Повести

– Ну, все, конец ему! – зловеще прошептал Иван Иванович, но все расслышали эти его слова, не предвещавшие ничего хорошего командирскому механику лейтенанту Кулакову.

Иван Иванович рывком распахнул дверь кабинки, ненадолго застрял в дверях и стал пятиться назад, волоча за собой что-то тяжелое и упирающееся. Он волок за шиворот Кулакова, не давая ему встать на ноги, пока не затащил его за переборку. Затем послышались глухие удары с уханьем, после – тишина. Из-за перегородки вышел, совершенно спокойный Иван Иванович и быстро вошел в кабинку тренажера, она была пуста, никто не решился войти туда.

Между тем, вечером на ужине, Кулаков не появился, а утром на завтраке в столовую вошел мрачный полковник Грохотов, кого-то поискал глазами, но, видимо, не нашел. Он остановился за спиной мирно жующего Ивана Ивановича, что-то хотел сказать или спросить, но, подумав, махнул рукой и вышел из помещения.

Ропот одобрения пробежал по столовой, но ни один человек из членов Команды не решился подойти к Ивану Ивановичу и как-то выразить благодарность ему за то, что им был наказан человек, которого, сказать откровенно, недолюбливала вся Команда за его наглость и хамство. Многие из ребят были гораздо сильнее и крепче Кулакова, но они не желали осложнять отношения с самим полковником Грохотовым. Это и сдерживало их от разборок с этим человеком.

Урок, данный Иваном Ивановичем Кулакову, заставил зарвавшегося механика командирского танка пересмотреть свое поведение и, тот на глазах у всех офицеров, стал меняться в лучшую сторону. Такое перевоплощение не мог не заметить сам полковник. Довольный изменениями, происходящими у него на глазах, он, порой, встретив Ивана Ивановича, не гнушался протянуть уму руку и одобрительно похлопать по плечу.

Мы с Иваном Ивановичем схожи характерами лишь в нормальных условиях. То же внешнее спокойствие, доброта в голубых глазах, безотказность в помощи. Но стоит измениться условиям, я теряюсь, могу стерпеть даже оскорбления. Мне становится стыдно за непорядочное поведение других людей и, до последнего мгновения я не предпринимаю никаких мер, из боязни обидеть человека или людей, в общении с которыми нахожусь в это время. Наглые же люди, не получившие должный отпор, моментально садятся тебе на шею и, стараются использовать тебя по своему усмотрению. В моем характере, терпеть до тех пор, пока это терпение не треснет.

Как бы я поступил на месте Ивана Ивановича в случае с Кулаковым? Стыдно признаться, но я, перебрав в уме несколько вариантов разрешения конфликта, признался сам себе, что ничего интересного бы не произошло. Побурчал бы, ища поддержки, присутствующих рядом офицеров и, не найдя ее, стерпел бы, кляня в душе наглого командирского механика.

Вот такое-то мое поведение и привело в бешенство нашего командира Руслана Шакирова. Ну, что же, он прав. Проанализировав свое поведение, я признал, что характер-то у меня действительно дрянненький. Тут то и защемило сердце, работать нужно над собой, Ох, как много придется работать. Прав Руслан, обиды на него нет. За себя обидно.

* * *

За последние два дня я почти не встречался с Анатолием, моим рыжим коллегой по воде. Видел его только издалека, но он меня не замечал. Но даже со стороны, я разглядел в его лице озабоченность, а в движениях – нервозность. Опять что-то неладно с ним. Думаю, пора прекратить вождение с ним, как с ребенком. У самого проблем по уши. Я не пытался встретиться с ним, но случай свел нас.

Увидев меня, он, кажется, обрадовался, но глаза его были неспокойны, нервно бегали и неестественно блестели. Такой блеск я видел в глазах монашки в первый день Пасхи, когда она, с величайшим восторгом говорила людям о воскрешении Христа. В ее словах было много страсти и глаза сверкали таким неестественным блеском, что находиться возле нее мне стало жутко, и я поспешил уйти.

Анатолий подошел ко мне, ухватив за рукав, и прошипел:

– Подожди, пройдут, – он смотрел на меня именно тем змеиным взглядом стеклянных глаз, от которого у меня перехватило дух. Пропустив ребят из Команды, спешащих на тренировку, Демин оглянулся по сторонам и сказал:

– Давно не виделись. Ну, здравствуй.

– Привет.

– Вчера заглянул в свое барахлишко, нашел газету. Я ее в Бресте еще купил, да прочитать не пришлось, все некогда было. Весь вечер читал, тоска до слез пробила, каждую строчку по нескольку раз перечитывал.

– Верю. Не зря ведь говорят, что «на чужой сторонушке рад родной воронушке».

– Не это главное. Ты ведь слышал о Ванге? Ну, этой, болгарской ясновидящей. Так вот, знаешь, что я в этой газете вычитал?

– Ты вычитал, ты и говори, – попытался съязвить я.

– Статья там, об этой старухе, интересная попалась. Ты, ведь, слышал, что она в своих предсказаниях, никогда не ошибалась, ну, или почти никогда?

– Не могу понять, к чему ты клонишь, Демин?

– Слушай внимательнее. В этой статье говорится об ошибках Ванги. Так вот…, – он на время приумолк, пропуская очередную группу ребят.

За прошедшее время, пока мы в море, офицеры до такой степени усвоили распорядок, что весь механизм Команды работал, как часики, и на разгильдяйство не оставалось ни одной минуты. Ровно через такой же промежуток времени, пройдет новая группа людей в сторону зала и, через минуту вернется предыдущая.

– Так вот, – продолжил Анатолий, загадочно шипя. – Я уверен, что Ванга не ошибается. Она предсказала, что русские будут там, куда мы спешим.

– Так ты считаешь, что наши там уже есть или будут?

– Я не думал, что ты такой бестолковый, – взбеленился Демин. – Неужели ты никак не поймешь, что ты, да-да, ты направлен туда. И все мы, вся Команда. И эта техника, и весь корабль, в конце концов. И лодки, там, в глубине, тоже идут туда.

Он схватил меня за грудки, тряся и глядя мне в глаза страшным змеиным взглядом. Клочья пены срывались с его губ, когда он выкрикивал последние фразы:

– Права Ванга! Сто раз права! А мы – смертники! Мы – заложники! Ты понимаешь это? Понимаешь?

Я пытался оттолкнуть его от себя, но не смог. Когда-то я слышал, что у сумасшедших сила неимоверная, а теперь сам прочувствовал ее, уже относя Демина к этой категории людей.

Анатолий продолжал наседать на меня, хватал за горло. Мой берет валялся на полу, мы по нему топтались. Было слышно, как, ломаясь, хрустнула кокарда. Я чувствовал себя, как в дурном сне. Ударить Демина, как человека, мной уважаемого, не смог, рука не поднялась. Вот этим я и отличаюсь от Ивана Ивановича. А ведь стоило! Возможно, жесткость вернула бы ему сознание. Анатолия от меня оторвал Руслан, ему для этого пришлось дважды ударить Демина по ребрам. Этого оказалось достаточно. Демин, обняв грудь руками, побелел лицом, и взгляд его перестал быть стеклянным, будто от тумаков моего командира, у него из глаз выпали стеклянные линзы. Подошедший Иван Иванович, к моему изумлению, хладнокровно поставил диагноз:

– Обострение, простое обострение.

– Чего, чего? – переспросил его Руслан.

– Обострение шизофрении.

– Так, у него же никогда не было такого, – возразил я.

– Все просто. Раньше он не оказывался в ситуациях, требующих большого психического напряжения.

Руслан продолжил мысль Ивана Ивановича:

– Первый случай обострения был у него несколько дней назад. И ты, Виктор, сам уговорил Анатолия, немного успокоил, вроде и отошло. Ан, нет! Он много переживал, и этот факт снес ему крышу.

Я пересказал ребятам все то, что услышал от Демина. Анатолий сам внимательно слушал мой рассказ и, кажется, сомневался в правдивости моих слов. Он порывался перебить меня, но боль в груди заставляла его молчать.

– Ну, и как нам с тобой поступить? – спросил Демина Руслан.

– Что это значит – «как поступить»? – сквозь кашель чуть выговорил Анатолий.

– Да так! Прихватит еще раз, натворишь бед. Лечить тебя надо, псих ненормальный. Нашего Виктора чуть не придушил. Тебе нужно было на меня или на Ивана Ивановича нарваться, больше бы не стал выкидывать такие кренделя.

– Руслан, давай еще раз поверим, что у него все будет нормально. Любой его подобный случай сделаем последним, – робко попросил я.

– Эх, доброта ты, доброта. Видать, не переделать тебя никогда. Умирать будешь, а на зло злом не ответишь. Может, в этом, твое счастье. Но я думаю, что беда. Нельзя военному быть таким. Ну, да ладно. Иди Анатолий, отлежись. Не думай ни о чем плохом. Находясь в таком состоянии, ты успел уже пообщаться с кем-нибудь?

– Со своими колобками я почти не общаюсь. Они оба, осведомители службы внутренней безопасности. Сам лично пронаблюдал, как Юрка, тот, что черненький, нырял несколько раз к ним в кабинет. После таких визитов, они, обычно, начинают шептаться и замолкают при мне. Правда, я сегодня одного потряс. Да, за дело, он в моих вещах ковырялся. Газету, наверное, искал, а я в подушку ее спрятал, не нашли, – очень долго говорил Демин. Его разговор часто прерывался кашлем и оханьем.

– Как же они узнали про твою газету? – не выдержал Иван Иванович.

– Сам я им вчера эту заметку про Вангу прочитал. Вот дурак!

– Уважаю людей самокритичных, но только не тебя, Демин. За любого из моего экипажа, я любому башку сверну, как курчонку. Попытаешься сделать плохо – сверну. Ты меня понял?

– Ладно, все понятно. Я пошел.

Он удалялся от нас, держась за ребра и слегка покачиваясь. Мы же, смотрели ему вслед и, каждый из нас рассуждал о происшедшем по-своему. По мере того, как Демин уходил все дальше, я стал готовиться к нравоучениям Руслана, который, как мне казалось, ну, просто не сможет упустить такой возможности повоспитывать меня, своего подчиненного по службе.

Удивительно, но ничего подобного не произошло. Ни одного слова в мой адрес не было сказано. Весь вечер мы болтали на разные отвлеченные темы, ни разу не вспоминая обо всем, что произошло. После ужина, мы перекинулись в карты, чего раньше никогда не бывало. Предложил Иван Иванович, а Руслан поддержал его. Вечер смягчил напряжение дня, потому и спать ложились с хорошим настроением. Единственное, что немного подпортило наше общее настроение, так это слова, сказанные Русланом уже в постели: