Безмолвие

– Как сынишка твой поживает? – Валера принялся завязывать светскую беседу. Дядя сегодня был немного задурманен. Переживания у старого война порой кипели в голове не шуточные. Плод воспоминаний. Видать сегодня какой-то якорек из памяти покачнул его омут в голове. Придонный ил пережитых эмоций дымкой поднимался, несомый волнами сознания. Опасное состояние при котором нужно вытягивать человека из самокопания в социум, наполненный людьми. Жена, сынишка и даже он, Валера – вот что должно окружать тонущего средь переживаний ветерана в минуты наплыва воспоминаний.

– Кто? – Несколько секунд осознания о ком речь, и поднятие из глубины за свежим глотком воздуха. – А, Сереженька. Он сегодня с мамкой и классом пошел в военный музей.

– На Поклонной горе?

Кивок.

– Хочет морячком стать, океаны бороздить. – Петр выдавил из себя улыбку, оправдывающую следующие произнесенные слова, – в море спокойнее, там люди не убивают друг друга.

Валера хотел было возразить последнему умозаключению, поделиться недавней находкой о линкоре «Новороссийск», но вовремя промолчал.

Не время затевать споры.

– Давно я братца не видел, – затянул Валера.

– Скоро паспорт получит первый. Начнутся бессонные ночи в побегах за девочками. Потом и я его реже видеть буду, сорванца.

Валера вспомнил свои холодные майские вечера предвыпускного класса. Цветущая вишня в свете высокого фонаря, неуклюжие прогулки с девочкой вдоль трассы до дома. Укоры своего эго за неуместные и несмешные шутки, выпаленные для нее. Потеющие ладошки и зудящие от прыщей щеки. А еще Валера с отвращением для себя пришел к вполне очевидному, но не озвученному ранее выводу: у парня уже что-то просыпалось в штанах, как и у него в свое время. В этом аналогии с малолетним двоюродным братцем проводить не хотелось. Сплюнул.

«Как снег покрывает красный от крови асфальт»… – пробормотал дядя Петя.

Валера достал одну из принесенных прохладных жестянок, протянул дяде. Тот, не отрывая взгляд от пепла, машинально вскрыл баночку пива. Прежде чем поднести напиток ко рту, плеснул освежающую пенную струйку на угли.

– Теперь порядок, – голос мужчины чуть дрогнул. Порывавшиеся выйти из недр груди слова, так и остались не озвученными под напором струи прохладного пива.

– Принято говорить «пепел, как снег горы Арарата» … – принялся было острить Валерий, но дядя его перебил.

– К черту Арарат! И Дербент и прочую … – Пиво вновь заглушило обрывки фраз.

Валерий тоже пригубил из своей банки, принялся насаживать мясо на шампур. Отвык он от тонкостей общения с ветераном Афганистана. Петр Васильевич был порой вспыльчив. Особенно в те моменты, когда его накрывали воспоминания. Прийти они могли ниоткуда, как сейчас, например. Картина легкого ноябрьского снега, мерещившаяся в пепельном осадке на углях, рисовала следы погромов в далеких землях.

В этот раз Петру вспомнился не Афганистан. С татарином Маратом они получили первое боевое крещение, будучи курсантами.

– Не спутай шампура с бараниной, – пробурчал Петр, приходя в реальность от воспоминаний.

Валера посмотрел на оголенное мохнатое пузо пожилого человека. Этот мужчина пережил многое и о том говорили не только редкие татуировки на предплечье и костяшках пальцев – военные регалии – но и шрамы. Под правой грудью белел здоровый округлый шрам размером с пятирублевую монету. На спине, чуть ниже просматривался подобный шрам более меньших размеров. Принял в себя металла дядька в свое время, причем, с его слов, это произошло не на войне, но в месте пострашнее – в центре Москвы, на Арбате. Война она не там, где граница интересов – она всегда там, где есть, хотя бы два человека.

Надо говорить, так будет легче – этот рецепт душевного здоровья Валерий усвоил с детских времен, когда отец был еще жив. Тогда глава семейства до глубокой ночи засиживался за пьяным столом с братом и его боевыми товарищами.

– Дядь Петь, я давно знаю Марата, но не припомню, чтобы ты рассказывал, как вы с ним познакомились.

Пузатый мужчина потряс пустой баночкой надо ртом, вытряхивая последние капли пива.

– Мы познакомились с этим маленьким злобным татарчонком при дожде из отрубленных писек.

Валерий поперхнулся глотком пива, неделикатно сплюнул все содержимое на брусчатку.

– Что, достаточно романтичное вступление для вашего московского брата? – Захохотал Петр, поняв, что зацепил изнеженного племянничка за живое.

– Сам-то давно в Калугу переехал? – Огрызнулся тот.

– Даже в этом … городе, – мужик махнул рукой в сторону МКАДа, – я всегда занимался настоящим делом. Не то, что ты. Эх, видел бы тебя отец.

– Он мне посоветовал идти на экономический факультет. В этой стране должен кто-то проектировать не только дома, но и финансовые потоки.

– Не напоминай…

Петр замолк, всмотрелся в угли. Нет, не снег и не кровь, а всего лишь обугленные деревяшки.

– Женится тебе, дураку, надо. Скоро четвертый десяток пойдет, – дядя заговорил о житейских темах, значит отошел приступ так называемого Афганистанского синдрома, или как новомодно нынче именовать: «Вьетнамские флешбеки».

– Я чайлдфри. – Холодно буркнул Валера. Отговорка на все случаи жизни. «Ты импотент?» – нет, просто чайлдфри; «Значит, боишься ответственности?» – чайлдфри; «Ты эгоист!» – я чайлдфри; «Почему в мире столько несправедливости?» – Бог тоже чайлдфри, посмотрите, что он сделал со своим единственным сыном.

– Пидар ты, а не чайлдфри! – Рявкнул Петр, – что вообще за слово такое?

– В прямом переводе «свободные от детей».

– Во-во, точно пидар. И как только Машка тебя терпит. Была бы нормальная баба, уже за десяток лет под венец отволокла. Тьфу.

– Во-первых, она не «моя баба», мы друзья. Во-вторых, она тоже…

Валера не успел договорить, как Петр вклинил:

– Чайлдфри!

Заливисто расхохотались.

– Зачем девке голову морочишь? Бегаете, развлекаетесь, а как до дела, так: «мы просто друзья».

– Это другое, долго рассказывать, – замялся Валера.

Вопрос женитьбы на Маше он как-то рассматривал, но не хотел сейчас о том разговаривать с подвыпившим родственником. Как тому объяснить о своем страхе испортить состояние процветающего комфорта. С Машей весело, с ней легко, но все это кончится, лишь у них появится повод для официального требования обязательств. «Почему ты ужинаешь без меня?», «Почему спишь в другой постели?», «Нам надо присмотреть домик в Электростали» и прочее и прочее. Лишь одна мысль о необходимости обустраивать семейное гнездышко и отращивать усы для солидных семейных фотографий, пробуждает в ушах Валеры гул. Он зажмурился и замотал головой.

– Слабые отговорки, – махнул рукой Петр.

Валерий захотел отомстить дяде за чрезмерно хамское вмешательство в его личные вопросы. Надменное поведение легко пошатнуть, припомнив тему отданного Родине долга. Давний прием: если нечего противопоставить, говори о патриотизме. Жаль, оружие отчаянного финального хода непременно приводит к опрокинутому душевному равновесию. После того, старого воина нелегко поставить на ноги здравомыслия вновь.

К черту, Петр заслужил, нечего обзываться:

– Когда, говоришь, те загадочные осадки из писек были?

Петр закурил.

– Я был курсе на втором, – выдохнул дым, подумал о годах. – Да, мне еще двадцати не было. Тогда мы с Маратом впервые почувствовали тепло чужой крови на своих руках. Скажу я тебе, такое ощущение – не из приятных. Но братство, скреплённое кровью чужака – наиболее крепкое.

Валерий взял следующий шампур, старался держать кисти рук подальше от белоснежной футболки. Перепачканные в крови и маринаде руки крепко сжимали куски мертвых животных.

– Это ты сейчас про Афганистан?