Игры со смертью

– Да я как-то… – Замялся Петр.

Откровенно говоря он не любил это заведение. Иногда ему приходилось заходить туда, чтобы выпить водки, нотам Бочкарев чувствовал себя чужим. Бармен, наливая ему пятьдесят грамм, всегда смотрел на него пренебрежительно, сверху вниз, как страус смотрит на курицу. Охрана тут же принимала стойку готовясь по малейшему поводу вышвырнуть его из ресторана, да и грязные джинсы с залоснившейся «мастеркой» не тот наряд, в котором ходят по ресторанам.

Поняв замешательство друга Морозов обнял его за плечи: – Пошли, пошли. Я представляюсь по случаю отпуска. И тут Пете вдруг так захотелось выпить, что он решительно рубанул рукой воздух: – Ну если за отпуск и встречу, то тогда почему бы и не посидеть.

Выбрав самый лучший столик Александр заказал сто грамм коньяка для себя, бутылку водки для Бочкарева, и кое-какой закуски.

– Теперь рассказывай, как живешь, как Софи? – Повторил свой вопрос Морозов, когда Петр, с нескрываемой жадностью, выпил сто пятьдесят водки, и удовлетворенно крякнув забросил в рот щепотку хлеба.

– А чё говорить – то? Живу, работаю, как видишь, токарем на заводе. – Бочкарев тяжело вздохнул, налил себе еще полстакана, на секунду о чем-то задумался, выпил, и потянулся за бутербродом.

– А Софи как? Не родила еще?

– Нет. – С раздражением, резко ответил Петр, а после небольшой паузы опустил голову, и тихо добавил. – Расстались мы с ней. Полгода уж как.

– Да, дела. – сочувственно вздохнул Александр, и пригубил коньяк.

– О-о-о! Кого я вижу! – раздался в зале радостный крик, и к их столику подошли Паромов с Громовым. – Вот так встреча!

– Хватит из меня дурака делать. – угрюмо глядя на, присевших напротив, боевых товарищей зло сказал Бочкарев. – Вы что, думаете я поверю, что у вас у всех здесь вдруг оказались бабушки, дяди или племянники, и вы так страстно воспылали к ним любовью что, не сговариваясь решили навестить их в один день? Я пьяница, но не идиот.Зачем вы здесь?

– Мы к тебе приехали. – за всех ответил Паромов.

Петр обвёл всех троих уже слегка помутневшим взглядом, и улыбнулся: – В таком случае предлагаю выпить за встречу. Официант! Еще бутылку водки и две рюмки.

Не дожидаясь заказа Бочкарев налил себе полстакана, и жадно выпил.

– Ну, Саша мне уже о себе рассказал, я чуть не зевнул от скуки, теперь хочу услышать, как поживаете вы?

– Да почти так же, как и Морозов, – пожал плечами Громов – Я, допустим, ушел с госпиталя, и теперь работаю в обычной, городской больнице простым хирургом. Женился, жена Танечка воспитатель в детском саду. Квартиру дали, в общем ничего интересного.

– А у меня так совсем скукота смертная. – Улыбнулся Вячеслав. – Развил свой бизнес по разработке компьютерных программ. Теперь имею с десяток филиалов по всему миру. Главный офис пока так и остался в Нью-Йорке, но подумываю перевести его в Москву.

Слушая их полушутливые ответы Петр незаметно осушил бутылку, и теперь, глядя на товарищей в его душе стали расти злость, ненависть, обида, раздражение. Злость на вот этих самых друзей, которые вроде как сидят с ним за одним столом, но ведут себя так словно издеваются. Ненависть на всех, кто преуспел в этой жизни. Кто не вкалывает с утра до ночи в вонючем цеху за мизерную зарплату, а дешёвому пойлу предпочитают дорогие коньяки. Обида на себя, на свою судьбу, на то, что не может вот так, легко, с шутками поведать о своих успехах, а всю его карьеру можно уместить в два слова: – заработал – пропил.

– Хватит! – Вдруг махнул он кулаком по столу. – Хватит надомной выпендриваться! Если у вас хорошие оклады, налаженная, приличная жизнь, высокие должности, то вы пуп земли? А я значит никто?! Мелочь выброшенная на помойку?! Вот вам всем, видели. – Петр сложил грязные пальцы в кукиш, и поднес к лицу каждому из сидящих. – Я тоже когда-то был первым, или забыли. Да и сейчас. В цеху меня все уважают, а брошу пить так и вообще.

Его рука, описав полукруг плавно опустилась на пустую бутылку. – Вот так вот.

Паромов сделал движение чтобы успокоить разбушевавшегося товарища, но Сергей жестом показал ему оставаться на месте.

Петр пьяным взглядом обвел столик, ища хоть малейшую зацепку чтобы на кого-нибудь обрушить свою пьяную злость.

– Ну, что замолчали, а? – Уже не соображая, что делает Бочкарев занес бутылку над головой, чтобы обрушить её на сидящего рядом Морозова, но покачнулся, и рухнул на пол.

2

С трудом открыв тяжелые веки Петр обвел мутным взглядом незнакомую комнату. Еще не понимая где находится, он негромко позвал: – Мать, где ты там? Принеси воды.

Через томительную минуту вошел Громов держа в руке большую кружку.

– Проснулся, как самочувствие? – Без тени иронии спросил он.

Увидевший вместо матери Сергея Бочкарев растерялся, и еще раз, уже внимательнее осмотрелся. Комната была явно чужая. Небольшая, чистая она больше походила на кабинет, а не на спальню. Он лежал на кожаном диване в одежде, лишь кто-то заботливо снял с него обувь, а под голову положил подушку.

– Прости, до твоего дома мы тебя не дотянули. – уловив его недоуменный взгляд сказал Громов, и протянул кружку. – На вот, пей пока холодный.

Бочкарев, дрожащей рукой поднес к пересохшим губам напиток, и первый же глоток принес разочарование. Это был клюквенный морс. Тем ни менее выпив его он почувствовал большое облегчение. Присев на диване Петр протянул Сергею кружку: – Я вчера сильно буянил?

– В меру. Еще морса хочешь? Если да, то пошли на кухню.

Хотя совесть немного и колола его за то, что на встрече он показал себя не с лучшей стороны, то это вызывало в нем только еще большую злость ко всем, кто станет сейчас читать ему мораль. Петр поднялся, и стараясь не шататься, на ватных, дрожащих ногах проследовал за Громовым на кухню.

– Присаживайся. – Сергей указал на стул за обеденным столом.

– Нет времени рассиживаться, – пробурчал Бочкарев. – Давай своего морса, да я пойду.

– Не торопись, – Громов достал из холодильника стеклянный графин, и поставил его на стол. – Посиди, попей холодненького, приди в себя.

Ноги и впрямь были у Петра настолько слабые, что даже этот короткий поход на кухню исчерпал практически все его силы. Опустившись на стул, он попытался налить себе из графина, но предательски дрожащая рука была настолько слаба, что сосуд едва оторвавшись от стола с глухим стуком вернулся на место.

– Давай я тебе помогу. – Сергей налил в кружку морса, пододвинул её товарищу, а сам присел напротив, опершись спиной о подоконник.

– Петя, могу я задать тебе один вопрос?

– Валяй. – Бочкарев поднял голову готовый принять в штыки любую попытку нравоучений, но Сергей сидел с серьезным лицом, и пристально глядел на него каким-то странным, притягивающим взглядом от которого невозможно было оторвать глаз.

– Ты хочешь завязать с выпивкой?

– Не знаю. Да, наверное, – не уверенно ответил Петр.

– Еще раз спрашиваю. Ты хочешь навсегда покончить со спиртным?

В тяжелой, но уже просветлевшей голове Бочкарева память словно старое кино выдала сцену расставания с Софи. Её обидные русские вперемешку с арабскими слова, его клятвы о том, что он бросит, уже бросил, но она ему не верила так как это Петр говорил после каждой попойки. Желание бросить, вернуть жену, начать нормальную жизнь было, но вот сил отказаться от спиртного – нет.

– Хочу. – прохрипел он, и в этот момент в его мозгу что-то вспыхнуло, в глазах помутилось, в животе заурчало, а к горлу подкатила волна неудержимой тошноты. Бочкарев вскочил, рванулся к туалету, и едва успев открыть дверь как его будто вывернуло на изнанку. Одна волна, вторая, третья пробегала по телу, тошнить уже было не чем, а он все стоял на коленях перед унитазом, и пытался выжать из себя все, до последней капли. Удивительно, но, когда спазмы прекратились Петр, почувствовал себя гораздо бодрее. Словно он излил в санузел все плохое, все черное, что в нем копилось за все эти годы. Вернувшись на кухню Бочкарев открыл было рот чтобы извиниться, но взглянул на Сергея, и слова застряли где-то на полпути. Бледный как мел Громов сидел на прежнем месте. Его глаза были закрыты. Казалось он спал, но как только Петр приблизился к столу веки Сергея дрогнули.

– Открой форточку, – тихим, уставшим голосом попросил он, и когда в кухню ворвался свежий воздух сделал в её направлении взмах словно что-то туда выбросил. – Спасибо. А теперь иди домой. Твоя мать очень волнуется.

3

Уволившись из армии Громов отказался от места в престижной, Московской клиники, а собрав сумку с немногочисленными вещами уехал подальше от столицы в провинциальный городок где устроился в местную больницу обычным хирургом. В одно из дежурств в его отделение привезли девушку. Бледная, худенькая она смотрела на врачей огромными, голубыми глазами в которых отражалась боль и мольба о помощи. Её сухие, потрескавшиеся губы шептали лишь одно слово «Пить», а длинные, желтоватого цвета пальцы комкали укрывавшую её простынь чтобы не закричать от нестерпимой боли. На вид это была 14 – 15 летний подросток, но в сопроводительных документах Татьяне (так звали девушку) уже исполнилось 18. В предварительном диагнозе был указан «запущенный аппендицит», и старший хирург, взяв с собой Сергея, отправился в операционную, чтобы сделать не сложную процедуру. Ассистируя врачу Громов не мог отвести глаз от лица пациентки. Болезненного цвета кожа, ввалившиеся щеки, разметавшиеся по подушке русые волосы представляли собой жалкое, и в то же время притягивающее зрелище. Помощник хирурга так увлекся рассматриванием девушки, что не заметил, как закончилась операция.

– Зашивай. – выпрямился над столом врач, и не дождавшись никакой реакции легонько толкнул Сергея в бок.

– А? – встрепенулся он, возвращаясь в операционную.

– Зашивай. – повторил хирург, и направился к раковине. Когда все было закончено, а пациентку увезли в палату Громов долго сидел в ординаторской еще и еще раз прокручивая в голове, казалось бы, обычную операцию. Врач несколько раз пытался завести с ним беседу, но видя, что он никак не реагирует на его слова махнул рукой, и стал переодеваться.