Внучка. Роман

– Разная там житуха, но я не об этом. Я о том… Тебя как зовут? – Николай Борисович, казалось, совсем забыл про уже совсем остывший кофе. Разговор его начал увлекать все больше.

– Аркаша я. Худиков.

– Так вот знай, Аркаша Худиков, если бы ты на Западе, перед приходом на завод принял бы кружечку, тебя бы даже через проходную не пустили. Да и в России при царе-батюшке Николае Втором, сразу после начала первой мировой войны был объявлен по всей Российской империи сухой закон…

– Иди ты! – Аркаша аж привстал.

– Врешь, поди! – вставил слово и сотоварищ.

– Не верится, правда? А ведь и тогда народу с трудом верилось. Казалось, убытки от этого будут колоссальные. А получилось-то что?

– Что получилось, не тяни?

– А то получилось, Аркаша, что в то время, при той организации труда, с теми средствами производства производительность труда возросла сразу в три раза. И Россия, отсталая, забитая, мужицкая Россия сумела в той войне с развитыми Германией и Австрией выдюжить.

– Ну да, а после этого мы еще и половцев с печенегами одолели, – как само собой разумеющееся произнес Аркаша.

Спицын, который в этот момент отхлебнул уже почти остывший кофе, выплеснул все это назад, в ту же чашку. Он тут же отставил ее в сторону, затем достал платок вытер губы и захохотал.

Оба друга удивленно смотрели на Спицына, искренне не понимая, что его так рассмешило.

– А чё я такого сказал? – наконец спросил Аркаша. – Это ж по телеку говорили.

– Мой тебе совет, Аркаша, не смотри ты этот телек. А если уж смотришь, то воспринимай все критически.

– А что, ты хочешь сказать, что в телеке все вранье? Так ведь, в самом деле, там про печенегов говорили. Я тоже слышал, – поддержал приятеля сотоварищ. – Или что – не одолели?

– Да нет, все правильно – одолели! Только это было лет за тысячу до германской войны.

– Ни х… фига себе! – присвистнул Аркаша. – Я и правда, об этом не подумал.

Спицын взглянул на часы и поднялся.

– Спасибо за компанию, мужики. К сожалению, у меня еще дела.

Аркаша с сотоварищем приподнялись, прощаясь. Спицын направился к выходу, достав телефон и приложив его к уху.

– Умный мужик, видать! – почтительно протянул, глядя ему вслед, Аркаша.

– Слушай, Аркаш, мне кажется, я его уже где-то видел, – также наблюдая за уходившим Спицыным, сотоварищ почесывал затылок.

– И где б ты его мог видеть, дура?

– Кажись, по телеку и видел.

– А что! Он может и в телеке – язык у него подвешен.

Николай Борисович вышел на улицу. Первые летние сумерки незаметно подкрались к городу, хотя до наступления темноты было еще далеко. Повсюду царила суета часа пик. Разумеется, она не сравнится с суетой большого города, но по местным меркам – было достаточно людно. То и дело туда-сюда проносились автобусы и маршрутки, лавировали на запруженной проезжей части разноцветные и разномастные легковушки и даже грузовики не были редки. Спицын видел, что мостовые в городе совсем никудышные и это еще больше замедляло движение. Впрочем, это беда всей страны.

Впрочем, Спицыну дышалось здесь довольно легко – в сравнении с загазованностью Москвы, да и областного центра, экология в Воровайске пока еще была в порядке. К тому же, здесь зелени много, да и река Воровайка, хотя и небольшая, и неширокая, зато чистая, вносила свою добрую лепту. Кстати, что за название интересное такое, надо бы выяснить.

Николаю Борисовичу захотелось спрятаться в тень какого-нибудь парка или скверика, чтобы вдохнуть полную грудь озона и осмыслить увиденное здесь и в других городах за эти четыре дня, понять, с чего ему начинать и что нужно кардинально изменить. Завтра он вернется в область. По своему многолетнему опыту он знал, что лучше всего и спокойнее всего ему думается именно при тихом шелесте зеленых волн на каком-нибудь уединенном зеленом островке, куда не доносится надсадный рев автомобильных моторов и где лишь изредка разрывают тишину звонкие детские голоса.

В задумчивости Николай Борисович едва не наткнулся на среднего роста худую женщину лет сорока пяти с распущенными длинными волосами медного цвета, несшую две тяжелые сумки с продуктами. Женщина решила немного передохнуть и, остановившись, поставила сумки на землю. В этот момент Николай Борисович и наткнулся на нее.

– Смотреть надо, куда идете, – раздраженным от усталости голосом бросила та.

– Простите, ради бога, – смутился Спицын. – Задумался я немного.

– Здесь людей, что червей после дождя, а он задумался. Того и гляди, сами кого-нибудь раздавите, либо на вас наступят, – уже более добродушно произнесла женщина, откинув назад вырвавшийся от ветра вперед локон, и снова берясь за сумки.

– Меня не раздавишь, я толстый, – улыбнулся Спицын. – Далеко вам идти-то? Позвольте я вам помогу.

Он вопросительно посмотрел на женщину своими большими, карими глазами и та благодарно улыбнулась.

– Спасибо вам огромное! А то устала после работы, такой пустячок домой не донесу.

Николай Борисович подхватил сумки и у него тут же от напряжения вспухли жилы на руках и шее.

– Ничего себе пустячок! Килограммов десять, не меньше! Как вам муж позволяет такие тяжести носить?

– А у меня нету мужа. А дочку жалко просить, она еще молодая, силы ей для другого пригодятся. Да и не далеко мне – напрямую через сквер, за мостом.

Они потихоньку пошли вперед.

– А я признаться, как раз какой-нибудь сквер или парк ищу. Хочу подышать свежим воздухом да птичек послушать.

– Да вон, сквер-то! За угол только свернуть. Там и правда зелени много… А вы, значит, нездешний?

– Да вот… Приехал сюда только сегодня.

– Проездом или работать, извините за любопытство?

– Ну, как сказать, – Птицын на мгновение задумался. – Считайте, что работать.

– Значит, надолго.

– Как получится. А город красивый, мне нравится.

Они дошли до перекрестка, за ним нужно было повернуть налево. И там Спицын, действительно, увидел много деревьев и окрашенную в черный цвет ажурную чугунную ограду. Он слегка замедлил шаг и стал с любопытством рассматривать свою случайную спутницу. Это была довольно живая, симпатичная женщина, с ухоженным лицом и роскошными, длинными ресницами. Женщина боковым зрением поймала его взгляд и немного смутилась.

– А вы давно живете в этом городе.

– Да, практически всю жизнь, – усмехнулась женщина. – С небольшим перерывом на учебу в институте. И родители, и прародители мои здесь жили. Город знаю, как собственную руку: где болит, и где тонко, а где и помыть не мешало бы.

– Простите, пожалуйста, мне неудобно обращаться к вам, не зная вашего имени-отчества.

– Тамара Ивановна.