Против часовой

Я крупными кусками нарезал сырокопчёную колбасу и почерствевший уже хлеб. Чёрт! Как надоела эта колбаса! А что с собой возьмёшь, чтобы долго не пропало? Консервы, сухари да копчёную колбасу. Сало ещё можно. Однако всё быстро надоедает. На первый день можно яйца и ещё что-нибудь скоропортящееся. На подольше вяленое мясо ещё. Но оно дорогое тут, разориться можно. Есть ещё саморазогревающиеся банки с консервами, так они и вовсе уйму денег стоят. Порывшись в рюкзаке у девушки, я обнаружил две банки гречки с мясом, большую бутыль с водой, да ещё сушки-малютки, в качестве деликатеса, а в довершении слипшиеся конфеты-карамельки. Ну вот не перестаёт она меня удивлять. На самом дне лежала пластиковая полуторалитровая бутыль с тёмной жидкостью. Её я доставать не стал, носит зачем-то, значит, ей так надо.

Внезапно, словно по взмаху волшебной палочки, прекратился дождь. Плюс с удивлением выглянул наружу:

– Ёлки-иголки!

Почва тут странная. Несколько дней может идти дождь, но едва прекращается, выглядывает солнце, и за каких-то десять-пятнадцать минут всё вокруг сухо.

– Чёрт! – Он метнулся к спиртовке. Кофе начал подниматься над краями турки. – Чуть не проворонил, – Плюс торопливо приподнял посудинку. – Пришлось бы сейчас по новой варить. – Он покрутил головой, похрустывая шеей. – Может из-под крыши на солнышко переберёмся? – Не дожидаясь ответа, он отставил турку, и прихватив спиртовку натянутыми на кисти рукавами, двинулся на улицу. Шутник, молча взяла «Вал» одной рукой, второй турку и шагнула следом.

Я задумался. А на чём стол накрывать, на траве? Как-то не очень удобно. Я поднялся и обошёл всё строение, пытаясь найти что-нибудь, что можно было постелить на улице. Из-под сваленного в углу хлама торчал изогнутый и ржавый кусок железной пластины. О! То, что надо! Потянул – не поддаётся. Раскидал кучу и вытащил лист. Не очень эстетично, но пойдёт.

Я вышел из-под навеса, расстелил лист, предварительно распрямив его, насколько получилось. Потом накрыл пластину кусками туалетной бумаги – я без неё в ходке никуда, уж извиняюсь за интимные подробности. Плюс, вон, брошюрки с собой носит какие-то, даже читает их иногда. Когда есть возможность и делать совсем нечего. Ну а я вот так привык.

В общем, принялся накрывать на импровизированный стол. Шутник сидела на корточках, привалившись спиной к столбу, удерживающему крышу и продолжала заниматься ногтями, орудуя пилочкой. Плюс, зажмурившись, смотрел вверх.

– Как же хорошо, когда нет дождя, – произнёс он.

– И мутантов, – добавила Шутник, не отрываясь от своего занятия.

– Ну да, – невозмутимо согласился Плюс, – дождя и мутантов. И бандитов. И аномалий. И всяких прочих неприятностей.

– А давайте поговорим о приятном, – предложила Шутник.

– О чём? – Заинтересовался сталкер.

– Да это анекдот, – улыбнулась девушка. – Давайте поговорим о приятном. Давайте. У вас глисты есть? Нету. Вот и приятно.

Плюс засмеялся. И даже я улыбнулся, хотя знал этот старый, бородатый анекдот.

– Ладно, хватит разговоры разговаривать, – я закончил накрывать, – давайте повеселимся, в смысле пожрём.

– Фи, как некультурно, – сморщила носик Шутник.

– Ага, а про глистов рассказывать культурно, да?

– Да шучу я. – Девушка улыбнулась, – сама голодная, как слепая собака.

– Ну и традиционно, – Плюс достал из рюкзака фляжку, – а то химии всякой в организме накопилось – жуть. До завода недалеко, так что можно её прикончить, скоро запасы пополним. Фляжку прикончить, я имею ввиду, ёлки-иголки, а не химию. Фляжку прикончить, а химию уничтожить.

Мы кто как расположились вокруг импровизированного стола, изготовленного из куска жести и покрытого скатертью из туалетной бумаги. Прямо картина «Охотники на привале», не помню, чья. Есть хотелось так, что аж слюнки текли. Да ещё запах свежезаваренного кофе способствовал разжиганию аппетита.

Плюс открыл фляжку:

– Ну что, за торжество победы медицины над радионуклидами?

– Ой, тебе только повод дай полечиться, – Шутник фыркнула, но кружку свою протянула. Понимает, что в местах, где радиоактивный фон зашкаливает, без этого никак не обойтись.

Я тоже достал кружку одной рукой, второй запихивая в рот кусок колбасы. А кому сейчас легко? Надо радионуклиды из организма выводить. Да и колбаса эта надоевшая лучше пойдёт. Надоела всухомятку.

– Мама, я шла из школы и пошел дождь. Я увидела на дороге маленького промокшего котёнка, не удержалась и сожрала его. – Вдруг произнесла Шутник и медленными глотками осушила содержимое кружки.

– Чего? – Спросил Плюс и махнул одним глотком.

– В общем, на меня не разогревай. – Девушка невинно состроила глазки и откусила кусок колбасы.

Плюс поперхнулся и закашлялся. А мне вот повезло. Зная, что может отчебучить Шутник, я дождался окончания анекдота. А то уже столько раз давился во время её прибауток.

– Да ёлки-иголки! – Плюс вскочил на ноги, продолжая кашлять, шипеть и зачем-то прыгая на одной ноге, будто ему вода в ухо попала. – Ты можешь, кхе-кхе, шутить, кхе-кхе, после, а не в процессе?! Кхе-кхе. Ёлки, кхе-кхе, иголки!

– Могу. – Шутник сделала бровки домиком и тряхнула волосами. – Ты повтори, а я пошучу. Потом. Если захочешь.

Плюс прокашлялся, махнул рукой, снова опустился к столу и взял в руки фляжку. Продолжая покашливать, налил и сказал:

– Так. Хочешь пошутить – шути, а потом уже налью.

– Ну Плю-ус, – девушка молитвенно сложила руки на груди. – Ты же знаешь, у меня само вылетает, когда в тему. А тут дождь закончился, ну, и вспомнилось. Я ж не специально.

– Будем считать, уговорила, чертовка языкатая. Кхе-кхе. Давай кружку, ёлки-иголки. – Сталкер протянул руку с фляжкой.

Плюс

Говорят, некоторые насекомые, например, стрекозы, видят мир вокруг на все триста шестьдесят градусов. Я где-то читал, что у глаза стрекозы тридцать тысяч индивидуальных граней. Каждая грань создает свой собственный образ, и мозг стрекозы с помощью визуальных нейронов обобщает тысячи изображений в одну картину. В этом смысле сталкеры в Зоне – как те насекомые. Успевают смотреть, приглядывать, а то и просто чувствовать.

Я уже примерился наливать, когда скорее почувствовал, чем увидел какое-то движение. Миг, и вместо фляги в руках «Гроза».

Достаточно далеко, с запада к нам брела одинокая фигура. Брела не прячась, во весь рост, иногда останавливаясь и снова продолжая движение. Малыш и Шутник тоже вскинулись.

– Спокойно, ребята, похоже, к нам в гости зомби. Вон, на девять часов.

– Может, мне в блондинку перекраситься? – Спросила Шутник и взяла в руки бинокль.

– Зачем? Тебе и так хорошо. – Я рассматривал фигуру в оптику «Грозы».

– Говорят, зомби не трогают блондинок, у них есть нечего. – Произнесла Шутник и тут же вскрикнула: – Ребята! Да это не зомби, это Вахтанг! Я его знаю!

Я с сомнением покачал головой:

– Ну, во-первых, что мешает твоему Вахтангу стать зомби? Во-вторых, кто такой Вахтанг? И, в-третьих. Это имя такое? Здесь же по имени ни-ни.

– Я тебе по пунктам отвечу. – Шутник убрала бинокль и приняла прежнюю позу. – Во-первых, Вахтангу ничего не мешает стать зомби. Но я ещё не видела зомби, которые так энергично размахивают руками и так уверенно ходят по Зоне. Во-вторых, Вахтанг – это сталкер. И, в-третьих, это не имя. Он просто похож на актёра, раньше такой был, Кикабидзе у него фамилия, а звали Вахтанг, так он точная копия. А вот что меня смущает, – она вздохнула, – так это то, что он в трусах.

– О, натурально! – Малыш засмеялся. – Он же в трусах идёт! А я сначала и не обратил внимания!

– Если быть точным, – я опустил «Грозу», поскольку этого Вахтанга уже можно было видеть невооружённым глазом, – он ещё и в ботинках.

– Вахтанг! – Крикнула Шутник.

Фигура повела себя странно. Как голая барышня в бане. Услышав крик, человек сделал движение, прикрывая руками волосатую грудь и трусы, которые, надо сказать, были у него до колен.