Внучка. Роман

Тихонов посмотрел на Кольчугина, а тот развел руки в сторону.

– С удовольствием, но нельзя мне. Сердечко пошаливает, – Кольчугин пару раз ткнул себя пальцем в левую сторону груди.

– Ну, нельзя так нельзя. Переживем и без баньки, Антоныч, – произнес Кротов, нарочно отстегнув желание Иванова. – Мы же к тебе охотиться приехали, а не в бане париться.

– Ружья-то ваши где?

– В машинах, зачехленные, – за всех снова ответил Кротов.

Напившись чаю и отдохнув, все вышли на застекленную веранду и заговорили о завтрашней охоте.

– Кабана я вам пригоню. Встану пораньше, у них логово у болота. А кто хочет птицу стрелять, тому глубже нужно в лес. Глухарь с тетеревом у нас пуганые.

– Слышал я, что и волки у вас тут водятся, – поинтересовался Кольчугин.

– И волки, и медведицу с медвежатами однажды встретил. Но на их отстрел, как вы понимаете, лицензия нужна, – ответил егерь.

– Лицензия-то у меня есть. Я же старый охотник. Трижды в Африку на сафари летал.

– Ух ты, Фёдор Максимович! – удивился Тихонов. – Вы ни разу об этом не рассказывали.

– Так никто же и не спрашивал, – засмеялся Кольчугин.

– Может расскажете сейчас? – попросил Иванов.

– Как-нибудь в другой раз, давайте. Чай, не последний раз видимся… А вот винтарь свой, карабин, с которым на сафари ездил показать могу. Сделай одолжение, Женя, принеси.

– Да, кстати, и другим бы не мешало вооружиться, – Тихонов с готовностью поднялся и направился к машине.

За ним вышли и Иванов с Кротовым. Дождь хоть и продолжался, но уже не с такой силой и появилась надежда, что к ночи он закончится вовсе.

Принесли ружья, расчехлили, и все сразу обратили внимание на карабин Кольчугина. Это и в самом деле было достойное оружие – «Blaser».

– Ну, как вам мой красавец? – не без гордости спросил Кольчугин. – Я из него на сафари однажды даже льва подстрелил, а уж газелей всяких – не счесть. Да и в наших лесах с ним и на медведя не страшно выйти.

– Действительно, красавец! – Кротов, сам заядлый охотник, по достоинству оценил карабин. – Можно? – он протянул руку к карабину, и Кольчугин передал ему оружие.

Кротов вертел его в руках, прикладывал приклад к плечу, повернувшись к окну, долго выцеливал через оптический прицел.

– Еще одно достоинство – легко разбирается и собирается, значит, удобно перевозить, – продолжал нахваливать оружие Кольчугин.

– Ну, у меня попроще, но зато из наших – лучшее, – Кротов вернул «Blaser» хозяину и тут же продемонстрировал свое оружие. – Во! «Вепрь»! Сделан на агрегатах и узлах ручного пулемета Калашникова. Немного тяжеловат, конечно, но не критично. За три года – ни одного сбоя, ни одной осечки. Магазин на десять патронов, отличная кучность. Что еще нужно, а? И тоже – медведь не страшен. На даче у меня шкура медвежья вместо ковра. Вон, Антоныч подтвердит, сколько я этого косолапого выслеживал.

– Так никто и не говорит, что винтовка плохая. У меня в коллекции тоже «Вепрь» имеется. Правда, более старой модели. Иногда тоже с собой беру.

Иванов скромно помалкивал со своим «Беркутом». Впрочем, он и не был заядлым охотником. Так, баловство! Да и стрелок он неважный. И как раз Кротов, тогда еще начальник ОВД, его и приобщил к охоте. Иногда приглашал с собой в Красилово.

– Мне, кстати, мой «Вепрюшко» однажды, можно сказать жизнь спас, – вдруг разоткровенничался Кротов. – Вон, Антоныч, тогда даже не очень поверил мне, но когда на следующий день вышел на то место, где я бой держал с целым кабаньим стадом, сам убедился в этом.

Кротов глянул на егеря, тот усмехнулся.

– Ты у нас, Григорий Викторович, вообще мужик рисковый.

– Что за случай, Григорий Викторович? – заинтересовался Кольчугин. – Коль уж сказал «а», нужно говорить и «б».

– Ну, если есть желание, могу и рассказать.

– Конечно, есть, Григорий Викторыч! – поддакнул Иванов.

Охотники да рыбаки любят рассказывать всякие бывальщины, а еще чаще – небылицы. При этом всегда делают вид, что рассказывать не хочется, но коль уж вы просите, то так и быть.

– Дело было позапрошлой осенью, – начал рассказ Кротов. – Я спланировал охоту на одном из неубранных овсяных полей, которое находилось практически на опушке нашего леса. Мой путь к нему пролегал через покосное поле и весьма узкий пролесок, разделяющий эти поля. Красный закат предвещал ночные заморозки. Весьма сильный, порывистый ветер, дувший мне в лицо, расчистил небо, и на нем уже засияла первая звезда. В это время я подошел к пролеску, заросшему травой и еще не полеглым бурьяном, за которым и был овес. Порывы ветра, шумя редкой листвой, сильно раскачивали деревья. Засмотревшись на первую звезду, я неспешно пересекал этот пролесок, приближаясь к его краю. Вдруг все вокруг меня словно взорвалось, затрещало, забегало! Неожиданно я оказался в самом центре весьма большого стада кабанов, которые на краю этого пролеска, почти у самого овсяного поля, коротали день. Все мои последующие мысли пронеслись у меня в голове за долю секунды, да и действовал я в той нештатной обстановке скорее на подсознательном уровне.

Кротов на пару мгновений замолчал, чтобы выпить воды из стоявшей на подоконнике маленькой пластиковой бутылки. При этом успел заметить, что все с интересом ждали продолжения рассказа. Даже Антонина подошла и села на табурет рядом с мужем.

– Кабаны были всяких размеров: подсвинки, средние и три свиньи, каждая из которых весила за 200 кило. Я моментально срываю карабин с плеча, снимаю с предохранителя и передергиваю затвор. Четко помню молнией промелькнувшую мысль, которая руководила моими действиями: сеголеток не нужен, большого (на 100 и более кило) кабана не бить – с ним одному долго возиться, значит, бить среднего! Между тем, три здоровые свиньи стояли, как вкопанные, мелочь носилась из стороны в сторону, но никуда не убегала, средние же находились в слабом движении, которое, возможно, было бы круговым, если бы на это хватило времени. Все описанное длилось не более трех-четырех секунд, но за это время я осознанно выбрал кабана на 50—60 килограммов, до которого было метров семь, и навскидку выстрелил. Зверь упал. Пуля раскрылась, но прошла навылет.

После выстрела молодняк как ветром сдуло, они выбежали на овсяное поле, отбежали метров на шестьдесят и замерли, средние и более крупные выбежали за ними и там же остановились. А три самые большие свиньи даже не сдвинулись с места. Битый зверь в агонии, лежа на боку и пытаясь толкаться задними ногами, истошно завизжал. Дабы прекратить мучения вепря, я уже прицельно выстрелил ему в голову. Кабан навсегда затих, но и после второго выстрела эти три свиньи не бросились в бегство. Стояли они почти вместе, и до ближайшей из них было не более десяти метров. Я находился как раз почти между ними и полем. После моего второго выстрела ближайшая свинья захрюкала, дергая головой, и сделала три шага в мою сторону. Я моментально вскинул карабин и прицелился ей в голову. Четко помню те мысли, которые за долю секунды пронеслись в моей голове: возле меня две или три осинки чуть толще руки, и они не спасут, если свинья пойдет на меня. Надо бить, иначе конец. Но ведь столько мяса мне не нужно, да и никакой гарантии, что пуля положит эту тушу на месте, а стало быть, она в агонии может дотянуть до меня. К тому же, я не знаю, как поведут себя две другие свиньи. Свиней нужно во что бы то ни стало отогнать, отпугнуть!

Прижав левой рукой карабин к плечу и держа свинью на прицеле, правой начинаю колотить по затворной раме и магазину, крича во все горло, чтобы они убирались. И что самое важное – страха не было никакого! Несмотря на легкие сумерки, я хорошо видел глаза этой свиньи. Она еще раз посмотрела на меня, хрюкнула и, дернув головой, медленно обходя меня, направилась к стоявшим на поле кабанам. Две другие свиньи последовали за ней. Подойдя к стаду на поле, они остановились. Все стадо смотрело в мою сторону. Я через прицел насчитал семнадцать кабанов. Стадо кабанов весьма неспешно скрылось за пригорком, а я потащил свою добычу на край поля и, пока не стемнело, приступил к разделке.

– Страшно было, Викторыч? – спросил Иванов.

– Да, в общем-то нет! Страха я не испытывал ни в момент близкого контакта с кабанами, ни тогда, когда они скрылись из вида, а я приступил к разделке туши. Даже утром, когда проснулся и все вспомнил в мельчайших деталях, его не было и в помине! Но вывод для себя после этого случая я сделал: звери не только в состоянии хладнокровно оценить обстановку, просчитать степень опасности для себя, но и с достоинством выйти из критической ситуации, чего многим из нас, людей, весьма часто не удается.

– Пойду место для засидки выберу, – собрался егерь, закинув за спину двустволку, и повесив на шею бинокль. – За полночь – самое время для кабаньих троп.

– Слушай, Антоныч! Бинокль у тебя классный, – восхитился Кольчугин, подойдя к егерю и, не снимая бинокль, стал его рассматривать.

– Морской, 7х50 с осветленной оптикой. Брательник мой, кавторанг, прислал в подарок ко дню рождения.

– Ценный подарок! – похвалил Кротов.

– Еще бы! Я без него ночью был бы, как без рук, – сказал Толмачев и вышел наружу.

Когда Толмачёв ушел, беседа продолжилась – Кольчугин к месту вспомнил и свой случай.

– У меня тоже с кабаном есть одна история в анналах моей памяти. Правда, скорее, забавная. Когда-то давно, еще в прошлом тысячелетии, – улыбнулся Кольчугин, – в советские времена отдыхал я в Абхазии, в Пицунде, в одном прекрасном санатории. И познакомился там с чудесной девушкой Ниной. И вот как-то вечерком, когда уже стемнело, а в горах почему-то всегда раньше темнеет, чем в долине, пошли мы прогуляться. Разговоры, стихи, ля-ля, тополя, все, как обычно. А потом вышли на поляну, и Нина стала собирать цветочки и ушла немного вперед. А потом смотрю – чуть ли не бегом назад. Я – в чем дело? – спрашиваю. А она говорит: «Мне кажется, там впереди кабан на поляне. Мне страшно, Федь!» Ну, я, как истинный джентльмен, сами понимаете, пошел вперед посмотреть. А ведь самому тоже страшно: вдруг и правда – кабан, а у меня в руках даже палки нет. Но виду показывать перед дамой нельзя. И вот иду, приближаюсь к тому месту. А тогда не только сумерки уже были, но еще и мгла какая-то. То есть, почти ничего не видно даже шагах в десяти. И вдруг слышу – впереди кто-то фыркнул. Я присмотрелся и улыбнулся: там лошадь паслась с перемотанными передними ногами. Ну, чтобы не убежала. Вернулся я к моей даме и говорю сквозь смех: мол, иди полюбуйся на своего кабана. Я потом периодически напоминал Нине (ну, вы поняли, наверное, что это моя жена) про тот эпизод, когда она начинала говорить, что ей что-то кажется.

Эта история развеселила всех, и они дружно вышли на улицу. Антонина согласилась им показать усадьбу.

Егерь, естественно, великолепно знал все кабаньи тропы в лесу, сейчас нужно было только выбрать именно ту, по которой сегодня прошли кабаны после дневки близ болота к кормовому полю. Нужно было пройти два пролеска, пересекавших кабаньи тропы. Трава здесь была выбита почти полностью, кругом валялись обломанные ветви кустарников. Из-за близости болота, здесь было много комаров и прочей мошкары, но, когда видишь перед собой целое кабанье стадо, об этой мелочи забываешь.

Определив места для засидки, егерь поторопился вернуться в усадьбу.

Охотники собрались быстро. Разбились на пары – Кольчугин пошел с Кротовым, Тихонов – с Ивановым. Они заранее так распланировали. Тихонов уже общался с Ивановым, ему осталось только дожать мэра. Ну, а Кольчугину лучше всего было пообщаться с Кротовым с глазу на глаз именно в такой располагающей к интимным беседам обстановке, как сидя в кустах в засидке в ожидании появления кабанов.

Обе пары расположились в кустах на видимом расстоянии друг от друга. Моросящий дождь еще больше увеличивал темноту, комары свои зудящим звуком действовали на нервы. Но охотники замерли в ожидании.