Невыдуманные истории

– Так вот, я и есть та Наташка, с которой ты погуливал, как говоришь. Не помнишь, как мы с тобой у ручья по вечерам встречались? Да и целовались там.

– Ты меня прости, только почему ты старая-то такая? Ты ведь такая хорошенькая была, если бы не Татьяна, наверное, на тебе бы женился. Я-то видишь, молодой еще совсем, на мне пахать, да пахать. А ты все бегаешь, как мышка серенькая. Бабушка – божий одуванчик. Нет, не верю я, что Наталья ты. Не верю и все, хоть убей.

– Ты, говоришь, слишком молод? У тебя зеркало в дому есть?

– Зачем мне зеркало? Что, я свою физиономию не видал, что ли? А бреюсь я на ощупь. Вот и не нужно мне никакое зеркало. Было когда-то, да при живой Татьяне еще разбил, когда пьяный был.

– Погоди, принесу сейчас из дома.

– Да зачем?

– Погоди. Увидишь.

Наталья проворно исчезла за дверью. У Василия в голове не укладывалось все то, что он услышал сегодня, только что. А ведь правду говорит старуха, что по молодости они с Натальей все целоваться бегали на этот ручей. Тогда, что же с ней стряслось? Старая такая на вид, да убогая какая-то. А так-то, ничего еще, бегом бегает. Вон, бежит.

Наталья вошла в дом, держа в руках, как икону, большое зеркало, встала возле окна, чтоб виднее было, да попросила подойти Василия.

– Ну, вот. Что притащила-то, икону что ли? – ворчал Василий, но к окну подошел. – Показывай, что приперла-то.

– Гляди, гляди батюшка. Узнаешь?

Василий сразу-то и не понял, что там, на картине изображено, вроде мужик какой-то небритый, да не мужик, а старик вовсе. Руку поднял, чтобы свою щетину пощупать, глядит, и там старик рукой по лицу водит. Господи! Так неужели это я таким стал? Старый, обросший весь, на бомжа самого последнего похож, – думает Василий, а у самого сердце кровью обливается. Насмотрелся на себя в зеркале, ничего говорить про то, увиденное, не стал, а отошел от окна, сел на ящик и задумался. А Наталья так у окна и осталась стоять. Тоже молчит, видит ведь, что переживает мужик, а какие мысли его одолевают, одному ему известно, да господу богу. Заговорил Василий:

– Наталья! Помоги мне в порядок привести мой дом. Отмоем, отскоблим, да заживем вместе. Нет ведь у тебя здесь никого? Одна живешь? Слово тебе сразу даю – не увидишь ты меня пьяным больше никогда в жизни.

Наталья пожала своими худыми плечиками, да тихо так и говорит:

– Поживем, увидим.

Эти ее слова Василий истолковал, как согласие Натальи жить с ним.

– Когда же это так мы успели состариться? Как ты думаешь, Натальюшка?

– Ох, Василий, Василий! Мне хоть она и длинной показалась, да не видела я, эту жизнь-то настоящую. Плохо ведь быть в семье последним ребенком. С детства помню, прижмусь в постели к матери ночью, да плачу. Мать спрашивает меня, что, мол, плачешь? Да жалко, говорю, мне всех вас. Вы ведь все старше меня, умрете-то все меня раньше. Все так и было. Как ты женился тогда на Таньке-то, так и стали все мои родные один за другим умирать, все по порядку, да по возрасту. Есть племянники, да не нужна им я, тетка какая-то. Вот была самой младшей в семье, а семья-то была большая, так одна и осталась.

– Так ты что, меня винишь, что твои родственники померли после того, как я не на тебе женился?

– Да нет. Может, сказала бестолково, а может, ты, что-то не понял. Не то я имела в виду. Ты женился, лет уж, чай, тридцать тому назад, времени много прошло с тех пор. А оно беспощадно это время-то. Вот оно и нас с тобой состарило. Только ты его часто и не считал. Летело оно, ну и лети ты. Все молодым себя видел, времени в запасе – хоть отбавляй. Успею, мол, все еще успею сделать. Ну и с чем ты остался? Будешь, вот, немощным стариком, видела я, как ты за бок хватался, и воды ковш тебе подать некому будет. Ты ведь тоже дожился, один одинешенек остался.

– Да, Наталья. Есть, конечно, где-то родственники у меня. В городе живут. Но я к ним никаких претензий не имею. Пусть живут сами по себе.

– Я тебе вот что предлагаю. Поживем пока в двух домах, а приведем в порядок твой дом, а он у тебя покрепче моего, в два раза позже построили его, вот и перееду я к тебе навсегда. Друг другу опорой будем. Рассуди сам, ждать милости от господа бога поздно: ко мне не приедет рыцарь на белом коне, а ты не встретишь Елену Прекрасную. Прошло то время, а оно, повторяю тебе еще раз, беспощадно. Нет возврата к старому.

– Дай обдумаюсь. Сообразить еще не могу, что делать нужно. Пару дней хватит мне, хмель дурной еще из головы не вышел, да и здоровье что-то крепко село. За два дня оклемаюсь, да и возьмемся мы с тобой за дело. Много в жизни опустил, наверстывать все надо, а не то пройдет она, жизнь-то, совсем стороной. А ты приходи ко мне эти два дня, наведывай. Вдвоем-то все легче.

На следующее утро Натальюшка появилась в доме Василия ни свет, ни заря. Пока Василий лежал на своей кровати, она выбросила все ящики, которые служили стульями, собираясь взамен принести пару стульев из своего сарая. Был выброшен на дрова и стол. Василий только рукой махнул:

– Делай, как знаешь, Натальюшка.

Наведя ведро теплой воды со стиральным порошком, соседка часа два отмывала грязь с полу всего дома. Грязь прямо въелась в краску, видать не мылся этот пол никогда после смерти хозяйки. В доме запахло землей, нечистотами и еще черт его знает чем, разведенными теплой водой. Наталья открыла нараспашку все окна и двери, чтобы дух этот поскорее выветрился из жилья.

Василий, когда нытье в боку прекратилось, вышел во двор, что-то пилил, стучал молотком, затем зашел снова и попросил у Натальи сделать ведерко такой же воды с порошком:

– Лестницу сделал. Пойду, промою прямо с улицы окна, а то свету божьего не видать. Гляжу, в доме-то как чисто да ладно стало, а сквозь окна и людей не видать на улице.

– Да лежал бы ты, раз нездоров еще. Впереди времени много будет.

– Душа не терпит смотреть, как ты пластаешься, а я лежать буду.

Когда все пять окон дома стали сверкать и пускать солнечные зайчики, Василий взял у Натальи ключ от сарая, где лежала старая мебель, принес охапку еще совсем неплохих «Венских» стульев и облезлый круглый стол. Оставив их во дворе, он сбегал к столяру, которого почему-то все звали Алеша-ляля, привел его, показал свою новую старую мебель, и они оба исчезли, забрав все с собой.

На следующий день, когда Наталья вошла в дом Василия, она только руками всплеснула. Посреди зала стояла новая мебель, еще остро пахнущая лаком, круглый стол и четыре венских стула. Она сначала даже не признала в новой мебели свое барахло и спросила:

– Деньги-то, где берешь, занимаешь, наверно? Отдавать-то чем будешь? Работать нужно пойти.

– В том-то и дело, Наташа, что Алеша-Ляля даром мне все это сделал, да еще и приглашает на работу к себе, его помощником. Он у себя фирму мебельную открывает, вот ему помощники и нужны. Разговор у меня с ним был, говорит, чтобы этого ни-ни, – он щелкнул ниже подбородка по шее пальцем.

– Ну вот, ты и не подводи себя, хорошим будь, Васенька. Ведь душа радуется, глядя на тебя такого – трезвого, да работящего.

– Не говори мне так. Раз сказал, что капли в рот никогда не возьму, значит все так и будет, Наташа! И не возобновляй больше мне этого разговора.

– Тоже слово даю, не услышишь ты от меня никаких нравоучений, если все так будет.

Прошло время. Общими усилиями Василий с Натальей привели в порядок дом. Василий работал в фирме Алеши-ляли, получая за свой труд хорошие деньги, на которые можно было уже жить припеваючи вдвоем с Натальей. Мебель для дома он, с разрешения хозяина, сделал сам по своему вкусу. Жизнь, как его, так и его соседки Натальи изменилась до неузнаваемости к лучшему. Наталья, видимо крепко обдумав свое решение, впервые осталась ночевать у Василия в доме. Утром, счастливый Василий, выбравшись из семейной постели, долго и возбужденно ходил по комнате и, наконец, присев на кровать, в которой еще нежилась его Натальюшка, раскидав по подушке свои прекрасные волосы, наконец, заговорил:

– Счастливый я человек. Вот ведь чуть не спился полностью. Да ты, Наталья, как ангел, какой, в мою келью вовремя заглянула, да вытащила меня на свет божий. К старому возврата у меня не будет никогда больше. Хочу спросить, как же ты сберегла-то себя? Это у нас с тобой по молодости ничего не было, целоваться только бегали к ручью. А ведь после, когда я женился на Татьяне Ильиной, за тобой такие ловкие ребята увивались, что только оторви, да брось. Как только ты умудрилась устоять перед ними?

– Да тебя, ведь, я всю жизнь любила, а как Татьяна умерла, все ждала, да надеялась, что бросишь ты пить, придешь в себя, тогда, может и вспомнишь нашу прежнюю любовь. А ты так долго не приходил в себя. Вот и надела я материнскую кофту с длинной юбкой, да платочком волосы по-стариковски подвязала. За эти годы я ни разу брови не подвела, ресниц не красила, думала, что не придется мне никогда делить ложе с любимым человеком. Да бог смилостивился, разум тебе вернул. Теперь все хорошо у нас должно быть. Никак нельзя допустить размолвки, много ли жить нам осталось. Может быть, вот поживем вместе немного, да в церкви обвенчают нас. Сделаем все по-христиански, по традициям веры отцов наших. Согласен ли ты с моими словами?

– Еще как согласен я с тобой, Наташенька!

    11/11/2011

Билет до ближней станции

Владимир подошел к окошечку с полукруглым вырезом в самом низу стекла и, слегка пригнув голову, заглянул внутрь маленькой комнатки, кассы по продаже железнодорожных билетов на пригородные поезда, отходящие со станции Йошкар-Ола в сторону Казани. По ту сторону стекла сидела кассирша, внешний вид которой заслуживал особого внимания. Она поздоровалась и вопросительно с улыбкой смотрела на молодого мужчину, ожидая, что он скажет. Владимир смутился от ее взгляда и медлил с покупкой билета, благо, народу вокруг не было. До поезда, по расписанию, был еще целый час. Люди не торопились.

Кассирша, видя нерасторопность будущего пассажира, спросила его:

– До какой станции вам нужен билет?

Он не ответил, потому что растерялся под взглядом обаятельной женщины и никак не мог вспомнить название этой небольшой станции, куда он собирался попасть, он приоткрыл рот, приподнял руку и закатил глаза под потолок, пытаясь вспомнить. Она повторила вопрос, но еще добавила:

– Вам ведь на этот поезд? – назвав номер поезда.

– Да, да! На этот самый поезд. Нужен билет до…, до…, – тут он взмахнул рукой и смущенно сказал. – Мне бы в «Детство» попасть. Правда, я забыл, как называется станция, но она тут, недалеко. Она самая первая станция.

Лицо женщины за стеклом приняло выражение озабоченности, она прекратила улыбаться и очень странно стала смотреть на молодого мужчину. Так она смотрела на него некоторое время, потом, глаза ее словно засветились, а может, просто заблестели от внезапно навернувшихся слезинок. Быстро промокнув глаза платочком, она тихо сказала: