Повесть о чекисте

– Может быть, я смогу быть вам полезен? Знаете что, – Вагнер взглянул на часы, – у меня еще есть полчаса времени. Зайдем в бодегу!

Они свернули с Полицейской на Ришельевскую, зашли в бодегу и заняли столик. День был жаркий. Вагнер заказал пиво.

Приняв почтительную позу, Николай произнес, не жалея патоки:

– Простите, Евгений Евгеньевич, я должен был это сделать раньше. От всей души поздравляю вас с высокой наградой!

Поглаживая пальцами крест, Вагнер сказал по-немецки:

– Служу великой Германии!..

Они чокнулись кружками и выпили.

– Так вот, милый Гефт, я заместитель начальника «Стройнадзора». Чтобы была понятна наша структура, я вкратце вас информирую. Во главе оберверфштаба – адмирал Цииб. В системе штаба – «Стройнадзор», который осуществляет контроль за ремонтом и строительством судов. Во главе «Стройнадзора» по одесским мастерским баурат Загнер. Я его заместитель. Мне известно, что на судоремонтном заводе есть нужда в инженерах… Хотите? Могу дать рекомендацию.

– Благодарю вас, Евгений Евгеньевич! Как только удастся получить аусвайс и оформить прописку, я воспользуюсь вашим любезным предложением. Простите, администрация на заводе румынская? – спросил Николай.

– Да, румынская, но кто же их принимает всерьез!

– Не говорите, Антонеску отхватил территорию от Днестра до Буга, наконец, Одесса, порт…

– Это небольшая компенсация за Трансильванию! – перебил его Вагнер. – Мозговая кость за верную службу хозяину! И если хотите, румыны не вывезут из «Транснистрии» и десятой доли того, что Германия выкачает из Румынии… – Вагнер покровительственно улыбнулся. – Так-то, молодой человек!

Вагнер имел весьма представительную внешность: седые виски, холодные серые глаза, массивный с горбинкой нос и руки, главное, руки – холеные, белые, с большим золотым кольцом-печаткой на безымянном пальце.

– Если, господин Гефт, вам понадобится помощь, можете на меня рассчитывать, – закончил Вагнер, поднялся и протянул руку.

Размахивая портфелем, не спеша, Вагнер двинулся вверх по Ришельевской.

«Переметнулся, мерзавец, со всеми потрохами! – глядя ему вслед, думал Николай. – Колоритная фигура! С него и начну я список…»

По проезжей части Полицейской улицы жандармы вели под конвоем человек двадцать мужчин и женщин, босых, оборванных, истощенных. На груди некоторых из них были дощечки с надписями: «Я был связан с партизанами», «Я распространял панические слухи», «Я перерезал провода связи». Сопровождая их, по тротуару двигались женщины и дети.

Николай пошел быстрее. Чувство гнева душило его. До боли в суставах он сжимал кулаки.

Возле дома на Арнаутской его поджидала Юля Покалюхина:

– Где вы пропадали? У вас же нет никаких документов! Я так волновалась!

– А вот волноваться и не надо было.

– Конечно! Храбрый заяц!.. – замолчав, Юля глазами показала ему на шмыгнувшего в ворота мужчину.

Мужчина в чесучовом пиджаке, глядя на него, чуть не вывернул шею. Глаза его, точно два буравчика, вонзились в Николая.

– Полюбуйтесь, это господин Пирог! – тихо представила чесучовый пиджак Юля. – Профессиональный антисемит и доносчик. Он водопроводчик, работал с напарником Давыдом Инжиром, так он на Давыда несколько раз доносил в сигуранцу, пока напарника все-таки не повесили. Обратили внимание, храбрый заяц, как он на вас посмотрел?..

– Пирог с гнусной начинкой! – усмехнулся Николай и перевел разговор на другую тему: – Как дела, Юля, со справкой?

– Вот ваша справка! – сказала она, передав ему документ. – Подписал доктор Буслер, человек он порядочный и держится с достоинством.

– А что, если, подписав справку, он позвонил в сигуранцу?

– У Буслера была Ася, моя сокурсница, с глазу на глаз, прямо сказала: «Стоящий парень, нужно помочь». Нет, доктор Буслер на подлость не способен. Пойдемте, Николай Артурович, в дом. Есть еще одна хорошая новость. – Она открыла своим ключом дверь, и они вошли в квартиру. – Я была на Дерибасовской у стариков. По представлению Нолда оберштурмфюрер Гербих подписал ваш аусвайс. Теперь дело за пропиской. Завтра вам надо пойти с отцом в полицию, поставить штамп и прописаться.

– За добрую весть спасибо! – Николай плотно закрыл окно и неожиданно спросил: – Скажи, Юля, все это время со дня оккупации Одессы что делала ты?

– Не понимаю вашего вопроса…

– Мне знакома твоя нетерпимость ко всякой несправедливости, и я хочу знать, до какой силы протеста поднялся твой голос?

– По какому праву об этом спрашиваете вы?

– Чтобы довериться тебе, я должен знать…

– Вы сказали «довериться»?

– Да, речь идет о доверии.

– Хорошо. В дни обороны я работала, как все, на земляных работах. Когда наши войска оставляли город, я хотела эвакуироваться, но тяжело заболел отец… Пришли оккупанты. Мать совсем опустила руки, и все заботы по дому легли на мои плечи. 22 октября, когда взлетела на воздух комендатура на Маразлиевской, начались репрессии, массовый террор. Помните на Арнаутской, 17, примусную мастерскую Миши Шраймана? Я была дружна с сестрой его жены, Фримой. Наступило тяжелое время, и мы все предупреждали Мишу об опасности, но он и слушать не хотел. «Э, что там, – говорил он, – я, Миша Шрайман, кустарничал при Советах и буду кустарничать при румынах! Миша Шрайман не делает политику! Миша Шрайман – король одесских примусов и керосинок!..» Когда все это началось, Миша Шрайман исчез… Жена и Фрима очень волновались… Мы пошли искать короля одесских керосинок… И нашли… Его повесили в Александровском сквере на старом платане… Их было много на деревьях сквера, сотни… – Юля зябко потерла руки, ей стало не по себе от воспоминаний. – Шрайманы боялись оставаться дома и перешли ко мне. Жили в этой комнате. Моя семья увеличилась вдвое… Прошла неделя или две… Не помню… Но однажды ночью ко мне пришла Тася Бакман с маленьким ребенком. Потянулись дни, недели, месяцы, полные страха и тревоги… Вы не думайте, что все это было так просто! Вот!.. Я покажу вам… – Юля достала из-за висящей на стене картины сложенную пожелтевшую от времени «Одесскую газету» и развернула перед Николаем. – Вот, читайте, здесь, подчеркнутое карандашом!..

«ПРИКАЗ

командующего оккупационными войсками

г. Одессы.

…

Ст. 2. Все жители Одессы обязаны сообщать в полицию о каждом скрывающемся еврее.

Укрывающие, а также лица, которым было известно местопребывание евреев, но они не сообщили об этом, – КАРАЮТСЯ СМЕРТНОЙ КАЗНЬЮ».

Николай прочел и молча сложил газету.

– Как-то девочка Таси Бакман заболела. Услышав детский плач, Пирог донес в полицию. Они пришли, когда дома не было Шрайманов, схватили Тасю Бакман и ее ребенка, их убили по дороге в полицию… А господин Пирог сделался коммерсантом, деньги, полученные за услуги полиции, он пустил в оборот, открыл комиссионный магазин… За Тасей Бакман пришла очередь Шрайманов, они погибли все, и Мишина дочка, Рая, такая красивая… Она хотела стать киноактрисой… В начале февраля умер отец…

Николай встал и прошелся по комнате. Он знал Мишу Шраймана, веселого, предприимчивого одессита.

– У меня к тебе есть один вопрос… – сказал он.

– Да?

– Ты знаешь Артура Берндта?

– Берндт… Берндт… – Вопрос был неожиданным.

– Помнишь, на «Украине» ты отправилась к нам в Туапсе, – напомнил он. – Тебе было плохо, и Артур Берндт, радист, уступил тебе свою каюту.