Воспоминания Анатолия. Документальная трилогия. Том первый

Ты мне,

любимая,

близка.

Прядь треплет,

струйка ветерка…

Но я боюсь,

вдруг новый съезд,

Накинет цены на невест!

После смерти товарища Сталина, вопреки страхам граждан, молодое Советское государство продолжило развиваться. Хотя следует отметить, что первого апреля 1953 году, под руководством Георгия Максимилиллиановича Маленкова, правительство СССР в последний раз, снизило цены на товары первой необходимости. Причём тогда, подковёрная борба за власть, среди министров ЦК КПСС, была на пике…

Разве что нам, рядовым жителям из восточно-сибирской глубинки, об этом не докладывали. Именно поэтому, сперва зловещее «Дело врачей», а затем захват власти, предпринятый генералом государственной безопасности, Лаврентием Павловичем Берией, стал для Копьёвских жителей, постыдным откровением.

Берию задержали 25 декабря 1953 года, когда правительство СССР, просматиривало в Большом театре новую оперу Юрия Ивановича Шапорина «Декабристы». Я не стану описывать, вменяемые Лаврентию Павловичу злодеяния, однако хочу заметить, что после его расстрела, Никита Сергеевич почувствовал себя свободно и занял должность Первого секретаря ЦК КПСС. Кроме того, более ста полковников и генералов из высшего коммандного состава СССР, в связи с низвержением Берии, лишились свободы и званий.

В седьмом классе, все пионеры нашего класса, вступили в комсомол. Кроме двоих, не достигших четырнадцатилетнего возраста, то бишь меня и субтильного, сторонящегося шумных компаний Валерки Сорокина. Который при узких плечах и плоской грудной клетке, имел немного кривые, однако мощные ноги. Тогда как, на его тонкой шее, покоилась маленькая голова, с глубоко посаженными, серыми глазами и несоразмерно большим, горбатым носом.

Валерка хорошо учился, но сблизила нас не успеваемость, а изобразительное искуство. Мы часто рисовали вместе, как правило карандашами, красками или чернилами. Причём Валерка, приобретал своё умение, благодаря фенаменальной усидчивости и внимательности, тогда как я, будучи непоседой, брал всё нахрапом, имея врождённые способности.

Поначалу, мы копировали понравившиеся рисунки из книжек и журналов. Разчерчивая на квадраты, не только выбранный эталон, но и тетрадные листы. В которых масштабная клетка, делалась меньше или больше, в зависимости от желаемого размера, конечной копии. Затем натренировав глазомер, я начал неплохо рисовать с натуры, в отличие от своего усидчивого друга… Который однажды, вдумчиво читая книгу на улице, врезался в фанарный столб и растянувшись на рельсах железнодорожного перехода, сломал руку!

Мои художества, становились всё краше, поэтому в один прекрасный день, я смело показал свои рисунки и лучшие карикатуры, перед одноклассниками и учителями. Поэтому вскоре, меня назначили художником не только классной, но и школьной газеты. Тем не менее, я так и не научился усидчиво рисовать или терпеливо решать, домашние задания. Поэтому в годы юности, в отличие от Валерки Сорокина, я не раз совершал досадные промахи.

Глава 5. Переезд деда Гурия и бабушки Антониды в Копьёво. 1954 год

Началась осень. После выхода Гурия Ивановича на заслуженную пенсию, бабушка Антонида собрала пожитки, для переезда в Копьёво. В назначенный день, отец выписал в конторе новенький МаЗ, с эмблемой медведя на боковине копота и мы выехали в Туимскую Новостроку. Причём вёл грузовик, отец моего школьного товарища Митьки – дядя Федя Матюшков. Который был огненно-рыжим, рослым и крепким мужчиной.

Мне запоминились степные суслики, любопытно выглядывающие из пожухлой травы и поромная переправа, возле деревни Сютик. Рядом с которой, незаметно сливаются реки: Белый и Чёрный Июс. В Туимской Новостройке, мужчины споро затянули в кузов бабушкину корову и уложили в доль бортов, упакованный скарб. После этого, дядя Федя потихоньку тронулся в обратный путь.

В стороне от Копьёвского базарчика, за оградой которого виднелся книжный магазин с ларьками, отец Борьки Епифанцева, моего приятеля, построил брусовой дом… Правда незадолго, до его окончательной отделки, им пришлось переехать в Аскизский район, чтобы жить и работать в посёлке Бельтирское (Новостройка). Именно поэтому, Епифанцевы продали новый дом, по сходной цене Гурию Ивановичу…

Пока родители отца проживали с нами, наёмные рабочие возвели надворные постройки с забором, на приобретённом участке и оштукатурили дом. После этого, мы внесли в него мебель и вместе со счастливыми предками, справили новоселье.

Помимо которого, мы также радовались тому, что Гурий Иванович оправился после прошлогоднего, правостороннего паралича и последствий инсульта. Ведь после удара, нам пришлось разбирать по слогам, его невнятный шёпот и горестно взирать на могучее, неподвижное тело. Втайне страшась того, что он не поправится.

Гурий Иванович был человеком со странностями… Я любил с ним ходить в баню, но стеснялся посещать кинотеатр. Из-за того, что во время просмотра отросюжетных сцен, он неожиданно громко крякал! Пугая не только меня, но и прочих зрителей. После моих замечаний, Гурий Иванович смущался, обещал не шуметь, но в следующий раз, всё повторялось. Тогда как в Копьёвской бане, я откровенно гордился его могучей фигурой! Интересно, а чтобы он сказал теперь, посмотрев современные фильмы по телевизору? Впрочем, его ответ мне известен. Кроме того, дедушка был скуповат…

В пятом классе, я увлёкся чтением и начал просить у него деньги, на их приобретение книг. Конечно, он давал их. Разве что каждый раз, меньше необходимой суммы. Например, если я просил на покупку книги десять рублей – он давал пятёрку, а вместо пятёрки, выделял лишь трояк. Так продолжалось до тех пор, пока братец Валерка, меня не надоумил: «Ты долгий, проси у деда больше. Нужен рубль, требуй трёшку! Как раз, выдаст тебе в оккурат…». И это сработало!

Захватывающее чтиво, привело меня к неприятным последствиям. Если в первом классе, меня ругали из-за отсутствия интереса к художественной литературе, то начиная с четвёртого класса, я стал получать по тылам от недовольной матери, из-за постоянного чтения. Так как мне, очень понравились фантастические и приключенческие рассказы, в отличие от занудных детективов.

В дальнейшем, не ценя моих коллекционных усилий, братец начал раздавать книги своим друзьям и знакомым. Которые в моё отсутствие, их охотно брали, но после прочтения не возвращали. За что частенько, я нерадивого братца лупил… Кроме того, у Валерки развилось вредительское чутьё, с помошью которого, он стал безошибочно находить мои тайники! Вот конкретный пример…

Перед отъездом в посёлок Туим, я заблаговременно смастерил из фанеры вместительный чемодан, в который сложил ценные книги, а затем спрятал его на чердаке, посреди берёзовых веников, старательно присыпанных трухлявой пылью. Казалась бы, что найти чемодан теперь невозможно, но тем не менее, он его разорил!

Из-за своенравного хитроумия и маленького роста, Валерка заработал два прозвища: Еврей и Япошка. Тогда как меня, из-за худых мослов и высокого роста, к началу седьмого класса, прозвали в семье Долгим. Естественно, при мстительной поддержке младшего братца.

После переезда в Копьёво, дедушка с бабушкой стали неспешно заниматься домашним хозяйством. Поэтому я часто заставал их дома, копошашимися в огороде, или обихаживающими корову с выводком кур. Кроме того, мне нравилось наблюдать за тем, как они играют в карты.

Как-то раз, бабушка встретила меня на пороге и уперев руки в бока, хвастаясь сообщила: «Твой дед Анатолий, проиграл в дурака шестдесят три раза!». На что в ответ, после смущёных покашливаний, из спальни донёсся рокочущий бас: «Не ври старая, только шестдесят один!». Тогда Антонида Прокоптевна, возмущённо добавила: «Бессовестный Гурька… Как всегда проиграл, а теперь хлюздит!».

После этого, они начинали выяснять, кто сколько шестёрок, друг другу в качестве дурных погон навесил. И несмотря на то, что игра в подкидного дурака, в отличие от взяточного преферанса, весьма проста, они замудрёно высчитывали количество погон… Считая каждую шестёрку, аж за шесть дураков!

Когда я пришёл в гости в следующий раз, передо мной распахнул калитку приветливый дед, а когда мы вошли в горницу, он вдруг торжественно заявил: «Догадайся Толька, сколько дурцких погонов, я твоей бабке навесил?! Восемдесят пять!». Бабушка была на кухне и всё слышала, но не обращая внимания на его хвастовство, молчаливо грохотала кастрюлями.

Гурий Иванович в молодости, выпивать не любил, но выйдя на пенсию, начал употреблять немного водки, перед сытным обедом… Ничего предосудительного в этом не было, но всё же дежурная бутылка, стояла не привлекая внимания в прикроватной тумбочке. К которой смущённо покрякивая, он направлялся в полдень…

Уединившись в спальне, дед наливал себе водки, в гранёную стопку и в предвкушении разливающегося тепла, подносил её к раскрытым устам… Правда иногда, в опочивальне неожиданно появлялась бабушка Антонида! Вот когда, не отведав целебного напитка, Гурий Иванович возмущённо гаркал: «Опять подглядываешь, старая?! Всё удовольствие испахабила!».

В связи с чем, Антонида Прокопьевна однажды призналась: «Послушай внучек, ведь перед обедом, я нашего деда Гурия, действительно не желаю тревожить! Пущай пьёт свои пятьдесят граммов, для аппетита… Но вдруг зачем-то подавшись в спальню, я застаю его в ответственный миг! Прямо какая-то мистика…».

Мой дед стареть не хотел, поэтому разглагольствовать с товарищам по работе о проделках подрастающих внуков, он не любил. Вот почему однажды, во время вечернего разговора, он меня настоятельно предупредил: «Теперь внучек, ты меня при посторонних, дедом не называй, а величай Гурием Ивановичем! Понятно?». Естественно, я доброжелательно кивнул головой, да только когда пришло время, произнести такое сложное имя не смог!

Причём бабушка Антонида, проявив женскую мудрость, подсказала мне так: «Вот что Толенька… Ты язык не ломай, а запрашивай по телефону Тарасова дедика». Так что в следуюший раз, я уверенно пропищал: «Позовите дедика!». На другом конце провода хихикнув, уточнили: «Какого дедика?». Я: «Та-ла-сова дедика!». После этого, я расслышал: «Ха-ха… Позовите Тарасова!».

Домой на обед, Гурий Иванович пришёл в мрачном расположении духа и спросил прямо: «Кто тебя надоумил, так меня назвать?». Я: «Бабушка». После этого, дед ринулся на кухню, где долго упрекал Антониду Прокопьевну в том, что она его в грош не ставит, да прилюдно позорит… Что ему отвечала бабушка, я не слышал. Тогда как моя мама, тихонько посмеивалась скрывшись в маленькой комнате.

Да, Гурий Иванович стареть не хотел. Поэтому после моего рождения в больнице рудника Знаменитый, во время поздравлений друзей и знакомых, он был немногословен, а его отношение к наступившей зрелости, характеризует случай, произошедший ровно через неделю, после моего рождения…

В тот декабрьский день, помогая неокрепшей невестке Розе, Гурий Иванович взял меня на руки и понёс после прививки, из больницы домой. В это время, на крыльцо рудничного управления вышел директор Сизов, который будучи приятелем деда, приветственно закричал: «Эй дедуля, как внучек?!».

Однако Гурий Иванович, сдела вид что не слышит его и приобняв меня крепче, перешёл на противоположную сторону улицы. Поняв в чём дело, Сизов издевательски запричитал, присаживаясь от смеха: «Да не убегай ты, Гурий! Иди шагом… Поди запыхался, а?! Чай не молодец удалой, а немощный дедик! Чтоб тебя черти побрали… Ха-ха-ха!».

Дед понёсся рысью и свернул в первый, попавшийся переулок. Причем моя мама, семенившая в длинной и узкой юбке следом, изрядно запыхавшись и отстав, громко позвала: «Папаша! Папаша, да не бегите так быстро… Я не успеваю за вами! К тому же, мы совсем не туда идём!». На что Гурий Иванович, озираясь по сторонам, тихо прошипел: «Молчи… Я лучше знаю, где нам идти!».

После сдачи школьных экзаменов за седьмой класс, отец устроил меня на лето, поработать в сенокосной бригаде. Которая заготавливала сено, для леспромхозовских лошадей, работающих на нижнем складе. В первый день, я отправился на работу с волнением, боясь не справиться…

Взрослых в бригаде оказалось четверо: бригадир Николай Волков, водитель транспорта Василий Спирякин, Павел и повариха. Нас подростков, вышло на работу тоже четверо: Я, Сашка Савунин, Кешка Мальцев и ещё один паренёк… Во время заготовки сена, мы жили в полатке, установленной взрослыми в колке на берегу ручья.

В нашем распоряжении было четыре сенокосилки, двое прицепных граблей и три волокуши: две малых и одна большая. Причём всё сельхозоборудование, приводилось в рабочее состояние тремя тягловыми лошадьми: крупным и смирным, вороным мерином Карькой; тёмно-коричневым, невозмутимым Карчёнком и хитрым, игреневым Рыжиком. Кроме того, в нашем распоряжении был старенький грузовик, газогенераторный ЗиС-5.

После завтрака, мы цепляли сенокосилки уступом, за форкоп нашего грузовика, а когда он трогался на первой передаче, то оперируя механическими ножами, начинали выкашивать луговой цвет. Причём топлива нам хватало. Так как после войны по дороге на Саралу, остались навесы с напиленной лиственной и берёзовой чуркой.

Хозяином исполинского Карьки, был коротышка Кеша Мальцев. Который перед началом работ, облачившись в стоптанные сапоги, бойко командовал: «Карька, ногу!». После чего мерин, послушно согнув ногу и опустив голову, позволял Мальцеву лечь на шею, а затем закидывал его, себе на круп.

Мой спойкойный Карчёнок, был значительно меньше Кешкиного гиганта, но тем не менее, работал не хуже. Поэтому я добросовестно его кормил, поил и вычёсывал жесткой скребницей, купая в реке. Когда дядя Паша с Николаем Волковым, ездили на сторонний заработок, то неизменно запрягали в сенокосилку Карчёнка, помогать не всесильному Карьке.

Их полноной противоположностью был жеребец Рыжик, который не желая работать, норовил укусить каждого приблизившегося и даже Саутина Шурика, своего хозяина. Кроме того, он имел костлявый хребет, мало пригодный для безседельной езды.

На сенокосилках мы работали до обеда, после чего запрягали коней в грабли и сгребали подсохшую траву, в плотные валки. Которые потом тремя волокушами, стаскивались в кучи. Причём большая волокуша, прицеплялась не к конной упряжке, а за форкоп нашего грузовика. Ближе к осени, заготовленные кучи сена, мужчины бригады сгребали в высокие зароды и с приходом зимы, перевозили на конный двор.

В итоге, мы очень зауважали дядю Колю Волкова, нашего справедливого бригадира, в отличие от дяди Паши, который без всякого повода, мог на нас накричать. Тогда как о знаменитом футболисте леспромхоза, центральном защитнике Василии Спирякине, кумире всех Копьёвских мальчишек, мы отзывались только положительно. Восторгаясь не только его спортивной формой, но и талантом расказчика, зажигательных анекдотов.