пойдем с Колей. Жаль, что Наталья Алексеевна не увидит, она очень постарела. – Ася проверила керосин в бачке керогаза, долила из бидончика. – Последнее время Наталья Алексеевна сажает рядом с собой Колю и Севу и рассказывает им о своей молодости, о Николае Константиновиче. Очень интересно, я иногда заслушиваюсь и забываю печатать, ее речь все больше становится той, прежней. Удивительно, что Сева слушает внимательнее Коли, а потом у меня выспрашивает… вчера пришлось изучать энциклопедию – бабушка рассказывала об Орехово-Зуевской мануфактуре Саввы Морозова, которой руководил их дед.

Ася убавила огонь под закипевшим баком, помешала белье палкой.

…Сева у нас удивительный, никогда не говорит глупостей, которые говорят все дети. А иногда мне кажется, что он понимает, даже то, о чем я только думаю. Наталья Алексеевна уверяет – он твоя копия, говорит, ты, маленький тоже был серьезный и задумчивый. А я боюсь, он такой взрослый, потому что мало общается с детьми.

Ася очнулась от безответного разговора и пошла в комнату. Сева еще спал, она достала из-под кровати большой кусок хозяйственного мыла. Заглянула к свекрови. Наталья Алексеевна сидела в кресле, думая о чем-то, не среагировала на появление невестки.

Ася вышла из комнаты, едва не столкнувшись с соседом. Геннадий Иванович в голубоватой майке и с полотенцем в руках входил в свою комнату. Здороваясь, театрально нагнул голову, но посторонился, как будто боялся заразится. Ася даже улыбнулась внутренне. В коммуналке их комната – бедные родственники врага народа – была самая неблагополучная. Вскоре из комнаты Геннадия Ивановича раздался приятный баритон: А-а-а-а… А-а-а-а… – Геннадий Иванович прокашлялся тщательно, прополоскал горло, и опять запел: – А-а-а-а…

Геннадий Иванович преподавал марксистко-ленинскую философию в пединституте, а в качестве хобби пел русские народные песни и романсы. Он был выходцем из крестьян, без образования, самородок. Жена аккомпанировала на пианино или аккордеоне. Они выступали по домам культуры, а иногда ездили «с концертами на село». На Асю Геннадий Иванович всегда смотрел сверху вниз, с легким чувством превосходства, она же на него старалась не смотреть совсем – он очень фальшивил, когда пел.

Ася вернулась в кухню и стала строгать липкий коричневый брусок мыла в бак с бельем.

…Ты Колю не узнаешь… – продолжила разговор с Горчаковым, – он очень взрослый. Столько пережил – бомбежки, голод… а как голодно было после твоего второго ареста, в сорок шестом и сорок седьмом! Иногда у нас был только хлеб! Теперь Коле двенадцать, и он самостоятельный. Это, конечно, плохо, у детей должно быть детство, но если бы не он, что бы я делала? Он остается с Натальей Алексеевной, даже водит ее в туалет, иногда что-то готовит… – Ася очнулась и прислушалась, – недавно сварил французский луковый суп. Представляешь? Наталья Алексеевна перевела ему рецепт… Как жаль, что ты все время молчишь. Я пытаюсь и не могу представить, что ты улыбаешься. Ты все время только слушаешь меня.

В кухню вошел заспанный Сева, на ходу надевая очки. Зевнул сладко. Увидел тихо булькающий бак, забрался на табурет и стал смотреть, держась за плечо матери.

– Сева, пожалуйста осторожно! – Ася еще помешала и отошла к стол чистить картошку.

– Серый суп из мыла… – Сева потрогал пальцем вздувшиеся пузыри белья. – Хорошо бы добавить картошки… Я «Тёму и Жучку» дочитал.

– Сам?

– Сам и с бабой.

– Ты плакал?

– Нет, я знал, что он ее спасет, – он слез с табурета.

– Знал?

– Конечно. Человек должен спасать друга.

Ася перестала чистить и с интересом посмотрела на сына.

– Тот, кто бросил Жучку в колодец… баба говорит, он скотина…

– Ну, да, – согласилась Ася.

– Нет, сначала он был просто человек. Вот, когда бросил Жучку, стал скотиной…

– Здорово, соседи! – В кухню громко, с тяжелой авоськой вошла Ветрякова. Они жили через стенку с двумя девочками-старшеклассницами. У них никто не сидел и не бывал в ссылке. Ветряков работал токарем, а Ветрякова уборщицей в продуктовом, и с харчами у них было лучше всех.

– Здрасьте, Нина Семеновна! – Сева сказал и спрятался за мать.
<< 1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 48 >>
На страницу:
13 из 48

Другие электронные книги автора Виктор Владимирович Ремизов

Другие аудиокниги автора Виктор Владимирович Ремизов