Воспоминания Анатолия. Документальная трилогия. Том первый

Из второго заезда, мне запомнился поход с подъёмом, на пологую гору. На верху которой, мы взирали на синие небеса, подле двухсотметрового обрыв. По преданию, во времена Российской империи, сюда заехал на коне, преследуемый царскими драгунами, гордый черкесский князь и презирая неволю, бросился вниз.

В первый заезд, меня на гору не взяли, а вот перед нынешним походом, Совет дружины внял, моим горячим просьбам и разрешил идти. Вот он, легендарный обрыв! Рядом растут цветы, кустарники и небольшие деревья, а что там… Робко оглядевшись, я лёг на каменное ложе и осторожно подполз, к его краю…

Вниз уходили ржавые выступы, каменной стены, а дальше начиналась, головокружительная бездна, из которой поднимался и бил в лицо, горячий воздух. Пьянящее ощущение, полной свободы! Голова закружилась и меня начало тянуть вниз… Вот когда ругаясь, молоденькая воспитательница, схватила меня за ноги и оттащила, от каменного края. За что ей, по сей день, я очень признателен!

После окончания второго сезона, я вернулся в наш новый, немного недоделанный, светлый и уютный дом. Питание стало лучше. В нашем огороде, высаженном весной, народилась зелень и подрастала картошка. Всем на радость, не стало тыквенной каши! Которую я, не мог вспоминать, без рвотного содрогания. На столе появились домашние помидоры, огурцы и зелёный лук. Более того, мы начали подкапывать и готовить молодую картошку. Помимо овощей, мы высадили плодовые саженцы. Кроме того, наши посадки от набегов поселкового скота, отец отгородил жердями.

После заселения в новый дом, отец принёс Найду – маленького щенка. Ближе к осени, девочка заметно подросла и начала приобретать черты, немецкой овчарки. Как и мы, собака жила впроголодь и никогда раньше, не ела солёной рыбы. Так что впервые, когда Роза Адамовна, накормила нас селёдкой, с отварной картошкой, а головы вынесла Найде… Та сожрала их, в один присест!

Только собаке, в отличие от меня с Валеркой, никто не мог объяснить, что после солёной еды, возникает жажда и нужно воздержаться, от обильного пития. Бедная псина, лакала дождевую воду до тех пор, пока не раздулась, как барабан! Валерка вышел из дома, но поспешно воротившись, призывно крикнул: «Мама! Найда сошла с ума!».

Когда мы выскочили во двор, Найда глядела на корыто с дождевой водой и скаля клыки, злобно рычала. После чего, она наклонила морду и полакав вновь, яростно залаяла, царапая деревянный борт… Вот такие дела, что добавить нечего! Время шло и по осени в магазинах, появился настоящий хлеб.

Первого сентября, я пошёл во второй класс. На входе в школу, висел плакат: «Да здравствует, тридцатая годовщина Великого Октября!». Причём числа, были выведены римскими десятками, как три косых креста. Зимой прошла реформа денег и мы стали расплачиваться новыми купюрами. Старые деньги, на которых был изображён шахтёр с отбойным молотком, исчезли вместе с купюрами, номиналом в тридцать рублей.

В государственных сберкассах, за десять старых рублей, давали один новый. Причём старый рубль, на новый рубль – один к одному, тоже меняли… Из расчёта, три тысячи рублей, на взрослого человека и две тысячи рублей на иждивенца. Реформа была, откровенно грабительская и по этому поводу, было много разговоров.

Новые деньги были меньше. Взамен тридцати рублёвых купюр, начали выпускать двадцати пяти рублёвые купюры. Теперь на лицевой стороне десятирублёвых купюр, красовался портрет Владимира Ильича Ленина, а на просвет проглядывали, пятиконечные звёзды. К сожалению, вместе с новыми деньгами, пошли в ход подделки!

Однажды вечером, я застал тихо матерящегося отца, сидящим за обеденным столом и внимательно разглядывающим, серую десятку. Через минуту, он поднял голову и нетерпеливо подозвал мать: «Роза, взгляни на деньги!». Та присела рядом, взяла десятку и послюнявив палец, провела по изображению вождя… Благородный лик – размазался!

Когда выпавшая из рук, нарисованная бумажка, опустилась на стол, Роза Адамовна изумлённо вымолвила: «Фальшивка!». Отец утвердительно кивнул и грустно добавил: «И не одна… Ещё две такие, лежат в моём кармане». После чего, он вынул их, из своего пиджака и попытался вновь, разглядеть на просвет, водяные знаки. Которых там, предсказуемо не оказалось.

Смирившись с потерей денег, родитель сложил три бумажки вместе и решительно разорвал. «Зря порвал! – запоздало встрепенулась мама. – Возможно их, стоило отнести в госбанк?». Отец отозвался: «Эх, недоглядел! Мне их подсунули на базаре, как сдачу… Ты хорошенько подумай, ну кто в государственном банке, станет менять рисованные десятки, на настоящие деньги? Зато могут обвинить, в сбыте фальшивых купюр!».

Немного погостив, сестра Тоня уехала к матери, обратно в Сибирь, а дядя Витя, женившись на Розе Степановне, теперь безвыездно проживал, в Малой Лабе. Мы по-прежнему жили бедно, невзирая на то, что мама Роза, помогала Николаю Гурьевичу всём, чем только могла!

Так однажды, для нужд отцовской конторы, она долго шила палатки и геологические костюмы, а потому весь дом, был завален брезентовым кроем. Вот когда я, подробно разглядел оттиск золотого сфинкса, на доставшейся маме по наследству, швейной машинке «Зингер». Который имел туловище льва, с женской грудью и могучими крыльями. Более того, невероятный зверь был одухотворён, благородным ликом, египетской царицы Нефертити.

После швейного заказа, Фёкла Андреевна подсказала маме, как можно подзаработать на мыловарении. Я хорошо запомнил, как в куске дерева, отец вырезал формы, для отливки кусков мыла. Потому что в них, читались крупные буквы: «МЫЛО». Под руководством мачехи, мама наварила мыла, правда его реализация прекратилась, едва начавшись. Поскольку родители, торговать отказались и на рынок отправилась, тётя Феня…

Вторая жена, покойного Адама Николаевича, торговой хватки не имела, а потому не заметила, что в один прекрасный день, ушлые товарки, поспешно освободили прилавки и покинули ряд. Милицейский рейд, завершился быстро и тётю Феню задержали. На первый раз, ей ничего серьёзного, не предъявили. Прочитали мораль и отпустили… Только с тех пор, она начала обходить Лабинский рынок, за километр!

Пленных немцев, мы видели часто. Их колонны ежедневно конвоировались, на восстановление, разрушенного моста. Они проходили молча, в своей серо-зелёной, потрёпанной форме, кутаясь в редкие шинели, мышиного оттенка. Мы собирались в стайки и бросали в пленных, придорожные камни. Изредка вмешивались, строгие конвоиры и размахивая винтовками, отгоняли наглых ребят.

Особенно метко, бросал в немцев палки, камни и грязь, мой одноклассник, левша Ванька Калашников. Который всем на зависть, умел писать обеими руками! Правда на уроках, когда к нему, приближалась учительница, он воровато оглянувшись, недовольно перекладывал перьевую ручку, из левой руки в правую и продолжал писать.

Более того, Калашников умел жёстко драться! Поэтому ребята, даже на три года старше, не рисковали с ним связываться… Во время кулачного боя, он руками не размахивал, а рационально оценив обстановку, метко бил в цель. Победоносное бесстрашие Ваньки, меня удивляло! Поэтому себе про запас, я охотно брал на заметку, его действенные приёмы.

Помимо разной, мальчишеской мелочёвки, Калашников носил в кармане, замечательный пугач! Сделанный не абы как, а отлитый из алюминиевого сплава. Из которого, после уроков, он позволял мне палить. Причём стреляющие пробки, для его самоделки, мы покупали на базаре, у вечно недовольного, худого инвалида.

Мальчишеская жизнь, насыщена круговоротом, удивительных событий. Мы целыми днями, пропадали на улице и проказничали, временами ссорились и дрались! Рассказывали враки, врали и менялись военными трофеями. Помимо чего, мой класс, всегда охотно учувствовал во внешкольных мероприятиях. Иногда учительница, водила нас в кинотеатр, смотреть военные фильмы.

Мне запомнился, приключенческий фильм «Гибель орла». В нём показали, как во время гражданской войны, у Крымского берега, затонул корабль… В трюмах которого, современные водолазы, обнаружил мешки с мукой. Груз уцелел и был поднят на поверхность. После просмотра этого фильма, мне в руки попала повесть, исходного содержания. Только чтиво, мне не понравилось.

По улицам Лабинска, фронтовики до сих пор, ходили в военной форме и шинелях, а по обочинам дорог, на досках с шарикоподшипниками, без задних ног, катались калеки. Которые отталкивались упорами, с кусочками автомобильной резины, прибитой к деревянным основаниям. Хромых, одноногих и одноруких, искалеченных войной, тогда было много. В связи с чем, мне запомнился один случай…

На площади, перед станичным кинотеатром, стояла видная пара. Щеголевато одетый, высокий офицер и молодая, модно одетая женщина. Мужчина возвышался, широко расставив ноги, в безукоризненно начищенных, хромовых сапогах и с бешенством в глазах, молчаливо взирал на свою спутницу, жуя в зубах, погасшую папиросу…

Я прошёл мимо и заметил, что у фронтовика нет уха и рук. Поэтому женщина, сдерживая навернувшиеся слёзы, торопливо зажигала спички… Только те, непослушно гасли, от дуновений ветерка или предательски ломались, в её дрожащих пальцах, после неумелых ударов по чиркашам, спичечной коробки и друг за дружкой, падали вниз.

Вскоре выяснилось, что воздух Северного Кавказа, оказал губительное воздействие, на лёгкие Николая Гурьевича. Врачи ошиблись, порекомендовав ему влажный климат и вялотекущий туберкулёз, усилился вновь. Поэтому ранней весной, родители продали дом в Лабинске и начали собираться в дорогу. Желая как можно скорее, выехать в Сибирь.

Мама поддерживала здоровье Николая Гурьевича, как могла. Мы с Валеркой, часто обнаруживали вкусности, лежащие в кухонном шкафу или на столе, но неизменно получали, мамин отказ: «Это для папы!» Как-то раз, братец распробовал сладкий, коричневый порошок, стоящий на столе. Мы знали, что это лекарство отца, но соблазн был велик! Попробовали раз, второй, третий…

Вернувшийся с работы отец, заметил у брата под носом, бурое пятно и встревоженно поинтересовался: «Сынок, у тебя что, носом кровь шла?». Валерка мигом сообразил, что родитель принял остатки, размазанного порошка, за кровь и бросился к рукомойнику, чтобы смыть предательский след.

Только Роза Адамовна, поняла всё верно и поспешно схватила ремень. В моей голове, пронеслась испуганная мысль: «Быть нам, сейчас битыми!». Только отец, остановил негодующую мать и тихо сказал: «Не нужно Роза. Дети не понимают! На их месте, я бы тоже не удержался…».

Глава 7. Москва. Возвращение в Сибирь. 1948 год

Мы снова ехали, играя в поездах… Незаметно засыпая, под перестук колёс и просыпаясь на узнаваемых, виденных два года назад, полустанках и станциях. Которые теперь, шли в обратном направлении, а с перегонов исчезла разбитая в сражениях, тяжёлая Советская и Германская техника. Отец сказал, что все танки вывезли на переплавку… В это трудно поверить, но всего за Три послевоенных года, наша страна залечила раны, наладила мирную жизнь и начала расстраиваться!

На три дня, мы остановились в Первопрестольной и больше не видели, разрушенных бомбёжками зданий – их полностью восстановили. Хотя неудобства для приезжих остались… Так, путешествуя по многолюдным, асфальтированным улицам города, мы часто испытывали чувство досады, из-за редко встречающихся, общественных туалетов. Более того, по пути к Московскому кремлю, я сделал удручающее открытие о том, что людей в военной форме, при цветастых погонах и вожделенных орденах, теперь стало гораздо меньше.

Красная площадь, припорошенная снегом, произвёл на меня, незабываемое впечатление! Мавзолей охранял наряд Красноармейцев в шапках-ушанках, шинелях и валенках. Караульные бдительно следили за тем, чтобы у стоящих в очереди, тихо переговариющихся людей, не было в руках фотокамер.

Отец передал маме, зачехлённый фотоаппарат и взял нас, заблаговременно предупреждённых, а потому притихших сыновей, за нетерпеливо протянутые руки. После чего, мы втроём спустились по вниз и вошли в сумрачный зал. В котором огибая постамент, приглушённо покашливая, проходили молчаливые люди. Вскоре, под стеклом саркофага, в невзрачном френче с накладными карманами, я увидел Владимира Ильича Ленина!

Взирая на усопшего, я ощутил противоречивые чувства… Поскольку настоящий Владимир Ильич, с тронутым оспой, землистым лицом, мало походил на плакатного вождя Мирового Пролетариата, или на приятного, добродушного дедушку Ленина, изображённого в школьных учебниках. Обойдя вокруг саркофага, мы поднялись на верх и забрали вещи у мамы. Настала её очередь, вместе с тётей Феней, спускаться вниз… Потом всей семьёй, мы поехали в зоопарк.

Ошалев от не иссекающей череды, потрясающих впечатлений, мы с братом растерянно шли, возле звериных вольеров. В которых беспечно расхаживали слоны, жирафы, львы и тигры, а медлительные крокодилы, плавали в бассейне, выставив из воды, только жёлтые глаза и ноздри. В большом вольере с искусственным озером, бродили настоящие, толстокожие бегемоты! Самый крупный из них, вдруг с утробным рёвом, распахнул пасть и обнажил похожие на древесные пеньки, страшные зубы.

Я испуганно подумал: «Книжки врут! Они уродливы и совсем не добрые!». Рядом со взрослыми животными, плавал маленький бегемотик, такой же толстомордый бочёнок… Выслушав мои доводы, брат поддакнул: «Согласен, бегемоты стра-а-шные!». В другом бассейне, купались полярные медведи. Которые немного погодя, вылезли на бетонный берег и начали энергично отряхиваться. Причём так, что с их грязно-белых шкур, во все стороны летели, каскады разноцветных брызг!

Стоя у загона оленей, Роза Адамовна разглядела парный отпечаток копыт, на распахнутой двери, тёплой пристройки. «С какой же силой, грациозное животное, должно было её лягнуть, чтобы в древесине отпечатался, такой глубокий след?!» – заметила она. После чего, внимая падчерице, тётя Феня задумчиво покачала головой… «Папа, а где обезьяны? – завидев нетерпение родителя, намеревающегося поехать домой, вдруг испуганно заканючил Валерка. – Пап, ты обещал показать обезьянок, о которых в книжках, нам читала мама!».

Переглянувшись с Розой Адамовной, отец повёл нас назад, вглубь зоопарка, к вольерам человекообразных приматов. Которые были наглухо изолированы от проходов, металлической сеткой. Там с Валеркой, мы увидели крикливых, резвящихся на ветках, маленьких обезьян. Которые шустро раскачивались, на игрушечных качелях и развлекали посетителей, передвигаясь по вольерной сетке.

Некоторые более смышлёные, хвостатые бестии, могли подолгу висеть, под крышей вольера, в ожидании подачи еды. После чего, они отважно прыгали вниз и опережая зазевавшихся сородичей, всячески сторонясь шумных потасовок, выхватывали с овощных лотков, ломтики сладкого, кукурузного хлеба! Причём изворотливость и цепкость, этих бурых обезьян, не шла ни в какое сравнение, с моей ловкостью, развитой во время лазаний в зарослях орешника… Вплоть до этого дня, я считал себя, на пару с другом из Малой Лабы, самым хватким и быстрым покорителем, кустистых вершин!

В какой-то миг, миловидная обезьянка, начала пристально глядеть на брата, кося взглядом на лежащий в его красной сетке, недавно купленный, большой мяч. Поэтому Валерка, на всякий случай, прижал к животу покрепче, своё резиновое сокровище и отступил назад… После чего, привлекая внимание посетителей зоопарка, на вид кроткая попрошайка, вдруг гневно заверещала, обнажив внушительные клыки!

В тоже время, рыская взглядом по толпе зевак, обезьяна начала протягивать, свои мохнатые руки и указывать пальцем на великолепный, красно-синий мяч… Вот когда, наш отец с улыбкой поинтересовался: «Сынок, может отдадим, нетерпеливой обезьянке мяч?». На что Валерка, спрятав сетку за спину и быстро замотав головой, возмущённо ответил: «Не-а!». Поэтому мы, поспешно вышли из секции приматов, сопровождаемые громкими криками, распалённой обезьяны.

На желездорожном вокзале, неожиданно выяснилось, что из-за непредвиденных трат, у нас не хватает денег на один билет. Поэтому Николай Гурьевич, попросил меня, достать из багажа лимоны и продать несколько штук, скучающим пассажирам. Только его затея, мне не понравилась: «Как продавать? Ведь стыдно… Я не торгаш!».

Заметив мой взгляд исподлобья, отец решил обратиться, к Валерке… Тот отправился по рядам и вскоре принёс в маленьком кулачке, несколько десяток, а через пол часа, тётя Феня смогла купить, недостающий билет.

В отличие от по-весеннему тёплой погоды в Первопрестольной Москве, в столице Западной Сибири было снежно и холодно. Тем не менее, во время пересадки, меня очень порадовал будничный, сибирский говор. В котором не было набившего оскомину, кубанского звука «Г», произносимого с кавказским придыханием «ГХ». Выехав из Новосибирска, наш поезд благополучно прибыл в Восточно-Сибирский Красноярск. Там мы пересели на Абаканский поезд и проехав город Ачинск, высадились на железножорожной станции Туим.

Так исторически сложилось, что со времён Российской Империи, наш шахтёрский посёлок, условно делился на три района: Центральный Туим, Новостройку и Городок. Причём из района Новостройки, где мы жили с дедушкой Гурием и бабушкой Антонидой, в район Городок, можно было проехать через гору, по короткой дороге. Тогда как в Центральный район, можно было добраться двумя путями. По хорошей дороге в объезд или напрямик, проехав по заболоченной лежнёвке, минуя речную пойму Туимки, в окружении мрачных елей.

За центральным Туимом, находился посёлок Верхний Туим. В котором некогда, располагался дом престарелых, а также жил со своей семьёй, мамин родной дядя – Шицко Людвиг Антонович, старший брат Казимиры Антоновны, моей бабушки. После нашего приезда, я продолжил обучение во втором классе, наверстывая упущенное в начальной школе. Причём южный говор, мне очень мешал, став причиной насмешек ребят. Более того, взамен привычного прозвища, мне «прелепили» новое – Нехай поище! После моего будничного ответа, на известие одноклассника…

– Тарас, тебя Толька Белявский ищет!

– Нехай поище…