Приключения. Фантастика

Офицеры всего полка насторожились в ожидании сведений из госпиталя. Сведения не были добрыми: без изменений, в сознание не приходит. Вернувшись из госпиталя, командир вызвал всех врачей и собрал их у себя в кабинете. Трудно сказать, что он им там обещал или советовал, только, после двухчасовой разборки, когда он отпустил весь медперсонал части, они старались не показываться на глаза офицерам части и просидели в полковой медсанчасти до утра.

Утром, встречать Подольскую Наталью в город Магдебург направился его земляк, друг и коллега, Виктор Черных. Только он один видел ее вживую. К этому времени новых обнадеживающих сведений о состоянии Подольского не поступало. Он упорно не приходил в себя.

Все офицеры роты по очереди сидели около больного. Изменений, кроме периодического появления белой густой пены изо рта не было. Он не пошевелил даже пальцем, слабое дыхание лишь чуть вздымало грудь. День ничего положительного не принес, а ближе к вечеру приехала его жена, Наталья.

Наталья Подольская приехала уже подготовленная к неприятностям, но она не думала, что все так плохо и, ее молодой муж находится в предсмертном состоянии. У Виктора Черных, пока они ехали до места службы, все теплилась надежда, что его другу, мужу Натальи, стало лучше. Он надеялся, что Подольский пришел в себя и теперь сможет объясниться с женой по поводу состояния его здоровья. Виктор объяснял Наталье, что с Валерой произошел какой-то приступ, не то аппендицита, не то другой какой, но ему необходим в настоящее время только покой, а, возможно, он уже прооперирован.

Покормив Наталью в офицерской столовой, Виктор привел ее в кабинет командира полка. Подполковник и молодая жена Подольского долго беседовали, она постоянно торопила командира с поездкой в госпиталь, он, командир, оттягивал время, предвидя всю тягость встречи Натальи с неподвижным, почти мертвым мужем. Они уехали спустя три часа.

Трогательная встреча молодоженов, могла и должна была быть совсем не такой. Наталья, не привыкшая еще к своему мужу, увидев неподвижного мужчину, очень похожего на ее жениха во время свадьбы, но теперь, больше напоминающего покойника, страшно испугалась. Долго ей пришлось привыкать, чтобы, пересилить себя, сесть на стул рядом с кроватью и положить свою маленькую теплую ручку на холодеющую, но еще живую руку ее Валеры, ее мужа.

Через час лейтенанта Подольского не стало. Напоследок, а она не сводила с него глаз, он сделал более глубокий вздох и …. Грудь его больше не шевелилась, на руке она не слышала пульс. Из палаты раздался истошный крик женщины, и стало тихо. Сбежавшийся медперсонал: сестры, врач увидели следующую картину: на больничной кровати – неподвижное тело бывшего лейтенанта, на полу – молодая и красивая женщина в обмороке, а ее рука схвачена рукой мертвеца. Такого еще не было!

Гроб отправили на следующий же день, Наталью посадили в поезд во Франкфурте, визу на выезд оформил сам командир. Виктор Черных и Наталья Подольская всю ночь, перед отъездом молодой женщины домой, о чем-то договаривались, и эта бессонная ночь для них не прошла даром: на будущий год, почти в это же летнее время, из отпуска вернулся лейтенант Черных. Он пригласил всех офицеров роты, где раньше служил лейтенант Подольский, на вечеринку, в ту самую комнату, которая была выдана еще прошлый год Валере. Опять, было сало и горилка, опять лейтенант Бельдяев немного перепил, не рассчитав силы, и вновь, получил тумаков от командира роты. Молодая жена Виктора была, как никогда, красива. Захмелевший Валерий Макарович снова напомнил всем, что хохлушки, они все красивые.

Офицеры, гости не сводили с нее глаз, но…. Никто даже и подумать не мог, что Наталья Черных, та самая Наталья Подольская, первое замужество которой закончилось так трагически.

16.04.2013

МУЗЫКА ЗА СТЕНОЙ

Пятиэтажки – панельные дома, модные в свое время, до сих пор заполняют огромные площади, районы, микрорайоны наших городов, больших и малых. В одном из таких домов стала проживать и моя семья: я, моя жена и две дочери – школьницы. По истечении какого-то времени, после нашего заселения в квартиру, соседи по подъезду стали знакомыми, но были также и люди, проживающие за стенкой. Их можно было и не знать, но слышать их приходилось ежедневно.

Моя работа находилась недалеко от дома и, на обед я всегда приходил домой. За стеной, в соседней квартире громко играла музыка, но я уже привык к ней, потому она мне не мешала и не раздражала меня, тем более что в обеденный перерыв я никогда не спал. Музыка, как музыка, популярные мелодии, но я стал замечать, что мое настроение, независимо от моего дообеденного состояния, после обеда становилось совершенно иным и, я стал догадываться, что оно всецело зависело от музыки, которая раздавалась за стеной. Такая догадка меня потрясла. Чтобы разобраться в этой связи между музыкой и моим настроением после обеда, я совсем позабыл про свежую прессу.

Пообедав на скорую руку, я усаживался в кресло, поставив его напротив электрической розетки, откуда громче всего была слышна музыка, закрывал глаза и заставлял себя усилием воли отвлечься от забот и проблем, связанных с работой. После обеда результат уже был. Мое настроение оказалось зависимым от подбора мелодий, звучащих у соседей за стенкой. Интересно, кто крутит там музыку и, почему я становлюсь зависимым от этого человека?

– Там новые люди сейчас живут. Говорят, какая-то «разведенка» с больным мальчиком. Только зачем тебе это нужно? – на мой вопрос ответила мне жена тоже вопросом.

Я с улыбкой подошел к ней, чмокнул ее в носик и сказал:

– Так! Для чистоты эксперимента.

Со следующего дня, идя на обед и возвращаясь на работу, я специально шел медленно около их окон, чтобы взглянуть на того человека, который создает мое послеобеденное настроение. К сожалению, я ни разу не смог его увидеть.

Во время обедов я продолжал слушать музыку и стал замечать, что день за днем в послеобеденное время я становлюсь каким-то злым, придирчивым и вредным в обращении со своими коллегами. Мне стали делать замечания мои же подчиненные:

– Вы до обеда были таким внимательным и добрым, все делали с улыбкой, но, побыв какой-то час дома, вы преобразились. Что с вами происходит? Неприятности, какие у вас дома, или что?

Чтобы не подвергаться расспросам и не объясняться с людьми, в эти дни моих экспериментов, я стал закрываться в своем кабинете, ссылаясь на срочную работу с документами.

Очередной раз, придя домой на обед и, прослушав новую подборку музыки, я до того стал расстроен, что слезы беспричинно выкатывались из моих глаз.

«Что происходит со мной? Уж не схожу ли я с ума, внушив себе глупую идею о магической силе какой-то музыки?» – взволнованно думал я.

И, вот, на следующий день мне все-таки пришлось увидеть того человека, вернее, человечка, который мог подбирать музыку, соответствующую своему настроению. Его несли на руках к машине скорой помощи. Я поспешил и увидел большую голову мальчика и его маленькое и худое тельце. Когда я проходил мимо него, на меня глянули испуганные большие небесного цвета глаза светловолосого ребенка лет семи. Его увозили, а мне было жаль его. Не вынеся его взгляда, я отвернулся и недоброе предчувствие, что видел его в первый и последний раз, сильно расстроило меня.

Все последующие дни, приходя домой на обед, я ждал, что вот-вот за стеной зазвучит музыка и поднимет мне настроение, но ее не было. Я волновался и все ждал, когда же будет она звучать эта волшебная музыка? Вот вылечат мальчика, и она заиграет, успокаивал я себя. Однажды, придя домой, я еще с порога услышал музыку. Не раздеваясь, я кинулся к креслу, сел и стал слушать, забыв про обед. Но что это? То была не его музыка. Эта подборка была какой-то неправильной, безалаберной. Она мне ничего не давала. Что же случилось с малышом? Неужели так сильно отразилось на нем лечение?

Тут в соседское окно кто-то постучал, музыка смолкла, я подошел к окну и стал наблюдать. Возле окна стоял долговязый мужчина. Похоже, что он кого-то ожидал. Из двери подъезда вышла белокурая женщина и встала около него. Она стояла лицом ко мне, и я обратил внимание, что они очень схожи, тот малыш и она, те же волосы и те же большие голубые глаза. Она плакала, что-то говорила долговязому мужчине и снова плакала, а тот стоял, опустив голову. Потом, они ушли куда-то вместе.

Я подумал было, что мое предчувствие сбылось, но, тут же, отверг свое предположение. Я не хотел, чтобы навсегда исчез этот маленький одаренный, но очень больной человечек.

Весь вечер я думал обо всем, произошедшем со мной в последнее время. Ближе к ночи, мне в голову пришла мысль еще раз попробовать составить подборку музыки, отражающей мое настроение. Для начала, я подобрал необходимые мне диски. Моя супруга, увидев мои приготовления, взбунтовалась, запретив мне шуметь в ночное время. Я с трудом уговорил ее, пообещав прослушать музыку негромко.

Когда зазвучала подобранная мной музыка, мне очень реально представились испуганные голубые глаза на бледном личике малыша, стало очень грустно и тоскливо. Я немного прибавил громкость звучания, и некоторое время слушал, машинально меняя диски.

Раздался звонок во входную дверь. Я насторожился, услышав, что жена с кем-то разговаривает. Через минуту дверь в комнату, где я находился, открылась. Вместе с женой вошла женщина. Это ее я видел сегодня рядом с долговязым мужиком. Ее глаза были мокры от слез. Она поздоровалась и с дрожью в голосе проговорила:

– Прошу вас, не рвите мне душу. Слушая вашу музыку, я не нахожу себе места. Закрою глаза, его музыка звучит. Открою – нет моего сына, и не будет никогда.

Она снова заплакала и, не попрощавшись, ушла. Я отключил музыку, убрал записи, и долгое время к ним не прикасался.

Спустя время, я пытался еще раз добиться эффекта влияния музыки на настроение человека в домашних условиях. Эффект получился обратный. Меня попросили не шуметь и не портить людям настроение, испортив тем самым настроение мое. Просто так, без музыки.

05.06.2015

ОКНО В ПРОШЛОЕ

Мрачно выглядела усадьба с большим бревенчатым домом с четырьмя окнами на улицу, с палисадником, огородом, окруженным частоколом и строениями, находящимися в конце двора: сараем для скота и русской баней. Месяцами не отворялись ворота под навесом, ни один человек не появлялся в окнах дома, лишь одни скворцы черной молнией носились откуда-то издалека к стареньким скворечникам, прибитым к стволам двух лип вековух, да ровеснице им, старой березе, растущих за дальней оградой огорода. Однако усадьба оживала, когда в ней появлялись люди, а люди здесь появлялись весной, летом и осенью. Люди, это – моя мать и я, ученик старших классов в средней школе. Мы приезжали сюда трижды в год: весной, летом и осенью, не волнуясь за сохранность усадьбы, поскольку, она находилась под присмотром двоюродных братьев моей матери, которые жили в соседних домах. Чтобы земля не пропадала даром, мы использовали ее: весной копали землю, сажали картошку, подсолнухи и так, кое-что из зелени. Летом приезжали полоть и окучивать, варить варенье из малины, которая разрослась по всему палисаду. Ну, а осенью были здесь для того, чтобы собрать урожай картошки. Во время очередного заезда в заброшенную усадьбу, я залез в небольшое пространство меж бревенчатым сараем для скота и такой же старенькой русской баней. Бревна строений от времени потемнели, растрескались, но тепло держали хорошо и, как говорят, готовы были еще век прослужить. Между ними, огороженное с обеих сторон, было место для свалки всякого домашнего хлама, и я полез туда только лишь оттого, что мне очень уж хотелось привести в порядок весь двор старого дома в селе Медведево. Именно здесь, в этом доме родилась моя мать шестьдесят лет тому назад. В этой баньке мылся когда-то мой дед, которого я никогда не видал, он рано умер, а в сарае хозяйничала моя бабушка – поила и кормила скот, доила Буренку. Но это когда еще было?

Теперь этот дом стоял заброшенным, один одинешенек. Не бегали по двору дети, не хрюкали свиньи в сарае, не мычала корова. Сестру матери, которая жила последние годы одна в этом доме, дочь ее, Вероника сдала в Дом престарелых людей, а сама, снова исчезла на севере европейской части нашей матушки России, завербовавшись. Тетка Нюра, так привыкли мы называть родную сестру матери, стала немощна, да еще этот недуг – эпилепсия, который мучил ее ежедневно по нескольку раз и сыграл решающую роль в поступке Вероники. А у моей матери, нас было шестеро. Мать не рискнула забрать сестру из Дома престарелых людей, боясь, что не справится со всем хозяйством, у нее и самой-то сердце постоянно пошаливало.

В разгар лета мы приезжали сюда на более длительное время, нужно было прополоть и окучить посаженный картофель, обобрать малину и наварить из собранной малины много варенья. Все свободное от работы время я лазил по чердакам дома, сарая и бани, выискивая порой очень интересные вещи. На бане я наковырял из шлака вперемешку с землей, которым был утеплен потолок, много каких-то старых журналов, вытряс их и связал бечевой, чтобы отвезти домой. Мать неодобрительно осмотрела этот «хлам» и попросила не тащить его домой. Тогда я принялся рассматривать журналы прямо на улице, в палисаднике старого дома. Хотя некоторые буквы были мне незнакомы, я, все же, удосужился почитать старые журналы с названием «НИВА» и с обозначенным на корке 1896 годом. Так вот, значит, когда построили этот дом, баню и сарай. Все правильно, ведь моя мать была 1904 года рождения, поэтому, она, вспоминая о своем детстве, только и рассказывала мне об этой усадьбе и об этом доме.

Таким образом, из желания привести в порядок старинную усадьбу, я оказался меж баней и сараем на куче бытового мусора. Сразу справиться со всем хламом мне бы ни за что не удалось, не хватило бы сил. Тогда, выбрав для этого время после обеда, я каждый день стал помаленьку вытаскивать оттуда скопившийся мусор и разбирать его.

Бумагу и ветки от кустов деревьев я складывал в костер, который постоянно разводил на свободном от посадок участке земли за туалетом, чтобы сжигать всякий хлам, собранный с территории усадьбы. Сухой мусор, принесенный мной из-за бани, сгорал ярким пламенем, почти без дыма. Попадались мне и странные на вид, но полезные вещи: чугунный утюг, с полостью внутри для углей, старая прялка, где на гребенке для расчесывания льна и превращения его в кудель, не было ломаных зубьев. Да и так-то, вся она выглядела совершенно невредимой. Эти вещи я таскал в огород и складывал на пустое место возле забора, на траву. С каждым днем вещей становилось все больше.

Даже мать заинтересовалась моими раскопками, а разглядев их, прослезилась, взяла в руки старую прялку и понесла ее в дом. Весь вечер она терла ее мокрой тряпочкой, оттирая следы десятилетий, скоблила ножиком особо загрязненные места, затем, дав ей просохнуть, поставила на стул, села на нее, повернувшись в пол-оборота к гребенке, и изобразила руками, как она тянет кудель – левой рукой, а правой рукой крутит веретено. Вместе с улыбкой на лице, слезинки одна за другой бойко бежали по ее щекам. Натешившись и наплакавшись вдоволь, она сказала:

– Мамка моя учила меня на этой самой прялке льняные нитки прясть для холста. Маленькой девчонкой я еще тогда была.

Подумав немного, она поставила прялку на стул в углу комнаты под образами и проговорила, как будто для себя:

– Пусть стоит тут, домой-то уж не возьмем, а тут —

пусть стоит.

Я с трудом уговорил мать остаться еще на несколько дней. Малина в погожие летние дни зрела на глазах: если собирали ягоды с утра, то к вечеру, когда сумерки начинали сгущаться, можно было еще раз набрать с пол ведерка малины. Я пообещал ей, что ягоды буду собирать сам, а все вечернее время она может ходить по гостям. Кроме родственников были живы ее подруги молодости, которые хорошо помнили мою мать до замужества. Сколько новостей у них накопилось за эти годы! Только большое желание моей матери встретиться с подругами юности, позволило мне добиться от нее отсрочки нашего отъезда из Медведева. Я согласен был часами сидеть около подтопка и караулить булькающее в тазике малиновое варенье, лишь бы мать могла увидеть всех своих родственников, всех подруг. Она этим пользовалась и с удовольствием отправлялась каждый день в соседние дома к своим подругам детства и юности. Они радовались встречам и, порой мне казалось, а может быть, и в самом деле было так, что моя мать от этого стала молодеть. Движения ее становились быстрыми и ловкими. Несмотря на свою полноту, она могла и пробежаться, если появлялась такая необходимость. От одного этого я был счастлив, она тоже радовалась состоянием своего здоровья.

В послеобеденное время я упорно продолжал копаться в старых вещах между сараем и баней, отыскивая все новые и новые предметы старины. В один из вечеров, когда я так вот возился в свалке вещей, а мать ушла навестить одну из подруг детства на другой конец села, краем глаза заметил какое-то движение во дворе, но шума не было слышно. Может, кто-то пришел к нам в гости, подумал я, а матери-то дома нет. Должна подойти, на дворе уже вечереет. Кто-то в дом, видно, зашел. Меня не заметил за сараем. Ничего, выйдет – объясню. Сильно увлекаться работой не стал, все поглядывал в просвет между строениями. Удивительно, чужие куры во двор не заходили никогда, во двор им попасть невозможно, а тут, гляжу, красивый петух, важно, как павлин, выходит на средину двора, да за собой еще целый табун кур ведет. Я хотел, было, выскочить из-за сарая, да раздумал, трудно выбираться отсюда стало, весь проход завален вещами старыми, из которых большинство-то, конечно, были гнилыми, но встречались хорошие целые и, по-моему, ценные вещи и вещички. Махнув рукой на петуха, я продолжил выворачивать из мусора подходящие предметы старины. Вдруг, гляжу, по двору женщина идет с ведром, странным каким-то, будто деревянным. Помню, бадейка в колодце в Лапшине, деревне, где мы жили, а я еще маленький был совсем, точно такая же была – деревянная вся, как бочка, из мелких досок сделана и обручами металлическими стянута. Идет она, значит, и к сараю направляется, а за ней следом девчушка небольшая бежит. Не видно их стало мне за углом сарая, хотел крикнуть, кто, мол, там ходит, да какой-то страх взял меня, странно одеты уж больно они, что взрослая женщина, что малышка. Обе в длинных, по щиколотку платьях, может в юбках таких, а сверху-то вроде, как кофточки какие одеты, обтягивающие. У женщины грудь так и выпирает из узкой коричневатой кофты, словно она – кормящая мать, а девочка одета точно, как взрослая, даже и материал того же цвета. Стою за сараем, и не знаю, что мне делать. Полон двор кур, женщина с ребенком в сарай идут, словно кормить скотину направились.

Пока думал так-то, гляжу, женщина с девочкой уже в сторону дома идут. Девчонка идет, подпрыгивает, ловит ручкой материнскую руку и что-то говорит матери, видно. Та голову повернула к малышке, тоже что-то говорит ей в ответ, а голосов не слышно. Чувствую, что со мной что-то странное происходит, а сообразить не могу, что. Скорей бы мать возвращалась. Тут, вдруг по двору от ворот в сторону сарая, высокий мужчина в черной шапке или фуражка это у него такая, на ногах сапоги черные, хромовые, а поверх длинной рубашки ремнем перетянут, большого рыжего коня ведет, за уздечку держит. Присел я, чтобы не увидел он меня, а сам думаю, что, может, я куда-то не туда залез. Может, это и двор-то чужой. Не может мне так мерещиться, трясу головой, и, вдруг голос матери со двора слышу:

– Витя! Ты где?

Привстал я чуть, вижу, мать идет, как раз по направлению к свалке, которую я задался разобрать. Кур, вместе с петухом, словно и не бывало во дворе, все как надо. Мигом выбрался из места раскопок и, первым делом, к сараю бросился, двери открыл, проверил все, никого и ничего нет, так, хлам один. По двору прошелся, не видать ли следов лошадиных, ведь только что проводил по двору лошадь высокий и странный мужчина. И следов никаких нет! Мать в недоумении: