Внучка. Роман

И тут Тихонову стрельнула шальная мысль: а что, если подставить Иванова, и таким образом сделать Кротова более сговорчивым? Он поднес к глазам бинокль и высмотрел кустарники, за которыми укрылись Кротов с Кольчугиным. Кольчугин лежал справа, Кротов – слева. Судя по их время от времени открывавшимся ртам, он понял, что они о чем-то разговаривают. И, что было бы логично, скорее всего не об охоте. Тихонов попытался найти и место, где укрылся егерь, но так и не нашел его.

А сам Толмачёв в это время высматривал кабанье стадо. В свободной от бинокля руке он держал манок – звуки поросячьего визга должны были отвлечь хряка от стада и вывести его на нужный пролесок, где устроили засидку охотники. Главное, чтобы ветер не выдал охотников раньше времени: у кабанов неважные зрение и слух, зато обоняние прекрасное; и, если они учуют людей заранее, ни за что не пойдут по этой тропе. С заходом солнца ветер стих, только иногда напоминал о себе маленькими дуновениями. Вот эти самые маленькие, еле заметные и почти всегда непредсказуемые дуновения и доставляют больше всего хлопот и неприятностей для охотников.

Вот и кабаны объявились. Они звери шумные и об их приближении слышно издалека. По тропам кабаны идут весьма быстро и без особых предосторожностей. При подходе кабаньего стада послышался визг подсвинков. Двигаясь по тропе, кабаны особо не осторожничают, но перед межой, разделяющей поле и кустарник, всегда останавливаются и весьма громко тянут ноздрями воздух, и это протяжное сопение слышно издалека.

Стрелять нужно быстро и накоротке, поэтому времени на оценку ситуации остается очень мало. Толмачёв вставил в рот манок и засвистел, точнее завизжал, как подсвинок. Кабан тут же поднял голову и приостановился – мало ли, вдруг какой-то подсвинок отстал или пошел не в ту сторону; остальное стадо со свиньями и подсвинками продолжило путь. Секач был крупный – пудов десять не меньше, высотой в плечах около метра, а длиной – все два, огромные, чуть сточенные клыки торчали в разные стороны. Как раз то, что нужно!

Бесшумно передвигаясь, егерь двигался в сторону пролеска, где ожидали добычу охотники. К счастью, ветер дул параллельно тропе, и вепрь его не учуял. Услышали звук манка и охотники, сразу же вскинули карабины и направили их на тропу.

Когда кабан был уже метрах в восьмидесяти от засидки, его заметил Тихонов – их кустарник был чуть ближе к кабаньей тропе. Но кабан двигался ближе к месту, где его ждала вторая пара. И тут Тихонов решился. Не двигаясь, он еле слышно шепнул:

– Гена, кабана видишь?

– Где? – чуть не вскрикнул Иванов.

– Тише ты, господи! Уйдет ведь! Вон смотри – слева.

Иванов слегка прищурился, чтобы лучше разглядеть. Хотя он и не носил очки, но зрение у него уже было не стопроцентное. И в самом деле, увидел двигавшееся на них мощное животное. Иванов стал ловить его на мушку, предварительно сняв винтовку с предохранители и передернув затвор. «Теперь или никогда!» – решил Тихонов и, подкатившись к Иванову, тоже глянул в его прицел:

– Чуть правее возьми и стреляй, блин, уйдет ведь!

В этот момент раздалось сразу два выстрела – кто-то выстрелил из другой засидки. И одновременно раздался визг рухнувшего на землю кабана и нечеловеческий крик Кротова. Никто сразу не смог сообразить, что случилось. Кабанье стадо тут же бросилось врассыпную с визгом и хрюканьем. Егерь бегом направился к месту, где дергался в агонии вепрь, пытаясь встать на ноги. На секунду глаза егеря встретились с налившимися кровью глазами кабана. Даже мурашки пробежали по телу видавшего виды егеря. Он тут же сдернул из-за спины двустволку, снял с предохранителя и выстрелил кабану в голову, окончив его мучения.

Но тут раздался взволнованный крик Кольчугина (Тихонов даже не сразу узнал его):

– Сюда, мужики! Кротова убили!

– Как убили? Кто стрелял?

Тихонов первым выскочил из-за кустов и подбежал к второй засидке. А Иванов, поняв, что это его пуля вместо кабана попала в человека, в шоковом состоянии вжался в землю и зарыдал.

Подбежал Толмачёв. Помог Кольчугину перевернуть Кротова на спину, приложил руку к его груди и сразу же почувствовал на ладони что-то липкое – кровь. Приложив палец к шее Кротова, затем ухо к сердцу, констатировал:

– Живой! Но пульс почти не прощупывается и сердце еле бьется.

Он достал из кармана плаща персональную аптечку, которую всегда носил с собой, разорвал ее, разорвал на груди Кротова рубашку, капнул на кровоточащую рану йодом, отчего Кротов, находящийся в беспамятстве, даже вздрогнул и стал быстро перевязывать его. Ему помогали Кольчугин с Тихоновым.

Закончив перевязку, Толмачёв, глядя на Тихонова, произнес:

– Я так понимаю, стрелял кто-то из вас. И вместо кабана попал в Викторыча.

Тихонов открыл было рот, но его опередил уже пришедший в себя и поднявшийся на ноги Иванов.

– Это я выстрелил! Рука в последний момент дернулась… – дрожащим голосом выговорил он.

– Но так не бывает, чтобы одним выстрелом и человека, и кабана завалить.

– Видимо, кабана завалил Григорий. Я выстрелить-то и не успел, – сказал Кольчугин.

– Ладно! Это пусть разбирается Адамян. Нам нужно срочно доставить его в больницу.

Толмачёв снял плащ, расстелил его на траве.

– Ну-ка, помогите мне!

Кротова подняли осторожно и аккуратно положили на плащ.

– Теперь – двое спереди, двое сзади – и понесли! – командовал Толмачев.

Сам он встал впереди, тут же к нему с другой стороны присоединился Иванов. Кольчугин с Тихоновым взялись за плащ сзади. Несли осторожно, но и старались идти побыстрее, понимая, что каждая минута дорога. Но мешал накрапывающий дождь, ноги иногда скользили по траве и разъезжались в разные стороны. Кротов периодически постанывал, когда совсем тихо, когда громче. До усадьбы было не так далеко – меньше километра, но идти нужно было через бурелом, кустарники, а в одном месте перед ними оказалось поваленное дерево, обойти которое ни с одной из сторон было невозможно. На этом потеряли минут пять. Но вот показалась ограда усадьбы.

– Антонина! – крикнул Толмачёв.

Когда та выскочила из дома, он также громко, нервно произнес:

– Тоня, звони в больницу. Срочно! Пусть готовят операционную.