Звёздный Спас

И чтобы уже не задерживаться в леске, решительно продолжила путь. Фива какое-то время шла молча. Потом сказала:

– Наверное, всё это ты узнала от дедушки – он тоже видел новое небо и новую землю?

Бабушка остановилась.

– Ой, Господи! Ты же ничего не знаешь про дедушку?.. Ну да, ты же была в поле.

Она опечалилась, несколько раз кивнув головой, утвердилась в какой-то своей горькой мысли.

– По осени, в октябре, как раз на Флорентия Солунянина, поехал в Москву, надумал рамок для ульев взять, а главное, у него дымарь прохудился. Говорил: Фифочка, к вечеру обернусь – жди. Я ждала-ждала, а его всё нет. Думала: у тебя заночевал. Уже ночь на дворе, но я крючки не стала накидывать ни на калитку, ни на дверь – авось, вернётся. Может, с кем-нибудь из своих дружков-пчеловодов встретился, медовушки попили и припозднился с отъездом. А то возьмёт ещё и с дружком нагрянет – такое бывало.

Вдруг бабушка спросила: не застудится ли внученька, а то бы они на минутку присели под елью. В кожухах – не страшно.

Они присели на сугроб, устроились напротив друг дружки. (Свою клюкастую палку бабушка по обыкновению рядом воткнула в снег.)

– Легла почивать, сон сморил, но одним ушком бодрствую, слышу сквозь дрёму стукнула калитка – шаги, его и ещё чьи-то, лёгкие, быстрые. Не успела подумать, мол, как хорошо получилось, что не закрылась на запоры, а они вдвоём уже в избе.

– Это ты хорошо сделала, голубушка, что не накинула крючки, а то бы ни в жисть не уговорил Флорентия Солунянина заглянуть к нам.

А уж этот Флорентий, Фифочка, такой представительный, в длинном голубом плаще, с откинутым назад капюшоном, хоть и седой весь, но волос на голове курчавистый. Да и борода и усы под стать, а взгляд зоркий, пронизывающий – даже боязно стало.

А он усмехнулся и озарился весь.

– Да уж я тут только сполняю волю Божией Матушки Небесной. Это Она смилостивилась указать мне, чтобы уважил просьбу твого Флора, мово тёзки, в честь Иверской иконы Божией Матери, ежели, конечно, ты, хозяюшка, не зачинила запоры и ждёшь свого суженого. Так что виной всему – ты сама.

Мой Флорушка выступил вперед, и сердце так радостно затрепетало в груди – мой Флорушка, мой суженый, молодой-молодой! И рубашка на нём белая, как в день свадьбы.

– Ты ли Флорушка?! – говорю ему, а сама знаю – он (рубашку белую с тонюсенькими рубчиками, из белого зефира мы вместе покупали).

– Ты на себя, Фифочка, посмотри! Ты ведь тоже в белом подвенечном платье, и горько расставаться, но это временно.

Обнял меня и жарко-жарко в губы поцеловал, а может, я поцеловала. Мы оба, как на свадьбе, едва не задохнулись в поцелуе.

Бабушка усмехнулась, зачем-то потрогала клюкастую палку. Фива смотрела на неё во все глаза.

Потом меня охватила необъяснимая тревога – что за горькое расставание? Говорю:

– Ты, Флорушка, здесь, со мною, или это сон?

– Сон, голубушка, но я с тобою, потому что тело твоего сна такое же, как и моё тело.

– А где ты сам сейчас? – ухватилась я.

Он посмотрел на Флорентия в плаще, тот насупился, а потом резко так откинул полу небесного плаща. И я, как бы в проёме оконном, увидела деда в леске, посреди пасеки, с новеньким дымарём в руках. И я уже рядом с ним оказалась. А всё кругом цветёт – знойный полдень, пчёлы гудят, и слышен звон горного родника – райское местечко. Мне захотелось, обнимая ромашки, упасть в траву – благодать какая! Но зачем-то говорю:

– Ты, Флорушка, вижу, и рамки для ульев взял, и новый дымарь у тебя, и пчеловодческая шляпа.

В ответ он горько-горько улыбнулся, и сразу же мы оказались в избе. У Флорушки в глазах слёзы, а этот-то Солунянин и говорит:

– Ты, хозяюшка, ни о чём его не спрашивай и не ищи… Через неделю привезут твово Флора как раз те, кто погубил его. Помогут похоронить, батюшка побеспокоится. Ошибка случилась, сошёл с автобуса, а на него люди в форме напали. Повалили, скрутили, тыкают лицом в снег: «Ты Фрол, ты?!» А он вырываться начал, мол, не Фрол, а Флор. «А дак ты всё-таки Фрол!» – вскричал один из них и лежащего на спине ударил наганом в висок.

Тут опять Флорушка обнял меня и опять поцеловал.

– Не печалуйся о теле, скоро человек научится его из воздуха обретать. А поцелуи мои – на память. Первый, что буду ждать тебя, а второй – ты здесь нужнее. Во всех пяти мирах наступает время нового неба – Звёздного Спаса, или Звёздного Ребёнка. В миру его называют ребёнком индиго, хотя он уже давно не ребёнок, но покудова не примет своей природной силы, будет оставаться хотя и звёздным, но всего лишь ребёнком. А сила у него такая, что, согласно пророчествам святых отцов, ему открыты все пять миров и более того. Как некогда Адам и Ева были изгнаны из Рая, так сегодня Звёздный Ребёнок, повстречав свою земную любовь, может помочь человечеству вновь обрести утраченный Рай. Великие силы таятся в нём.

Они с Флорентием Солунянином переглянулись, и я поняла – сейчас уйдёт. Тогда сжала его руку и говорю:

– Флорушка, оставь мне пуговку со своей рубашки.

Когда сжала его руку, пуговка врезалась в мои пальцы. Он согласно кивнул. Я потянула за ниточку и словно сдула пуговку. Она слетела с манжетки и покатилась по полу, а я испугалась, что сейчас закатится в какую-нибудь щёлочку, – и проснулась. Проснулась, и так отчётливо запомнилось и отпечаталось в памяти, что прокатилась пуговка возле кровати. Встала, включила свет – точно, лежит рядом с ножкой кровати.

– Бабушка, – взмолилась Фива. – Ты покажешь пуговку?

Бабушка сняла варежку, вывернула, и на тыльной стороне обнаружилась пришитая белая пуговка. Фива не удержалась, потрогала пуговку, а потрогав, восхитилась:

– Надо же, на красной варежке – пуговка из другого сверкающего мира.

Бабушка тихо и счастливо улыбнулась внученькиному восхищению. Вернула варежку на правую сторону. Вскарабкалась по клюкастой палке – стало быть, встала на ноги. Они легко отряхнули друг друга от снега и пошли. Остальное – дома.

Глава 5

Кеша посмотрел на часы – пятнадцать ноль-ноль. Слава богу, что не шесть, стало быть, это не сон, подумал и в угоду сомнениям включил телевизор. В новостях извещалось о последствиях землетрясения, произошедшего двадцать шестого декабря близ острова Суматра. Волна-убийца высотою с трёхэтажный дом буквально растерзала всё живое на нескольких островах. Пострадали Индонезия, Таиланд, Шри-Ланка, Индия, есть жертвы даже на берегах Африки. По сообщениям ООН, погибли более ста пятидесяти тысяч человек (и это ещё не окончательная цифра).

Кеша потрясённо опустился в кресло. Он ничего не знал. Однако двадцать шестого, в воскресенье, он проснулся поутру в смертельном поту. С ним произошло нечто подобное тому, что произошло с американским журналистом, который, находясь за тысячи миль от места события, стал свидетелем извержения вулкана Кракатау (1883) – увидел во сне. Более того, необъяснимым образом Кеша стал ещё и участником трагедии.

Он хорошо помнит, как, вдыхая йодистый экваториальный запах, следил за игрой морских бликов, которые в просветах пальм и береговых строений как бы падали с неба. Это чем-то напоминало лёгкий бег пальцев по клавишам фортепиано. И вдруг небо лопнуло, синева отслоилась, океан поднялся и, закрывая солнце, ринулся на сушу. Палаточные навесы, увеселительные аттракционы, стоянки машин – всё сорвалось, скомкалось и разлетелось, точно ненужный мусор. Люди, собаки, кошки – всё в едином порыве бросилось наутёк от смертоносной волны.

Кеша тоже побежал. Впереди него маячила толстая спина европейца, очевидно туриста, бежавшего с белокурым мальчиком на руках. Когда выбегали на дорогу, ведущую к пальмовой роще, мужчина упал. Он выронил мальчика, и Кеша машинально схватил его за жёлтенькую рубашонку, и волна, полная людского крика, накрыла их.

С ужасом, леденящим сердце, Кеша проснулся. В руке он держал небольшой лоскуток материи, который, как ему показалось, оторвал от простыни.

К утру впечатление сгладилось настолько, что, подобрав валяющийся возле дивана-кровати жёлтый лоскуток, Кеша не задумываясь бросил его в корзину для бумаг.

Сейчас же Кеша сидел словно притюкнутый: в телевизоре словно бы прокручивался его сон. Он увидел двухлетнего мальчика, которого спасатели нашли на дороге в нескольких километрах от пляжа. Тележурналист сообщал, что до недавнего времени считалось, будто родители мальчика погибли. Однако, как оказалось, его отец попал в другую больницу. Увидев мальчика, мужчина ничего не смог сказать в микрофон, а только задрожал и, подавляя рыдания, прильнул к сынишке. Весь в ссадинах и кровоподтёках, он был неузнаваем, но когда повернулся спиной, то Кеша узнал его и узнал мальчика.

Некоторое время Кеша продолжал сидеть не шевелясь. Потом взволнованно вскочил, подбежал к корзине и, высыпав содержимое на пол, увидел жёлтый лоскуток. Подняв его, он уловил йодистый запах экваториального моря. И это было главным, потому что он где-то читал, что наша память более всего хранит характерность запахов, так что забыть их или спутать с другими – практически невозможно.

Кеша опять опустился в кресло. На фоне дымовых шашек и дезинфицирующего огня, полыхающего над руинами фешенебельных отелей, теледиктор бесстрастно сообщал, что накануне землетрясения в районе пролива между островами Ява и Суматра были замечены два метеорита, падение которых сопровождалось взрывами. Учёные предполагают, что именно они могли спровоцировать землетрясение, то есть столкновение литосферных плит, океанической и материковой, в результате которого не только возникло цунами, но и вращение нашей планеты ускорилось. Отныне, бесстрастно возвестил теледиктор, время на ноль целых две десятых секунды для всех нас побежало быстрее. Далее он говорил о гигантской высвободившейся энергии, перед масштабами которой человек – всё ещё беспомощное существо. И в качестве наглядной иллюстрации привёл совершенно свежие примеры, когда один за другим два гигантских астероида, едва не столкнувшиеся с Землёй, были замечены людьми с опозданием, так сказать вдогонку.

Впрочем, всего этого Кеша уже не слышал, его внимание сосредоточилось на том, что отныне время для всех нас побежало быстрее. Этот факт Кеша воспринял как чрезвычайный. Во всяком случае, в его душе он отозвался такой непосильной тяжестью, что, не отдавая себе отчёта, Кеша застонал – никогда, не буду, не хочу. Слова, которые как будто бы сами вымолвились, несколько ослабили впечатление, произведённое информацией о землетрясении. Мелькнула успокаивающая мысль, что жёлтый лоскуток – просто случайность (необъяснимая, как в случае с американским журналистом), но всё же случайность.

Кеша переключил телевизор на другой канал. Шёл анимационный фильм «В поисках Немо». Синяя королевская рыба почему-то напомнила Фиву. Лицо посветлело, если она – Фива, то он, несомненно, рыба-клоун. Да-да, несомненно, машинально подумал и стал припоминать подробности сна сегодняшнего, то есть с Фивой.

Кажется, она уговорила его сходить в лабораторию. И это ей удалось, потому что он хотел отпроситься у Богдана Бонифатьевича на рождественские праздники. Якобы домой, на самом же деле он хотел провести праздники с Фивой. Однако неплохая мысль. Очень даже неплохая, но торопиться не нужно. Вообще ему надо жить размеренной жизнью, так сказать, войти в свою колею, и всё у него наладится. И все «необъяснимости» в конечном итоге будут объяснены. Да, не надо торопиться, надо жить размеренной жизнью. Лучше всего отпроситься завтра, а сегодня он появится в лаборатории и, как бы между прочим, скажет, что отец звонил – некому крышу на баньке починить.

Кеша, умышленно не торопясь, умылся, привёл себя в порядок – странное дело, но впервые ему не хотелось идти в лабораторию. Наверное, и не пошёл бы, но неожиданно увидел на полу, под дверью, конверт с университетским логотипом.

«Дорогой Три-И, ваше вчерашнее отсутствие нас обеспокоило. Получив письмо, будьте любезны, явитесь на кафедру немедленно».