Под ручку с Богом!

Каждый такой удар доставлял неприятные ощущения, но еще больший гнев вызвало то, как Петр стал обращаться с Тамарой после импровизированного венчания. С ней он не скупился на трехэтажные выражения, ее слезы не вызывали в нем сочувствия, а избиения стали нормой. Иногда хотелось вмешаться и вонзить в его потную спину кухонный нож, но подобные ссоры после горючих слез частенько заканчивались бурным сексом, и я понимал, что в эти разборки лучше не вмешиваться.

Поскольку дядя Петя был жадным прохиндеем средней руки, то воровал даже у тех, на кого работал. Я подозревал, что он ведет какую-то сомнительную двойную игру. Он все время что-то бурчал себе под нос и аккуратно записывал в тетрадочку какую-то черную бухгалтерию. Он частенько с кем-то спорил по телефону, и я понимал, что его провал – дело времени.

В те времена на милицию никто не полагался, и поэтому для расправы над Петром Николаевичем наняли обычных бандитов. К подъезду подъехал «форд», из него вылезла пара «быков» и зашла к нам «на чай». Петр долго не хотел отдавать какую-то сумму, и в результате вся техника в доме была перебита. Качки были туповатыми ребятами, поэтому швыряли Петра по всей квартире и не соглашались ни на какие компромиссы. Мое присутствие их не смущало. Сломавшись под тяжестью избиений через несколько часов, Петр снял с полки массивную икону и выдал «спортивным костюмам» пакет с аккуратными пачками зеленых долларов. Смекалки Петру Николаевичу было не занимать, это уж точно, но притащить в дом красивую икону с тем, чтобы использовать ее в качестве тайника, было откровенным богохульством. Конечно, я и поверить не мог, что в доме, где царил складской хаос, хранилось так много денег! Спортсмены забрали пакет, обоссали стульчак унитаза, подмигнули мне и удалились, а Петр схватился за голову, упал на колени и зарыдал. На это было приятно смотреть, потому что зло должно наказываться демонстративно и акцентированно, иначе человек не усвоит урока.

Уже не помню, как именно звучал диагноз, но после побоев две недели Петр даже не вставал с кровати. Он получил больничный, какое-то время бюллетенил и вскоре уволился с работы окончательно. С тех пор «настоящий мачо» постоянно находился дома на диване, а забота о хлебе насущном полностью легла на хрупкие плечи Тамары.

Потеря денег обострила эгоцентризм Петра до предела, он испытывал жену и меня на прочность ежедневно. Теперь он курил даже в постели, охал матом на всю квартиру при любом движении, требовал водки и часами пересматривал любимые фильмы на полную громкость. Складывалось ощущение, что он делал это назло, чтобы мы тоже страдали на физическом уровне и чувствовали, как ему больно.

Как ни странно, я был совершенно не рад новому положению дел. С одной стороны, Петя получил по заслугам и вроде бы восторжествовала справедливость, но с другой – все рухнуло к чертям! На эти деньги можно было бы купить не только машину, но и квартиру. Мы могли бы изменить нашу жизнь к лучшему, но самонадеянность и алчность Петра перечеркнули наши перспективы.

Зарплаты Тамары хватало только на еду. В сухом остатке я имел раскладушку, мольберт и безработного пьяницу, который становился злее с каждым днем. Тамара по вечерам ревела, искала виноватых, жаловалась на судьбу и продолжала прикладываться к бутылке. Моим единственным другом по-прежнему оставался Маркиз.

* * *

В результате побоев у Пети отнялась нога, и он перестал ходить. Надежда на то, что все когда-нибудь вернется в прежнее русло, испарилась окончательно. Денег катастрофически не хватало, и Петр решил, что я обязан зарабатывать деньги самостоятельно. Поскольку я был совершеннолетним и у меня не было приводов в милицию, дядя Петя стал использовать меня в качестве курьера по доставке марихуаны. Мол, даже если и примут, то в первый раз отделаешься штрафом, а во второй раз полтора года условно. Дядя Петя отсидел в общей сложности гораздо больше и про срок в восемнадцать месяцев говорил иронично: «Семечки!»

На практике это выглядело так: я ловил машину и по Варшавскому шоссе ехал почти до МКАД, в район Аннино, где пробирался к воротам воинской части и подавал условный сигнал. Ко мне выходил солдат-срочник и выносил конверты или спичечные коробки с травой, которые величественно называли «кораблями». После я «огородами» шел до троллейбусной остановки и ловил машину в обратную сторону. Все занимало около часа. Ездить приходилось два-три раза в неделю, так как Петр был довольно успешным торговцем и втридорога умудрялся распространять «шишки» среди уличной молодежи. Трава была отменная, и деньги постепенно вернулись в нашу обитель. Так у меня появились карманные средства на краски и кисточки. Конечно, на таких курьеров, как я, периодически устраивались облавы, но бегал я всегда хорошо и соблюдал осторожность. Правда, однажды меня выследили конкуренты и погнались за мной, но я рванул от них пулей, забежал в местный автосервис и спрыгнул в автомобильную яму, пока какой-то дед делал своему «Москвичу» сход-развал. Парни походили-поискали, но старик меня не выдал, так как я наврал ему, что это гопники из соседнего района, которые отнимают деньги у малышни. Пожилой слесарь проникся моим рассказом, проводил до остановки троллейбуса и подарил видавший виды эспандер для развития силы кистей:

– Тренируйся! Не позволяй всякой шпане себя обижать!

Эх, дед, где ты теперь? Если умер, то желаю тебе Царствия Небесного.

А вот Пете было плевать на мою безопасность, он постоянно хохмил на тему моей внешности: «Хорошо, что ты такой чушок! Ни один мент не заподозрит, что в твоем рюкзачке куча травы!»

Со временем к травке добавился героин. Денег стало побольше, но появился побочный эффект. Догадываетесь? Правильно! Петр стал ширяться для души. Сам он это называл «снимать накопившееся напряжение». Конечно, мне было плевать на его здоровье, но вскоре характерную дорожку от инъекций я заметил на щиколотке Тамары. Я понимал, что через три месяца он начнет жить от укола до укола, а мне придется бить стекла в машинах, чтобы воровать барсетки и магнитолы. Это не входило в мои планы, так как я давно уже решил, что проживу долгую и счастливую жизнь! Я не собирался сидеть на «малолетке». Мне вполне хватило впечатлений от детского дома!

Я понимал, что Тамара любит этого козла и преданность его чудовищным желаниям сведет ее в могилу. Если она получит передозировку, то что тогда будет со мной? Неужели моим официальным опекуном станет этот синий уголовник, который мнит себя Тони Монтаной? Нужно было действовать, но как? Что предпринять, чтобы изменить ситуацию? Это был настоящий вынос мозга, а времени для решения проблемы оставалось не так много…

* * *

В тот день я достал Маркиза из коробки и вывел его погулять. Мы посидели во дворе под массивной ивой и решили, что так дальше продолжаться не может и все должно быть прекращено в течение недели. Маркиз предложил мне план по нейтрализации опасности, и за пару дней я выстроил вполне жизнеспособный алгоритм дальнейших действий.

В тот день у Тамары был выходной, и я весь вечер провел в студии. Вернулся я очень поздно, и в квартире стояла подозрительная тишина, лишь в ванной горел свет и дверь была приоткрыта. Честно говоря, я испугался и подумал, что кому-то стало плохо, и только поэтому распахнул дверь, и тут я увидел, как Петр хладнокровно вводит в щиколотку Тамары героиновый нектар. Мне чуть не вытошнило, и я бросился в комнату, но по дороге наткнулся в темноте на что-то пушистое и мягкое!

В коридоре на полу в неестественной позе лежало тело Маркиза. Он не подавал признаков жизни. Я взял его на руки, но он не дышал, и меня затрясло от шока. Я сел в кресло и зарыдал. Я гладил то, что было мне дороже всего на свете, и не понимал смысла происходящего в этом мире.

В комнату вошла Тамара, посмотрев на меня равнодушно, она пообещала завтра же отправить меня в психушку или сдать обратно в детдом, а потом ко мне подковылял Петр, вырвал из рук Маркиза и швырнул его на пол:

– Сейчас же выбрось эту дрянь!

В следующую секунду я увидел замах, зажмурился, и резкая волна теплом разлилась сначала по голове, а потом и по всему телу.

Очнулся я на кухне. Раскладушка была мокрой насквозь от мочи, и мне жутко хотелось пить. Не знаю, как долго я был в отключке, но дядя Петя храпел на весь дом, в раковине валялся шприц, а туфли Тамары валялись в коридоре с оторванными каблуками.

* * *

Маркиза я похоронил в палисаднике под окном так, чтобы никто не видел. С этого момента я остался один. Да, была Ольга Робертовна, но она была моим наставником и не могла заменить друзей. Да и грузить ее своими проблемами не хотелось. Дядя Петя окончательно подавил Тамару, и мои сожители деградировали с каждым днем все больше. Роль наркокурьера выполнять я отказался, и на мое место Петя в тот же день нашел какого-то молодого торчка.

После очередного скандала в семье я пришел в изостудию, рассказал обо всем Ольге Робертовне; она выслушала меня и на всякий случай дала дубликат ключей от студии. Ждать помощи откуда-то сверху было бессмысленно, и я решил взять ситуацию под личный контроль, никому об этом не сообщив. Я определил для себя все ценные вещи в квартире, сложил их по коробкам и перенес в студию. В основном это были книги и материалы для живописи. Злоба Петра набирала силу, и я решил подстраховаться, так как мои вещи могли быть выброшены в любой момент безо всякого повода.

Все наркоманы живут по индивидуальному распорядку, так вот Петр ежедневно вмазывался где-то между 8:00 и 8:30 утра. Это было священно. В то утро он потребовал сгонять за сигаретами. Когда я удовлетворил его требование, он высказал мне, что в доме куда-то подевались все зажигалки! Я понимал, что он затевает очередную ссору, в которой обольет меня грязью с ног до головы. Конечно, зажигалку я спрятал нарочно, чтобы побесить перед смертью этого психопата. Он швырнул в коридор ту самую массивную пепельницу и криком подозвал меня снова. Я принес спички и сделал вид, что цепенею от страха и полностью нахожусь в его власти. Чтобы добавить этой сцене драматизма, я включил сборник Стинга (Петр называл его музыку тягомотиной) и сел на пожелтевший матрас. На часах было 9:30, меня охватило приятое волнение. Что же на этот раз?

Он вставил в рот сигарету и щелчком пальцев потребовал огня! Я подыграл ему и зажег спичку нарочито дрожащими руками. Я кайфовал от своего замысла, предвкушая развязку. Ведь он ни о чем не догадывался и продолжал верить в свою безнаказанность. Петр прикурил, взял четки, бросил на меня высокомерный взгляд и прищурился. Наркотик действовал, и Петр заметно «тормозил», но все равно пытался что-то выдумать. Мысли блуждали в его голове все медленнее, героин растворял энергию и на глазах переключал организм в режим ожидания. Мое волнение постепенно испарялось, и я чувствовал, что внутри меня вот-вот разожмется пружина, которая запустит механизм праведного отмщения. Представление по моему сценарию начиналось.

– Если сейчас же не вырубишь это нытье, я тебе так дам промеж глаз, что шкура на жопе треснет! – Петю явно раздражала моя улыбка. – Не смотри так на меня! Ты пока еще говно на лопате! (Приятно слышать. Взаимно.) Будь ты на моем месте, то давно бы вздернулся! (Ну, зачем так грубо?) Я терплю адские боли! Адские! (Да не торопись ты так, все впереди!) Думаешь, ты крутой художник? Ты малюешь бред, который на хер никому не сдался! Этим ты ни черта не заработаешь! Мужику нужно ремесло! Профессия! (Становится скучновато.) Оглянись вокруг! Что ты видишь? – Я растерянно начал вертеть головой по сторонам. – Все это – электроника! И если ты в этом шаришь, то тебя любая шлюха в зад поцелует, несмотря на твой паршивый глаз! (Нехорошо обзываться. Некрасиво.) Молчишь? Потому что тебе сказать нечего!

Он закашлялся, чем сильно меня порадовал, я взял пульт и сделал музыку чуть громче.

Петю накрывало, и он с трудом ворочал языком:

– У меня есть друг, Антон Мельников, он электронщик. Вместе в Польше служили, я, как поправлюсь, сведу тебя с ним, он – голова… Ох, он башка! Приемники в «мыльнице» собирал! Все офицеры перед ним скакали на задних лапках… Он научит тебя, но одно условие: половину заработка будешь отдавать матери, потому что… Потому что она…

Тут Петю окончательно сморило, и он засопел. Теперь мой выход! Я поставил песню «Shape of my heart». Ведь Петр Николаевич обожал фильм «Лион», и я решил исполнить последнее желание приговоренного. Он хотел, чтобы его жизнь походила на крутое кино? Нет ничего невозможного! Пусть финальный эпизод его жизни будет максимально приближен к высокой кинематографии.

Я притащил из кладовки горючий скарб, облил все бутылкой растворителя, раскурил сигарету и попытался вставить ее в безжизненные пальчики дяди Пети, но они каждый раз роняли ее на матрас. Я хотел забрать у него четки, но правая рука зажала их бульдожьей хваткой. Ну и черт с ними!

Я пересел на стул и взглянул на комнату: огонь начинал разгораться, и вкупе с музыкой все это придавало моменту некий символизм! Под конец второго куплета пламя превратилось в настоящего дракона, который безжалостно залатывал убогую обстановку комнаты. Я закашлялся от неожиданно едкого дыма и решил, что пришло время убираться.

Я встал, обернулся, посмотрел вокруг, чтобы убедиться в том, что ничего не забыл, и бросил взгляд на иконы: интересно, что Бог думает о моем поступке? Почему не помешает мне прямо сейчас? Почему не остановит? Я вгляделся в лики святых и удивился, что они закрыли глаза! Что бы это могло значить? Да какая теперь уже разница? Поступок совершен, и мотивация не имеет никакого значения. Если уж святым было плевать на жизнь Петра Николаевича, то мне тем более! Поддерживаю! Песня доиграла.

Я закрыл все окна, двери и поставил диск сначала. Неизвестно же, сколько будут ехать пожарные, а у Пети появится гипотетическая возможность очнуться в объятом пламенем доме и спасти самого себя под хорошую музыку. Диск, конечно, жалко, но пусть это будет ему моим последним подарком. Финальные титры. Ха-ха-ха!

В студии вовсю шли занятия, и я на цыпочках незаметно пробрался в комнату Ольги Робертовны. Я достал мольберт, закрепил холст, достал масляные краски и включил «Shape of my heart» теперь уже у себя в плеере. И вдруг внутри меня словно разорвалась петарда! Я почувствовал невероятный прилив сил, на меня обрушилась лавина необъяснимого вдохновения.

Я начал выдавливать краски на холст и щедро размазывать их мастихином, начисто забыв об экономии материалов. Меня несло, словно в потоке горной реки, и я потерял волю к возможному сопротивлению. Музыка врывалась в мозг, и создавалось ощущение, что сам Стинг дирижирует моими руками. Каждый мазок я накладывал в аккурат музыкальной фразе. Феерия! Мое сердце пылало огнем, и пальцы обжигали языки музыкального пламени. Бесконечный поток бессознательного смешивался с творческим экстазом, и неведомая сила все глубже затягивала меня в омут внутреннего «я». Музыка постепенно стихла, мое тело расслабилось, я потерял сознание и очутился в кромешной тьме.

* * *

Как хорошо, когда тихо, верно? Мне нравится звенящая тишина. Это помогает услышать собственные мысли и задуматься над тем, кто ты есть и для чего послан на Землю. В последнее время я только и думаю над тем, КТО Я и ЗАЧЕМ Я? И что произойдет потом, когда все закончится? А если после смерти нет ничего? Темный экран перед глазами и такая же чернота в мыслях? Надолго ли это? А если навсегда?

Иногда жертвам кажется, что, чем громче они взывают о помощи, тем скорее придет спасение. Глупцы! Лишний шум, напротив, отталкивает «героев» и вызывает праведный гнев преступника. Мой вам совет: если вам не за что держаться в этой жизни, то просто смиритесь и уйдите достойно. Своей суетой вы лишь возбуждаете нездоровый аппетит палача. Примите смерть тихо, по-христиански.

Помните, сколько всего пришлось вытерпеть Иисусу? Смотрели фильм «Страсти Христовы»? Замечательное кино. Вы не против, если я налью себе чая? Я немного переволновался, хочется пить, в горле пересохло. Никогда не думал, что исповедоваться настолько трудно и утомительно. Потерпите, скоро будет повеселее.

* * *

– Ларион! Проснитесь! – Голос Ольги Робертовны вытащил меня из воронки и свет ударил в глаза. – За вами мама пришла. Просыпайтесь!

Я взглянул на Тамару, ее лицо походило на бледную поганку, взгляд был опустошен, и я понял, что задуманное свершилось. Не думал, что внутреннее ликование будет скрывать так сложно, ведь, несмотря на тяжесть содеянного, на душе у меня щебетали воробушки. Я думал, как бы более естественно начать разговор, но в голову лезли только банальности.

– Ольга Робертовна, а я долго спал? – Приходилось изображать наивность и непонимание происходящего.

– Мама вас ждет. Поднимайтесь!

Я подошел к Тамаре, и она кивнула в сторону выхода. Я пошел за ней следом. Спокойно, не торопясь, смакуя каждую минуту этого отрезка времени. Я старался не пропустить ни одной детали. По дороге от студии до дома я ловил на себе взгляды прохожих, и даже совершенно незнакомые люди словно подмигивали мне, поднимали вверх большой палец и как бы произносили: «Ларик, ты – мужик!»

Когда мы подошли к дому, то пожарные уже свернули шланги и собирались уезжать. Старший офицер покачивался на пятках и, посматривая в папочку с документами, равнодушно беседовал с местным алкашом: