Проклятие для ведьмы

Но за окном светало, а рядом безмятежно спал ее муж. В доме царили тишина и спокойствие. Занавески легонько шевелил утренний ветерок. Из сада доносились ароматы земли и цветов. Тьма так и не явилась.

Дерва прислонилась спиной к подушке, и ее длинные темные волосы легли ей на плечи волнистыми прядями. В глазах женщины возникло понимание. Это было пророчество. Не просто сон, а голос-видение, который жил особенной жизнью, пока проигрывался в ее голове. Дерва одновременно все и видела, и слышала, она прожила описанные события. Постигла их ужас и безнадежность и пропустила через себя. Она всегда так делала, потому что не умела иначе. Жрицы Торпа так устроены. Для Дервы это было и счастьем, и бедой.

В ее синих глазах застыла отрешенность. Это чувство было единственной защитой от душевной боли, готовой прорваться горькими, безнадежными слезами. Дерва поцеловала мужа и полюбовалась его спокойным лицом, стараясь запомнить. С этого утра срок их жизней пошел на часы.

Жрица встала и оделась в белое платье. Все шло как должно и являлось ее осознанным выбором. Ее слезы не должны были изменить ничего из предначертанного. Впереди Дерву ждал долгий день.

За окном солнце осветило деревню, притулившуюся между лесом и рекой. Это была идиллическая сельская картина, рай на земле. Прозрачно-золотой утренний свет мягко очерчивал линии небольших домов, оставляя ощущение еще не до конца прошедшей дремоты. Сами дома, построенные из беленого камня, имели по несколько круглых окошек. Их крыши были покрыты уложенной плотными рядами желтой соломой. Все строения оставляли впечатление некой рачительности, если не сказать зажиточности.

Чуть ближе к реке земля понижалась, покрытая мягким ковром клевера и манжетки. Разросшиеся травы роняли на землю капли утренней росы и поднимали ото сна желтые и белые соцветия. Дальше начинался берег реки – расчищенный и пологий. Выше по течению длинная мостушка пересекала чуть ли не половину Ручьянки, не слишком широкой в этом месте. За рекой берег повышался, превращаясь в бескрайние луга. Но туда никто и никогда не отваживался ходить.

Дерва отошла от небольшого оконца на кухне, такого милого и привычного. К стенам крепились полки с посудой. Вдоль стен располагались ольховые лавки, сделанные руками Инора, ее мужа. Все здесь напиталось их любовью. Уходили последние минуты, когда она могла насладиться этим миром, что вот-вот должен был кануть в небытие. Она же в это время должна находиться в Святилище. Таков ее путь.

Дерва не хотела бросать все, что было ей дорого. Каждая вещь напоминала о минутах счастья, что светом озаряло жизнь их семьи: ее и Инора, и их детей – красавицы Марижи и маленького Фафика. Святилище звало Жрицу, но Женщина не могла уйти просто так. Этот дом был наполнен смехом ее детей, и ей казалось, что она слышит его и сейчас. Вот-вот маленькая босоногая Марижа вылетит из-за угла и, путаясь в длинной рубашке, побежит в сад, ловить кузнечиков, к которым всегда было неравнодушно ее сердечко. Ее дочь уже выросла, давно оставив позади те беззаботные года… Череда прекрасных моментов проплывала перед глазами Дервы, и предательская слеза все же скользнула по щеке. Любовь Инора, руки дочери, обнимающие ее, первые шаги Фафика…

Дерва вытерла щеки рукой. Времени совсем не осталось. Напоследок она решила заглянуть в комнату дочери – той пора было подниматься, чтобы успеть выполнить ее сегодняшнее поручение. Солнце давно встало, все петухи пропели, а Марижа так и не показала нос на кухне.

Женщина отворила нужную дверь и обнаружила, что ее шестнадцатилетняя дочь уже давно встала и ушла. Видимо это произошло настолько рано, что сама Дерва еще и не думала просыпаться. Ее губы затряслись, страх сдавил сердце. Неужели все будет напрасно?

Но она ничего не могла изменить. Выбор был уже сделан, ее ждало Святилище. Твердым шагом Дерва направилась к выходу, намереваясь навсегда закрыть дверь родного дома. Но не смогла пройти мимо кроватки своего сынишки. Женщина застыла словно изваяние. Она боялась пошевелиться и разрушить это счастье – возможность смотреть на своего ребенка и радоваться каждому его вздоху. Фафик спал сном маленького ангела. Его ресницы были такими длинными, что отбрасывали тени на розовые щеки. В кулачке он держал простынь, а его губки были так трогательно сжаты… Дерва хотела поцеловать его круглый лоб, но побоялась, что тогда совсем не сможет заставить себя уйти.

Святилище звало ее. Деревянной походкой, теряя по пути осколки разбитого сердца, женщина вышла из дома. Ее ноги подгибались, она не чувствовала земли, когда наступала на нее. Калитка осталась позади. Дерва прошла десять шагов. Двадцать шагов. Душившая ее боль потихоньку уступала место другим чувствам. Женщина превращалась в Жрицу, готовую исполнить свой долг перед всеми живущими в этом мире людьми.

Словно в полусне Дерва прошла по пробуждающейся деревне, миновав соседские дома и местный трактир. Пройдя обширный луг, женщина нырнула под сень своего любимого леса. Для нее он всегда был сродни какому-то отдельному идеальному миру, где правили совсем иные законы. Здесь Дерва становилась другим человеком, и была всегда больше Жрицей, чем Женщиной.

Под ноги ей легла знакомая, не слишком исхоженная тропа. В тенистом сумраке леса уже давно проснулись птицы и теперь они выводили свои стройные рулады.

В основном лес был дубовым и деревья здесь редко встречались в ширину меньше, чем смогли бы обхватить пять, или даже десять человек. Это были гиганты, прожившие по несколько сотен лет, и Дерва преклонялась перед их древней мудростью. Еще на пути жрицы попадались вязы и буки. Эти деревья тоже были весьма преклонных лет и всегда казались ей задремавшими старцами, больше глядящими внутрь себя, нежели наружу. Мудрено ли, что предки назвали лес Дримом? Он был живым, одушевленным, и жрица считала, что имя, данное лесу, в полной мере отражало его сущность.

Дерва шла по утоптанной тропке, перешагивая через корни деревьев. Ее белое ритуальное платье ярко выделялось на зеленом лесном фоне. Жрица вышла на знакомую поляну. Она уже не надеялась, что, когда спустится ночь, на этой поляне, словно отражая звезды, появятся сотни зажженных лучин, принесенных верующими. Но в ее сердце поселилось смирение и понимание необходимости жертвы, которую еще только надо будет принести. В центре поляны рос гигантский тысячелетний дуб. Это было огромное дерево, полное жизни. Это было Святилище дуба.

***

Время пронеслось незаметно, и вот уже солнце стало стремительно клониться к закату. Для Марижи это был долгожданный день, и он превратился в не менее долгожданный вечер. Девушка шла с легкой, улыбкой на губах, мечтая о том времени, когда тени сменятся сумерками и за ними спустится красавица-ночь. От сладостного предвкушения у нее в душе появилось чувство, будто она парит, как птица. Ведь она сможет остаться со своим женихом только вдвоем.

И только одна мысль омрачала приятное нетерпение девушки. Марижа возвращалась из Дрима с корзинкой лечебных ягод для младшего братика. Уже вторую неделю малыш болел и не переставал кашлять. Фафик был еще совсем кроха. Мать послала Марижу на дальнюю опушку леса, к Лысому ручью. Этот ручеек пробился на поверхность среди нагромождения камней и скалистых выступов, оставшихся от разрушенного временем утеса. Только в таких камнях и росли нужные ей ягоды уекулы. Сейчас им как раз было время поспевать.

Весь день потратила Марижа на этот поход. Она встала настолько рано, что солнце еще не показалось над горизонтом. Воздух был наполнен ночными ароматами, вокруг царила бархатная тишь. Девушка кралась как кошка, стараясь не никого не разбудить, и посмеивалась про себя, представляя, как мама, должно быть, сильно удивится, когда проснется и увидит, что дочери уже и след простыл. Она сложила на дно большой корзины хлеба и немного овощей, чтобы было чем утолить голод в течение дня, и отправилась в путь.

Мариже очень хотелось выполнить наказ матери и успеть на праздник. И ей это удалось! Не огорчали ее ни в кровь расцарапанные руки, ни усталость, поселившаяся в теле. Она знала, что стоит ей окунуться в волнующую атмосферу гуляний, как все это перестанет иметь значение. Не зря же она так торопилась вернуться не позже заката. Времени привести себя в порядок, и приготовить настой для братишки у нее было предостаточно. Оставалось еще и на то, чтобы помочь матушке по хозяйству.

Марижа вновь улыбнулась. Сегодня был праздник Скорогод – венец лета! Все жители их деревни – Вислы, примут участие в гуляниях, а молодежь и вовсе пропадет на целую ночь. Уж она точно спать ложиться до рассвета не собиралась. Девушка вспоминала свой новый сарафан, что сшила для нее мама, и думала какую ленту лучше вплести в венок – белую, как свет луны, или синюю, подходящую к ее глазам? Как же ей не терпелось посмотреть на Лария, когда он ее увидит! И хотя ее мыслей о женихе никто подслушать не мог, Марижа покраснела и опустила голову, скрывая улыбку.

Она могла бы заглянуть к матери в Святилище, но предпочла этого не делать. Ей не хотелось отвлекать жрицу от ее занятий, да и времени было не так много. Срезая путь, Марижа вышла из леса раньше и пошла к деревне через луг. Река оказалась по левую руку от нее. Обычно синие воды теперь приняли розовый оттенок – это клонящееся к горизонту солнце подарило им такой окрас.

Лес остался позади, прошла Марижа и огороды, прилегающие к деревне. Здесь пряный запах луговых трав сменился ароматом свежеиспеченного хлеба. Он напомнил девушке, что она довольно сильно проголодалась. Около сада, мимо которого она проходила, воздух был наполнен оглушающим благоуханием спелых яблок. У нее тут же закружилась голова от накативших приятных воспоминаний. Прошлым летом стоя под одной такой яблоней, в Скорогод Ларий поцеловал ее и назвал своей нареченной. Это была настолько пьянящая минута, что при мысли о ней до сих пор дрожь и приятная истома пробегали по телу Марижи. Пели сверчки, луна отбрасывала неверные тени от листьев. Запах яблонь дурманил, когда Ларий склонился над ней…

– Благодати Торповой, Марижа! – на ходу поздоровалась маленькая босоногая Чикрия, пробегая мимо. Девушка только и успела улыбнуться в ответ озорнице. Ей самой порой хотелось задрать юбку до колен и побежать со всех ног, чтобы дыхания не хватило. Да что там, Марижа иногда так и делала. Она неслась через колосящиеся поля или цветущие луга, а потом без сил валилась среди высокой душистой травы и смотрела на синее небо, такое же синее, как ее глаза.

В свои шестнадцать лет Марижа была статной и красивой девушкой. Толстая черная коса до пояса и выразительные глаза делали ее настоящей красавицей, а довершали картину коралловые губы и золотистая кожа. Хорошее приданое, которым ее снабдила мать – жрица бога Торпа, делало Марижу завидной невестой. Родители дочь с выбором не неволили, и прелестница среди претендентов на свою руку выбрала того, кто был мил ее сердцу – Ларика. Таким везением могла похвастаться далеко не каждая девушка. Хотя Марижка и понимала, что дело тут не только в везении. Скорее ей следовало благодарить Торпа-батюшку за то, что наградил ее такими родителями, как Дерва и Инор. Любому была видна и понятна искра любви, жившая в сердце каждого в этой паре. И искру эту они сумели пронести через все года супружества, не потеряв ни тепла ее, ни света. Так пристало ли, увидев такую же искринку в глазах любимой дочери, заставлять ее выходить замуж за немилого? К тому же Дерва, будучи Торповой Девой, видела больше других. И она знала, что Ларий действительно любит ее дочь, и будет ей надежным спутником на всю жизнь.

В первую неделю свадебника, после праздника уборки урожая ее мать должна будет оженить Лария и Марижу. Тогда они станут единым целым, и она уйдет жить к нему в дом.

Опять поймала Марижа себя на мысли о женихе и вновь опустила голову, пряча улыбку.

– Добрых вестей тебе, деточка! – это с ней поздоровалась соседка. Марижа была уже у родного дома.

– И вам добрых вестей, тетя Мара! – приветливо ответила девушка, остановившись.

Тетя Мара подошла к забору и облокотилась на него. Она была ровесницей Дервы, но выглядела не в пример старше. Печать суетливости лежала на ее, в общем-то, приятном лице.

– Скажи-ка, когда твоя матушка вернется из Святилища? Ты не заходила к ней?

– Нет, тетя Мара, – Марижа удивилась таким вопросам. – У нас Фафик болен, я торопилась домой, чтобы заварить ему ягоды уекулы. А мать вернется только к гуляньям – сегодня у нее долгий ритуал. Только после Принесения Лучин, я думаю. Как всегда.

Каждый мог отнести праздничную лучину к Святилищу дуба и оставить воткнутой в землю, чтобы добрый бог увидел, кто ему молится. Придя туда с зажженной лучиной, люди просили об исполнении сокровенных желаний, или же просто благодарили за то, что у них было все хорошо. А жрица помогала этим молитвам долететь до небес.

– Что ж, придется самой к ней сходить, – огорчилась тетушка Мара.

– У вас что-то приключилось? – забеспокоилась Марижа. Она, конечно, торопилась, и ей столько всего нужно было сделать, перед выходом. Да и тяжелая корзина с ягодами тянула руку. Но видимо у тети Мары действительно случилось что-то неприятное, раз она собиралась в такой праздник идти к Святилищу и отвлекать жрицу от ее молитв…

– Да если бы у меня одной! Ручьянка наша вон вся в красный цвет окрасилась! – соседка в порыве беспокойства заломила руку и прикусила губу.

– И что же? В первый раз, что ли? – с облегчением удивилась девушка.

– А то, деточка, что в канун Скорогода это особенно плохая примета! – поучительно воскликнула Мара, и Марижа постаралась скрыть свои мысли о том, что, похоже, у соседки голова набекрень в преддверии большого праздника.

– Вот как? – постаралась огорчиться Марижа. – И что теперь будет?

– Да ты ступай, ступай. Позаботься о Фафике и не забивай голову, – сказала тетя Мара, старясь успокоить девушку, и той тут же стало стыдно за свои непочтительные мысли. Вслед за угрызениями совести закралось и настоящее беспокойство.

Перед тем как зайти в дом, Марижа бросила взгляд в сторону реки и увидела своего отца, который с другими мужиками готовил праздничный костер на берегу. Девушка зашла в дом и, проведав братика, принялась заваривать ему ягоды уекулы. Отвар он будет пить три раза в день, а перетертые и нагретые ягоды мать приложит ему на грудь перед сном. Остальной же собранный сегодня Марижей урожай – почти полная корзина – можно будет засушить на зиму.

Их деревня была одной из самых благополучных в округе, и такому положению вещей не могли нарадоваться ее жители, а завистники не понимали, отчего так происходит? Вислане склонны были списывать свое везение на заступничество Торпа – ведь в их святилище совершала ритуалы одна из самых сильных его жриц. Так что же за беда может свалиться на Вислу?

А везение заключалось не столько в соотношении солнечных и дождливых дней, хотя и в этом тоже, сколько в том, что различные напасти обходили Вислу стороной. Деревня находилась в отдалении от основных городов их страны – Белсоши, считай, что на границе с Моленией. В Вислу редко забредали чужаки, и селяне порой забывали о том, как живет основная масса простого народа в их стране. Легким напоминанием один раз в год служил приход сборщика налогов от них …от ведьм. Да еще соседи из Малого Заречья нет-нет да и заглядывали в гости и стращали вислан всякими россказнями. Верить в них было страшно. Проще было не верить…

Марижа помотала головой, прогоняя нехорошие мысли. За окном уже почти стемнело, и воды Ручьянки приняли свой естественный цвет. «Ну, вот и все!» – с облегчением подумала девушка, принимаясь за домашние дела. Надо было столько сделать перед уходом! Ведь мать придет из Святилища усталая и ей будет не до щей и не до курятника.

Когда все было готово, девушка ополоснулась и принялась прихорашиваться. Марижа надела свежую рубаху и новый сарафан. Она даже немного покрутилась, наблюдая, как ткань подчеркивает ее точеную фигурку. Настроение после разговора с соседкой у девушки почти выправилось. Она решила вплести в венок все-таки белую ленту. Так ее будет проще найти в темноте, когда она будет понарошку убегать от Лария. При этой мысли она совсем по-девчачьи прыснула в кулак. Фафик проснулся.

– Рижка! – позвал сестру братик. – Я пить хочу.

– Как ты, милый? – забеспокоилась девушка, пробуя губами лоб четырехлетнего малыша. Он опять был горячим.

– Где мама? – спросил он жалобным голоском.

– Мама скоро придет. Выпей-ка, – сказала Марижа, подавая Фафику готовый настой.