Гниловатые времена. Очерки эпохи лихолетья

Каждый из кандидатов в Совет должен был выступить с «тронной речью» перед коллективом. Поскольку мне было, в общем, наплевать на возможные результаты выборов, то речь я не готовил, надеялся на «авось» и вдохновение. Оно, вдохновение, пришло. На фоне тусклых выступлений предшествующих мне докладчиков, ратовавших за все хорошее против всего плохого, что-то мямля с трибуны себе под нос, читая разные слова по бумажке, появление на трибуне меня, нахального субъекта лет под сорок, с задорно торчащими усами, сразу привлекло внимание дамской аудитории.

Прежде всего, я сказал уважаемой публике, что работаю здесь менее двух недель, а в этом зале вообще впервые, но мне здесь все очень нравиться.

Народ оживился.

После чего, экспромтом отпустил несколько комплиментов прекрасной половине человечества.

Половина расцвела.

«Мы просто обречены на успех с такими красивыми женщинами» верещал я. «Превозмогли все раньше, победим и сейчас. Все будет не просто хорошо, а прекрасно! Дайте только народу свободу, а широким народным массам демократию и Совет Трудового Коллектива!»

С трибуны сошел под громовые овации. Было ясно, что мой спич понравился женской народной массе. А так как результат для меня был не слишком важен, то в тот момент я был весьма доволен собой. Когда же объявили результаты тайного голосования, то настал мой черед призадуматься. Мой результат был не то третьим, не то четвертым из двух десятков избранных.

С первого же заседания свежеиспеченного органа «самоуправления трудящихся» я вышел весьма озадаченным. На нем чуть было не стал председателем Совета Трудового Коллектива ЦНИИ «Электроника». Только мой страстный вопль о том – что нельзя человека работающего всего две недели ставить во главе столь уважаемого властного органа, возымело некое действие. Председателем Совета же выбрали местного юриста, в прошлом мента, коего за не вполне ясные грехи изринули из внутренних органов.

Я же тогда получил пост, на который никто не хотел идти – заместителя председателя СТК и руководителя кадровой комиссии. Согласился на него скорее по глупости и неведению того, чем мне это грозит. Обязанностью моей стало отслеживание морального климата в институте и улаживание конфликтов с администрацией и между сотрудниками.

Вспоминаются заседания нашего Совета Трудового Коллектива. Более бездарного и бесполезного действа трудно себе даже представить. Как правило, обсуждались какие-то мелкие, никчемные вопросы. Обсуждались долго, нудно и абсолютно бестланно. Этакое мини – подобие партхозактива, только беспомощное и неумелое.

Очень скоро стало абсолютно понятно, что ничего толкового из затеи с СТК выйти не может в принципе. Нет, может быть, каждый из нас, членов Совета, сам по себе, был очень даже достойным человеком.

Честным – так как до этого у него не было возможности что-либо украсть.

Справедливым, потому что его мнение до сих пор никого не интересовало.

Умным, поскольку пока только собственная семья расплачивалась за его (её) ошибки.

Да и откуда могли взяться лидеры, так как большинство советских людей в те времена плыли по течению жизни, не пытаясь ее как-то изменить.

Помню также, что почти на всех наших сборищах присутствовал Борис Николаевич. Нет, конечно, не Ельцин, а институтский парторг – красавиц, барин и дамский угодник. Обычно, он восседал несколько поодаль, сверкая золотыми очками, брильянтовыми запонками и поигрывая курительной трубкой. Он зорко следил за нами, как за расшалившимися детьми, в основном «фильтруя базар» таким образом, чтобы никто не смел, обижать его фавориток в нашем Совете.

В целом же Совет Трудового Коллектива ЦНИИ «Электроника» представлял декоративный мертворожденный орган, смотрящий в рот администрации и партийному руководству. Я все это уже видел прежде. После профсоюзной работы, которой мне приходилось заниматься ранее, новая должность особого интереса явно не представляла.

Теперь немного о моей деятельности на этом выборном посту. Понятно, что в любом коллективе, особенно в женском, неизбежны конфликты разного рода. Иногда их причины реальные. Тогда, выяснив суть дела, каким-то образом можно найти более – менее справедливое решение конкретного вопроса. В большинстве случаев же все спорные моменты возникали на пустом месте. Чаще осенью и весной. Так сказать – обострение межсезонья. Реже летом и зимой.

Поскольку коллектив окормляемый мною тогда был женским, то, со временем, я даже обобщил свои наблюдения в теорию резонанса критических дней. Дело в том, что естественные женские недомогания у моей многочисленной паствы в большем числе случаев распределялись во времени достаточно равномерно. В этом случае повышенная раздражимость отдельных представительниц прекрасного пола в конкретный момент не представляла большой опасности. Все это были лишь «случайные флуктуации», которые рассасывались сами собой.

Но иногда, непредсказуемо, весной или осенью, летом или зимой, в юных дев, в неотразимых дам, а особенно в климактерических особ «бальзаковского возраста» просто вселялся бес. Я не могу доподлинно утверждать, но в голову приходило лишь одно объяснение этого феномена. Резонанс естественных гормональных циклов. Это тогда, когда критические дни, по необъяснимой причине, вдруг начинали совпадать по времени у значительной части представительниц прекрасного пола.

Все начинали скандалить со всеми. Кто-то просто сидел, надувшись, и казался обиженным на целый свет. Кто-то писал слезные воззвания в местком, партком и ко мне, в Совет Трудового Коллектива. Вначале я пребывал просто в шоке от такого оборота дел, так как по должности должен разбираться с кляузами и мирить враждующие стороны. Разъяренные дамочки, стороны конфликтов, набрасывались на меня в публичных местах, стремясь утащить в уединенное местечко и доказать, например, что Клавка из их отдела, не только дура, но еще и большая гадина…

Правда, несколько освоившись, я понял, что нужно со всеми соглашаться, но ничего не предпринимать. Оно со временем само и рассосется, так как эффект резонанса недолог. Многому в этом смысле я научился у начальника институтского отдела кадров, с которым довольно часто приходилось общаться по конкретным кадровым вопросам.

Это, вероятно, был кадровый КГБэшник, возрастом чуть за пятьдесят. «подснежник» конторы, пребывавший под крышей института. К сожалению, я не помню его имени отчества. Ко мне он относился с большой симпатией и на первых порах здорово помог разобраться в структуре враждующих группировок и в бабской психологии.

Помню, он все уговаривал меня заняться политикой и выставить свою кандидатуру на выборах в Моссовет. Обещал всяческую поддержку. Думаю, его слова не были пустым звуком. К политике же и политикам, тогда, да и теперь тоже, я питаю стойкое, непреодолимое отвращение. Поэтому отказался. Может быть и зря….

Этот начальник отдела кадров помог мне оформить юридически грамотное письмо в климовский Горсовет с ходатайством о выделении освобождающейся в моей квартире жилплощади. Такую чрезвычайно грозную бумагу вскоре я подписал у директора института. Она выглядела весьма и весьма солидно. Для большей значимости поставил на нее, аж две печати. Собственно, ничего другого мне уже нужно не было. Предстояла «битва за отчий дом».

Решение квартирного вопроса

«…в общем, напоминают прежних…

квартирный вопрос только испортил их»

    М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

Тем временем жизнь шла своим чередом. Моя коммуналка начала постепенно расселяться. Сначала сосед Хома, отработав два года на стройке, получил ключи от квартиры в доме с забавным названием «Китайская Стена – 2». Сосед Шамиль также подался в пролетарии, вступил в число славных строителей МЖК – молодежного жилого комплекса. Сейчас эта комсомольская затея уже основательно подзабыта, а вот лет тридцать тому назад, это представлялось одним из немногих разумных комсомольских начинаний.

Молодёжный жилой комплекс как социальное движение, весьма процветало в СССР в 80-х годах прошлого века. В то время, наверное, это представлялось единственной возможностью получения молодой семье нормального жилья. Выросло оно как инициатива «снизу», но вскоре попало под жесткий партийно-комсомольский контроль.

Удивительно, но у него существовали и весьма влиятельные противники в советском истеблишменте. Посудите сами, ведь эта инициатива покушалось на самое святое, на «социальную справедливость» в жилищном обеспечении граждан, как они ее понимали. С их точки зрения разрушалась, так сказать, незыблемость иерархии социальных достижений советского человека.

Почему? Каким образом? Так ведь что должен пройти простой советский человек в процессе жизни? В начале трудовой деятельности – койко-место в общежитии, затем комната в нем же, далее малогабаритная квартира, потом хрущевка, и, как награда высшего качества, нормальная квартира по количеству членов семьи к пенсии.

В промежутке между начальной и финальной точкой советская семья была абсолютно беззащитна от произвола любого руководства. Перспектива получения «бесплатного» жилья висела как морковка перед мордой ослика, который волочит за собой огромную, тяжеленую арбу. Я знаю множество людей, которые в СССР попав в аналогичные обстоятельства, лучшие годы своей жизни отдали борьбе за получение пресловутых «квадратных метров».

Возможно это и ничуть не хуже, а может даже и менее жестко, чем американская система с «жизнью в кредит». Не знаю… Нет, детки-мажоры, которым доставались квартиры в наследство от родственников, или те, кто мог себе позволить в СССР купить кооперативную квартиру, меня, возможно тут и не поймут.

Что касалось нашей семьи, то согласно еще сталинского закона, то есть постановления Совнаркома от 28 февраля 1930 года, кандидатам наук в случае выезда соседей из коммуналки полагалась оставшаяся от прежних хозяев жилплощадь. Это «замшелая» норма закона в СССР работала плохо. Ее, тогдашнее руководство Климовской Экспериментальной Базы, скорее всего, выполнять и не собиралось. Ведь рушилась пресловутая «социальная справедливость» и какой-то выскочка, то есть я, получал жилье, не пройдя все круги ада.

Бедный мой сосед Шамиль, как я его теперь понимаю! Его тогда просто замучили уговорами оформить тайный обмен с другой семьей, чтобы после выезда вселить их в освобождавшиеся две комнаты. Это была вполне реальная, и, вероятно, отработанная схема. Ему предлагали преференции по работе, ему угрожали, на него давили. Но, он сказал твердое «нет». Ответственно утверждаю – мой сосед Шамиль, это один из самых порядочных людей, с которым мне пришлось встретиться в жизни!

Мы ничего этого не знали, хотя чувствовали, что за нашими спинами происходит какая-то возня. Вспоминается такой случай. Однажды, когда соседей не было дома, в дверь позвонили, и на пороге оказался достаточно еще молодой человек. Это был приемник Юрия Залмановича, помощника шефа по «скользким вопросам». Залманыч же к тому времени окончательно ушел на пенсию, не выдержав идиотизма «тульских варягов».

Дома в тот момент была только моя жена Лена. Она не знала, кто это такой и что ему надо. Но услышав, что это пришли к нашим соседям, она практически насильно затащила визитера на кухню, напоила его чаем и долго, долго рассказывала какие хорошие люди Шамиль и Надя и какие у них славные дети.

Все это оказалось настолько искренне и естественно, что пришелец, заявившийся в очередной раз уговаривать Шамиля сделать мне подлость, не выдержал и довольно скоро ретировался. Как мне потом рассказывали, он заявил руководству, что больше этим делом заниматься не будет. Не хочет он де вредить хорошим людям. Остались, видимо, и в нем крупицы совести, а может, просто мало тогда еще работал в своей новой должности …..

Как бы то там ни было, стало понятно, что пришло время нанести визит в Горисполком. Записался на прием к его председателю. Ждал в «предбаннике». Был вызван под начальственные очи. Напротив меня сидело несколько хмурых личностей недружелюбно сверкавших очами.

Чего вы хотите?

Я описал свою ситуацию и изложил свою просьбу.

Видимо, они все и так уже знали.

«Ну и что?» – сказала мне испитая красная начальственная рожа председателя Горисполкома.

«А ничего» – нахально ответил я и протянул ему заранее заготовленное заявление и ходатайство от ЦНИИ «Электроника», с требованием о предоставлении мне освобождавшегося жилья, как кандидату наук. Кроме того, в бумаге перечислялись некоторые мои «заслуги» – работа в Московском Горкоме КПСС и в Совете Трудового Коллектива.

Чиновники всегда боятся непонятного. В моей бумаге непонятным было все. Совет Трудового Коллектива – это же самая модная «фишка» того времени. Горком КПСС – так это же основа власти.

Что делать?

Послать этого наглеца куда подальше?

А вдруг чего не так?