По обе стороны Арбата, или Три дома Маргариты

Самое удивительное в карьере Сытина – то, насколько долговечными оказались использованные им приёмы. Ведь отрывные календари издаются до наших дней, а литературное приложение к журналу «Вокруг света» возродилось в 1961 году, и миллионы школьников знакомились с произведениями Саймака и Шекли, передавая друг другу на переменах эти маленькие затрёпанные книжечки.

Стремление добиваться наилучших результатов приводило Сытина к прогрессивным решениям, а те, в свою очередь, обеспечивали дальнейшие успехи. На предприятиях Ивана Дмитриевича устанавливалась самая современная техника, да и само здание сытинской типографии на Пятницкой было построено заново по проекту архитектора Адольф а Эрихсона и инженера Владимира Шухова. При типографии начала работу школа технического рисования и литографического дела. Лучшим из её выпускников Сытин предоставлял возможность получить высшее образование в Московском училище живописи, ваяния и зодчества – ему ведь нужны был и талантливые кадры

Автомобили «Лорелей» Товарищества И.Д. Сытина для развозки газет «Русское слово». Открытка из коллекции Михаила Азарха, 1900-е гг., публикуется впервые.

В те же годы Эрихсон для сытинской газеты «Русское слово» построил здание на Тверской. В этом доме Иван Дмитриевич и поселился, поближе к редакции. В делах помогали сыновья: первенец Николай стал заместителем отца, Василий принял на себя руководство издательством, Ивану поручили реализацию продукции. Петра отец отправил в Германию изучать экономические науки. Нашлось бы дело и для Дмитрия, но младший из сыновей захотел стать офицером. Кстати, в годы Гражданской войны он воевал на стороне красных, служил в штабе Михаила Фрунзе. Но этот факт не сыграл никакой роли. После революции вся собственность Сытина была национализирована, здания на Пятницкой стали 1-й Образцовой типографией, газету «Русское слово» большевики закрыли за то, что она не поддержала Октябрьский переворот. Сытина даже арестовали и некоторое время продержали в заключении, а когда выпустили, его дом уже занимала редакция «Правды».

И.Д. Сытин. Фото 1900–1910 гг.

Однако неоспоримые заслуги Ивана Дмитриевича Сытина в деле просвещения российского народа всё же приняли во внимание. По личному указанию Ленина Сытин был назначен консультантом Госиздата, его даже из квартиры не выселили, а с 1927 года, когда бывший владелец крупнейшей российской издательской фирмы окончательно отошёл от дел, ему была назначена персональная пенсия в размере 250 советских рублей.

Эпилог

Мемориальная доска с именем Ивана Дмитриевича Сытина на доме всё-таки есть, даже целых две. Как говорится, лучше поздно, чем никогда.

А рядом с доской, посвящённой деятельности сестры вождя мирового пролетариата, могла бы висеть и другая: «Здесь в книжном магазине И.Д. Сытина работал приказчиком будущий поэт Сергей Есенин».

Правда, книгами он торговал так недолго, что не сохранилось документальных свидетельств – точно ли работал именно здесь или же в каком-то другом из сытинских магазинов, известно только, что на Тверской. Подобно всем, кто приехал покорять столицу, поэт постоянно перемещался всё ближе к своей цели: от конторщика в мясном магазине до приказчика в книжном, от наборщика в типографии до корректора, и так до января 1914 года, когда напечатанное в детском журнале первое стихотворение дало Есенину право считать себя поэтом, после чего он с чистой совестью ушёл на вольные хлеба.

Видимо, рецепт успеха один на все времена: видеть цель, верить в себя, не замечать препятствий…

4. Малый Палашёвский, большой Палашёвский

Свернув влево под арку, мы покинем шумную Тверскую и попадём в Малый Палашёвский переулок. Историки полагают, что в древности здесь была слобода оружейников, которые изготовляли палаши (прямые сабли). Поскольку рядом находилась Бронная слобода, версия выглядит достаточно убедительной. По крайней мере, в это легче поверить, чем в компактное проживание здесь артели московских палачей. Хотя, учитывая стабильный спрос Российского государства на людей этой вредной профессии, почему бы и нет?

Церковь Рождества Христова, что в Палашах. Фото конца 1920-х гг.

Дом А. Сытина. Фото из собрания Э.В. Готье-Дюфайе, 1914 г.

Идущий влево в сторону Тверского бульвара Сытинский переулок не имеет отношения к Ивану Дмитриевичу. До революции едва ли не большинство переулков назывались по фамилии кого-то из домовладельцев – самого известного, или самого богатого, или просто владевшего самым крупным участком. Этот дом в стиле классицизм принадлежал капралу Измайловского полка Андрею Сытину, о котором никакой информации не сохранилось.

Построенный в 1806 году, в пожаре 1812-го полностью деревянный особняк – не только штукатуреные колонны, но даже похожий на лепнину декор тоже выполнен из дерева – уцелел просто чудом. Не меньшим чудом можно считать и то, что усадьба пережила советскую эпоху, особенно период расселения коммуналок, а именно в этом статусе она и пребывала до 1980 года. По случаю приближавшейся Московской Олимпиады здание отреставрировали, но это была последняя хорошая страница в биографии дома.

Ни прежние балансодержатели, ни нынешние арендаторы не занимаются поддержанием памятника в достойном состоянии – и остаётся только надеяться, что свой лимит чудесных спасений здание ещё не исчерпало. Почему бы и нет?.. Чудеса случаются, и за примером далеко ходить не нужно.

Большой Палашёвский переулок до 1927 года именовался Рождественской улицей по церкви Рождества Христова, построенной ещё при Иване Грозном. Святыней этого храма был чудотворный образ Божией Матери «Взыскание погибших». Наполеоновские солдаты церковь разграбили, а икону саблями порубили на куски, но она и после этого продолжала совершать исцеления, и образ был восстановлен.

Перед этой иконой венчалась Марина Цветаева с Сергеем Эфроном в 1912 году. Простым смертным будущего знать не дано, но поэты наделены даром предчувствия:

Будет скоро тот мир погублен,
Посмотри на него тайком,
Пока тополь еще не срублен
И не продан еще наш дом.

И дом исчезнет, и храм в 1935–1937 годах разберут, чтобы на его месте построить школу. А чудотворная икона начнёт свои скитания. Воскресенская церковь на Малой Бронной, куда перенесут икону, тоже будет вскоре закрыта и разрушена. Образ найдёт приют в храме Воскресения Словущего на Успенском вражке. Там, в Брюсовом переулке, случится пожар, но и в огне икона уцелеет…

5. Трёхпрудный переулок

Место, в древности известное как Козье болото или К ози-ха, стали называть Патриаршей слободой после того, как в начале XVII века здесь появилась усадьба патриарха Гермогена и дворы его приближённых и челяди. Иерарху церкви не пристало жить на болотах, и в 1683–1684 годах уже другой патриарх (Иоаким) распорядился болото осушить, для чего были вырыты пруды, которые и дали название переулку.

Пруды, соответственно, назывались Патриаршие, и это название сохранилось, причём во множественном числе, хотя три маленьких пруда в начале XIX века были засыпаны, и остался только тот, самый знаменитый.

По левой стороне Трёхпрудного, на углу с Малым Козихинским, стоит интересный дом под № 5/15. Комнатка, похожая на скворечник или голубятню, – вовсе не шутка зодчего. Архитекторы вообще-то чувством юмора не обделены, только проявлять его в работе позволяют себе нечасто (ибо дорогое это удовольствие – шутить в камне и бетоне).

В данном случае необычная комнатка служила чем-то вроде капитанского мостика, на который можно было подняться с биноклем. И весьма вероятно, что проживавший на верхнем этаже строитель и владелец здания Эрнест Карлович Нирензее оснастил своё жилище этим скворечником именно для того, чтобы иметь возможность окинуть взором площадки, на которых для его клиентов строились доходные дома.

Бывший доходный дом Нирензее в Трёхпрудном переулке. Фото 2012 г.

Они располагались поблизости – в Трёхпрудном, Козихинском и Ермолаевском переулках, на 1-й Тверской-Ямской, – и уж наверняка были отсюда прекрасно видны два «тучереза» – в Большом Гнездниковском и Оружейном переулках. Второй из них, возводившийся для домовладельца Лобозева, Эрнест Карлович украсил угловой башенкой, на своём же «доме холостяков» обошёлся без излишеств: минимум лепнины и небольшое майоликовое панно.

Размещённое в самой верхней части аттика, панно можно хорошенько разглядеть разве что из скворечника Нирензее, да и то при помощи бинокля. Но если присмотреться к изображению, вы его узнаете, потому что видели эту сцену на фасаде «Метрополя». Очевидно, художник Александр Головин повторил одну из своих работ по заказу Нирензее или к уже готовому панно, хранившемуся на складе Абрамцевских керамических мастерских, добавил два ряда плиток, чтобы изображение с полукруглым верхним краем вписать в прямоугольник.

6. Кооператив «Творчество»

Наискосок от «скворечника» сто лет тому назад стоял домик невзрачный, зато примечательный своими обитателями – в нём проживал создатель Музея изящных искусств профессор Иван Цветаев с дочерьми Мариной и Анастасией.

Иван Владимирович в 1913 году умер, повзрослевшие дети разъехались, а дом снесли, и на его месте построили здание весьма необычного вида. Его нижние четыре этажа полностью лишены декоративных элементов, зато два верхних украшены так щедро, как делалось разве что до революции. Но нет, дом был построен в 1926 году. Правда, верхние два этажа с эркерами и очень оригинальным балконом появились уже после войны, в 48-м, о чём свидетельствуют цифры на лепном гербе в обрамлении гипсовой бахромы, звёзд, гирлянд и двух рогов изобилия.

Дом И.В. Цветаева. Фото 1900—191 0 гг.

Дом кооператива «Творчество». Фото 2014 г.

Дом принадлежал кооперативу «Творчество», и, если судить по тому, с какой лих остью размахнулся на верхних этажах архитектор Д.Д. Булгаков, у его заказчиков даже в нежирные послевоенные годы с изобилием было всё нормально. Видимо, члены кооператива набили руку на создании идеологически правильных произведений.

Однако единственная мемориальная доска на фасаде посвящена певице, буквально затоптанной советской критикой за «цыганщину», безыдейность и мещанство.

Белая цыганка

Дай мне коснуться тебя губами,
налить вина и глядеть на пламя,
как будто есть еще строки в песне,
как будто мы еще здесь – и вместе.

    Ирина Богушевская

Даниил Григорьевич и Софья Исааковна Ливиковы имели свой маленький гешефт при ростовском городском театре: муж мастерил театральные шляпы и прочие головные уборы, жена делала парики, накладные усы и бороды. От трудов праведных не наживёшь палат каменных, а всё же семья не бедствовала, и одну из четырёх дочерей даже отправили учиться в консерваторию, но самую младшую музыке не учи ли, хотя петь Изабелла всегда любила.

Однажды её пение услыхал сосед, скрипач симфонического оркестра. Поражённый, он попытался уговорить родителей показать девочку хорошему преподавателю, но отец не рискнул: две дочери в консерватории – это многовато для бедной еврейской семьи. Однако сосед не унимался, и едва Изабелле исполнилось шестнадцать, предложил ей выступить в концерте на летней площадке театра.

«Я пела романс из репертуара модной в ту пору Надежды Плевицкой «По старой Калужской дороге». Спела два куплета, и… комар влетел мне прямо в рот, открытый на высокой ноте. Я поперхнулась, закашлялась и убежала со сцены, решив, что это конец моей карьеры. Но мне дали водички, утешили, уговорили спеть заново. Зрители встретили меня аплодисментами и заставили исполнить еще две песни».

Папе пришлось капитулировать. Беллу отправили в Петербург, сестра Анна отвела её в консерваторию к своему профессору. После прослушивания тот сказал Анне: «У вашей сестры незаурядный голос – низкий, с красивым редким тембром, почти контральто. Судьба послала ей природную постановку голоса. Учиться не надо. Ни в коем случае! Сведите ее с хорошим эстрадным певцом, пусть выучит с ней несколько песен – и она готовая певица».

Вот так и получилось, что «мадам Вечный Аншлаг» до конца жизни не знала музыкальной грамоты, что, впрочем, не мешало ей с блеском выступать на сценах нашего Большого театра и парижского концертного зала «Олимпия». Но до этих взлётов было ещё далеко. Пока она просто пела в своём неподражаемом стиле, напоминавшем цыганскую манеру исполнения, за что даже была прозвана «белой цыганкой».

Шла Первая мировая война, когда Изабелла приехала в Москву – на прослушивание в сад «Эрмитаж», знаменитый своими эстрадными концертами. Всё прошло удачно, оставалось лишь подписать контракт, но тут выяснилось, что начинающей артистке всего семнадцать лет. Импресарио расстроился даже сильнее, чем сама Изабелла; когда он уговаривал певицу прийти через год именно к ним, она улыбалась, потому что знала: всё у неё получится. И действительно, вскоре состоялся дебют Изабеллы Юрьевой (такую фамилию взяла она для сцены).

Выступления в Москве имели успех, но времена настали непростые: революция, Гражданская война, всякого рода «чистки»… однако удалось как-то приспособиться и к такой обстановке. Юрьева продолжала выступать и даже приобрела некоторую известность, но только в Москве, и это её не устраивало. Хотя в 1920-х годах основная административно-политическая жизнь Советской России кипела в Москве, центр культурной жизни пока ещё оставался в Петрограде. Поэтому Изабеллу очень заинтересовала новость о приезде из Питера администратора по фамилии Рафаэль.