Пути Господни

– Так аккурат за месяц до дня рождения. 18 мне в том году исполнилось. Не перебивай.

На кухне звякала посуда. Судя по всему, родственники ушли, появилась новая гостья и шло чаепитие. Жена вновь заговорила:

– Я глянула… и обмерла. Высота под потолок, косая сажень в плечах, китель в обтяжечку, сапоги сверкают, на плечах погоны желтые и с широкой полосой на них, на левом боку огромная сабля, а на правом наган на веревочке.

– Это как, на веревочке?

– Опять перебиваешь! Ну, шнурок такой, одним концом к шее привязан, а другим к нагану, чтоб не потерял. Фуражку снял, а на лысине окно отразилось, и она тоже сверкает. Я смотрю, а папа маме кричит, чтобы накрывала на стол, он гостя привел. Знакомца, кричит, встретил и не узнал, а он меня вмиг определил. Мартын это, механик из Отрожского депо. А я все глаз от парня оторвать не могу. Запал он мне в душу.

– И долго женихались?

– Да в мае свадьбу справили, а через 9 месяцев, как положено, я Ванюшку-то и родила. Аккурат на Сретенье Господне.

– Сретенье второго, а ты родила третьего

– Много ты знаешь. Мы днем праздник отгуляли, а как полночь наступила, тут меня и прихватило рожать.

С Дуни Мартын переключился на ее отца Трофима Васильевича, мастера-путейца железнодорожной станции Отрожка. Вспомнилось родное депо, Юрка и Вовка с дурацкой кличкой Сэм. От них память привела в детство: босоногие пацаны гоняют на заливной луг гусей. Туда, где небольшая, пятиметровой ширины Инютинка соединяется с более крупной рекой Воронеж. Все помнится так, будто происходило вчера. Утром ломоть хлеба, пол-литровая кружка молока – обычный летний завтрак – и на речку. Через 2 дома от своего Мартын обычно тормозил, коротко свистел, и за калитку выходил Витек, выгоняющий длинной хворостиной пяток гусей. Чуть подальше к ним присоединялась Тонька с девятью гусями, потом Юрка с Вовкой без гусей. До луга доходила компания из двенадцати человек, и хотя только половина из них была с гусями, но хворостинка была у каждого и всем разрешалось управлять птицами. Огромный луг был довольно густо заселен этими белыми и серыми красавцами, но там были свои гусеводы, со своими развлекалками.

И это была Россия, это была Родина.

***

За день до выписки приснилось лето 1920 года.

Пограничная стража содержалась за счет средств КВжд, но вот уже более полугода деньги от дороги не поступали. В России кипела гражданская война, ждали каких-то перемен и в Харбине.

А утром на построении перед ротой выступает прапорщик Гусев:

– Братцы, не удивляйтесь такому обращению, но с сегодняшнего дня я не командир вам. Наш отдельный корпус пограничной стражи ликвидирован. В России корпус пограничников был расформирован еще в семнадцатом году, границы, как это ни странно, ликвидировали. Мы же продержались 2 с лишним года. Насчет выходного пособия ничего не скажу тем более, что нас для КВжд уже несколько месяцев не существует. Газеты пишут много плохого о нас, одни считают, что таможенную службу не надо содержать, мы способны сами добывать пропитание. Другие считают, что все люди братья и границы ни к чему. Они пишут, а власти молчат.

Мне трудно говорить, братцы. Видит Бог, я, а вместе со мной и вы, честно несли охрану границы. Мы задержали сотни контрабандистов, которые пытались ввезти в страну товар без уплаты пошлины. Мы помогли стране дополнительно получить миллионы золотых рублей. Мы не давали хода наркотикам и оружию. Не выпускали из страны продовольственные товары. Новая страна не оценила это.

Было видно, что прапорщик изо всех сил старается, чтобы дрожащий голос не выдал его слабости. Фразы были короткими, с интервалами между ними.

Братцы! Предки мои, начиная с прадеда, служили Царю и Отечеству. Я тоже человек служивый, тоже давал присягу. Тоже Царю и Отечеству. Царя больше нет, но Отечество-то осталось. И не важно под чьим оно управлением. В России живут русские люди, и в конечном счете я служу им.

Мы, группа офицеров, не потерявших совесть, решили сохранить хоть что-то от пограничной стражи. Мы продолжим охрану границы от контрабанды. Придет пора и власть поймет, что границы страны необходимо защищать. Если кто нас поддержит, тому в ноги поклонюсь. Но на большее не рассчитывайте. Я закончил. Вопросы?

– Когда поддерживать-то?

– Ночь подумайте, вторую подумайте, а на третий день жду в казарме.

– Что с оружием-то делать, если не придумаю остаться? – раздался одинокий голос

– Не знаю, что делать! Вон войска самораспускаются и никого про оружие не спрашивают. Оставьте себе, будет чем от хунхузов отбиваться. Кстати, тем, кто купил самостоятельно карабины и пистолеты, рекомендую с документами зайти к властям и подтвердить регистрацию.

– А домой когда? – загалдела рота

– Братцы, там сейчас война. Брат на брата идет, сосед на соседа. Оно вам надо? Отсидитесь здесь, а там видно будет.

Мартын вздохнул так, будто этот разговор произошел только что. Всплыло и наболевшее:

Мартын подошел к командиру роты и сказал, что он готов служить дальше. А прапорщик отказал. «Мартын, здесь много одиноких, не знающих другой работы людей. Я обращался к ним. Они ничего не теряют. Ты женат, у тебя сын полугодовалый, его содержать надо. Ты думай об этом. Ты хороший пограничник, вахмистр, и тебя всегда возьмут на службу, когда эта служба станет нужна стране. Я постараюсь получить в штабе справку, что по семейным обстоятельствам ты отпущен в бессрочный отпуск. Случись что со мной – справка поможет вернуться. Прощай, Мартын Иванович, а справку я пришлю тебе на квартиру с нарочным. Да с ней и оружие у тебя будет находиться законно».

Тогда в роте остались служить четыре низших чина: два ефрейтора, унтер-офицер и старший унтер-офицер.

Крепко врезался разговор в память. Но в пограничную стражу больше не тянуло.

Дома же у Мартына хранились бельгийский винчестер и маузер в деревянной кобуре, что по китайским законам разрешалось иметь пограничникам в собственности. Но не спасло это его от пули. Судьба.

В больнице Мартына продержали три недели, после чего отправили домой на долечивание. На работу он вышел 1 февраля, но всем известно: как Новый год встретишь, так и весь год пойдет. И на Мартыне это суеверие отыгралось по полной программе.

***

В конце февраля загорелись мастерские. Внутри стояли станки, слесарные верстаки, сварочные посты. Все, что необходимо для металлообработки запчастей. Стены мастерских были кирпичными, ворота и кровля – деревянными.

Телефонный звонок разбудил Мартына около трех часов ночи. Пожар! Мастерские горят!

В ушах зазвенело, будто труба заиграла сигнал тревоги, после чего бешено заколотилось сердце. Проделав несложную дыхательную гимнастику, он собрался и бегом промчался 2,5 километра, отделявшие квартиру от места работы.

Полыхали деревянные ворота, причем сразу на обоих въездах в мастерские. Пожарные из трех бочек качали воду, сбивая струей огонь с самих ворот и начавшей гореть кровли. Старший муниципальной пожарной дружины узнал Мартына и подошел к нему:

– Здорово, Мартын Иванович. Это поджог и причем детский какой-то. Вроде как не спалить мастерские хотели, а попугать.

– А кого-попугать-то, Александр Иванович?

– Это ты с полицейскими разбирайся. Вон они, собираются помалу. А нашему часовому на каланче магарыч поставь. Очень уж вовремя он огоньки пожара рассмотрел. Отделаешься малым ремонтом.

– Это уж, как водится. – Мартын облегченно вздохнул и пошел к полицейским.

Группа людей в китайской форме что-то оживленно обсуждала, но среди них был один с вполне русским лицом. К нему и обратился Мартын:

– Здорово, Сережа. Что скажешь?

– Да говорить особо нечего, Мартын. Версии две: хулиганство, но оно на втором месте. И политическая акция на первом месте. Хотели показать, что железная дорога не вписывается в их понятие об устройстве свободного общества.

– Да как же это дорога может не вписываться в устройство общества? Они что, первобытнообщинный строй пропагандируют? – довольно ехидно спросил Мартын, учуявший крепкий запах перегара от русского в форме китайского полицейского.

– Оговорился. Не вписываются, конечно, порядки, установленные на дороге. Много денег получаете, намного больше эмигрантов. И берете не всех на работу.

– Мы, Сережа, не делим людей на эмигрантов и не эмигрантов. Просто желающих работать намного больше, чем у нас рабочих мест. А вообще вчера эту стрелку ремонтировала бригада путейцев, так вот в ней работают только полковники царской армии. Других к себе принципиально не берут.

– Не знаю, Мартын. Дело это тухлое и на раскрытие не надейся. Справку соответствующую твоему начальству отправим. К тебе претензий за халатность не будет, поджог налицо.

Успокоенный Мартын вызвал бригаду для восстановления ворот, назначил старшего и отправился домой досыпать. Он и предположить не мог, что через полгода эти ворота еще аукнутся ему. А пока он, крепкий мужик под два метра ростом, к тому же знающий механик, держал в руках три десятка рабочих. Его и боялись, и слушались, и уважали – кто как. Начальство же Мартына ценило и заработной платой не обижало. Он с удовольствием ходил на работу и пропадал здесь частенько дольше положенного.

***