Эискон. В поиске себя

– Готова? – спросил папа, забирая у меня рюкзак. – Ого, тяжёлый! Зачем столько всего набрала?

– Просто. – Я пожала плечами и повернулась к Маше. – Спасибо, что испекла мои любимые булочки. Мы пойдём, а то опоздаем.

Пока я смотрела на её сияющие ярко-голубые глаза, открытую тёплую улыбку, растянутую футболку с надписью: «Ты, да, ты, настоящее солнышко!» – внутри что-то шевельнулось, и стало очень грустно, как будто мы с ней больше никогда не увидимся.

Окно на кухне задребезжало от внезапно налетевшего на него ветра, приводя меня в чувство. Я неловко улыбнулась Маше и выбежала на улицу, к припаркованной рядом с домом машине.

– В последнее время погода часто портится, причём совершенно неожиданно, – заметил папа, садясь на водительское кресло. Он завёл машину и плавно выехал на проезжую часть. – Один мой знакомый всё время на это жалуется. Говорит, с его метеозависимостью в такие дни житья нет.

– Ясно. – Я уткнулась лбом в прохладное окно, наблюдая за пролетающими мимо автомобильными огнями.

– Хорошо, что ты решила поехать с классом в Иринск, хотя бы развеешься, – продолжил он, поворачивая вправо. – Я, кстати, скоро возьму отпуск, отправимся с тобой в путешествие. Может, рванём в Испанию?

– Я не поеду, – тихо ответила я.

Машина остановилась на перекрёстке в ожидании зелёного света. Папа повернулся ко мне, включая лампочку. Вспыхнувший свет ломаными линиями очертил его лицо, подсвечивая прорезавшие лоб морщины и глубокие синяки под запавшими серыми глазами. Волосы, покрашенные в чёрный, на корнях заблестели сединой – когда мама умерла, он резко поседел. Я смотрела на его квадратные, чётко очерченные скулы, как у меня, на такой же прямой нос и тонкую линию упрямо поджатых губ и почему-то думала, что ещё нескоро увижу его лицо, что его нужно запомнить как можно лучше, чтобы потом вспоминать в грустные минуты.

Да что со мной такое сегодня? Мы с ним иногда неделями не видимся, а тут всего каких-то два-три дня!

И обычно мне не хочется с ним пересекаться, даже когда мы вместе дома. Сегодня всё идёт наперекосяк…может, из-за поездки?

– Мы это ещё обсудим, ладно? – наконец сдался он, поворачиваясь обратно к рулю. – Может, выберем другое место, какое ты захочешь…

Через двадцать минут мы уже были около школы.

– Не провожай меня, – сказала я, выходя из машины. – У нас ещё будет перекличка и всё такое. Поезжай домой, отдохни.

– Подожди, – он схватил мою руку и крепко сжал её, – береги себя, хорошо? И если вдруг станет страшно или неудобно, звони, я всегда на связи, договорились?

Я замешкалась, затем молча кивнула.

– Удачной дороги, – пожелал папа и уехал, перед этим ещё раз помахав мне на прощание.

Его чёрная машина медленно растворялась в темноте, превращаясь в два блуждающих огонька, удаляющихся вглубь города. Холодный злой ветер, который снова закружился в воздухе, пронизывал окружающих насквозь ледяными иглами. Деревья зашелестели под его ударами, осыпаясь на землю янтарно-багровыми ручейками, и небо затянуло мутной серой пеленой, полностью скрывшей немногочисленные звёзды.

– …Блин, да что с погодой не так? – капризным шёпотом поинтересовалась Анька. – Что за перепады? О, это же Ангелина приехала, да?

Я заозиралась в поисках моей соседки и с удивлением обнаружила, что та стояла достаточно далеко от меня. Не на расстоянии километра, конечно, но услышать её отсюда было почти невозможно, папа ведь меня высадил не у самых ворот.

– Что ты к ней так прицепилась? – удивлённо спросил Антон. – Она же, – он запнулся на пару секунд, – немного того.

– С чего ты это взял, позволь спросить?

– Так это же все знают, – энергично зашептал он. – Она ни с кем не разговаривает, учится вроде хорошо, но на оценки ей пофиг, никуда не ходит, и друзей у неё нет. Да и много ещё чего…

– Балда ты, Антон! – презрительно припечатала Анька. – У человека просто горе, а ты её сразу в сумасшедшие записал.

– Но… – Антон растерялся, – её мама умерла семь лет назад, это же давно было…

– Некоторые раны долго затягиваются, – вдруг очень серьёзно прошептала она. – Ангелина нормальная девчонка, даже слишком. Поэтому и переживает так, а ты иногда такой дурак, честное слово.

Она слишком хорошо обо мне думает, слишком…Они все заблуждаются…

Пристыдив Антона, Анька прокричала: «Ангелина!» и энергично замахала руками. Никто не обратил на это внимания, потому что – Анькин парень правильно сказал – никто этого не понимал (включая меня).

– Как будто я тебя не вижу, – фыркнула я, подходя к двухэтажному автобусу, вокруг которого собрались ребята из 11 «А» и 11 «Б».

– У нас с тобой места рядышком, представляешь? – Она потащила меня внутрь. – 27 и 28, можешь сесть около окна, если хочешь.

Марина Львовна, когда мы заходили в автобус, удовлетворённо оглядела нас поверх очков и размашистой галочкой отметила наши имена в списке.

– Разве ты не хочешь сидеть с Антоном? – с надеждой спросила я.

– Не-а, мы итак вместе двадцать четыре на семь. – Анька попрыгала на сиденье. – Слушай, а тут удобно! Может, даже поспать получится.

Смирившись с неизбежным, я поставила рюкзак в ноги (ни за что с ним не расстанусь) и откинулась на спинку сиденья, чтобы проспать до самого прибытия, но…

– Ты же не собираешься сейчас спать, да? – Анька повернулась ко мне, тряхнув ярко-рыжими кудрями. – Давай музыку вместе послушаем? – Веснушки на её лице собрались в новое созвездие, когда она заискивающе улыбнулась.

В общем, меня предоставили самой себе только спустя несколько часов, когда энтузиазм Аньки выдохнулся, уступая место здоровому, крепкому сну.

Я прислонилась лбом к холодному оконному стеклу и последовала её примеру. Меня сморило мгновенно, а потом мне приснился сон…

Шорох. Бормотание. Стоны и неясный, но всё же различимый гул мужских, женских, детских и старческих голосов. Всё это на мгновение растворяется в туманно-густой тишине и затем сухо, трескуче взрывается вновь, ударяя по ушам сильнее, чем рок-музыка на живом концерте.

Звуки перекатываются, спотыкаются и накладываются друг на друга за бурлящей, вздувающейся лоснящимися пузырями завесой, в которой смешиваются все цвета радуги, захватывая пространственную тьму и превращаясь в огромное грязно-бурое полотно.

И я около этого полотна. Хотя оно кажется непроницаемым и неуязвимым, меня трясёт от страха, потому что прямо рядом со мной – стремительно надувающийся пузырь, а в нём – самый сильный и назойливый шум. И этот пузырь…он вот-вот лопнет и обрушится цунами, гигантской волной-убийцей на Мир, чтобы уничтожить и покалечить миллиарды жизней, чтобы выпустить на волю самые безумные и мрачные фантазии и грёзы могущественнейшего Ходящего во снах, спящего непозволительно долго…

Я не знаю, зачем я здесь. Но мужчина с чёрными, как космическая дыра, глазами, ухмыляется и протягивает ко мне сквозь завесу мертвенно бледную руку, словно сообщая: «Я тебя знаю».

И тогда, ошпаренная холодом, я просыпаюсь.

Глава 3

Пробуждение было ну очень каноничным: как и полагалось после кошмаров, я резко подскочила на месте и долгое время пыталась отдышаться. Мне часто снились цветные сны, иногда даже с ощущением полного погружения, но никогда, ещё никогда в них не было так страшно. Всё происходило…во уж точно, как будто наяву – руку по-прежнему жгло в том месте, где её коснулась ладонь того мужчины.

По шее стекла струйка пота, когда я представила его глаза. Они были не просто черные – они были безумно чёрные, без намёка на сознательность своего владельца. Чистое, бесконечное сумасшествие – вот чем были его глаза. И, что самое мерзкое, их внимание, их взгляд предназначался мне.

Я завертела головой, озираясь по сторонам, и с ужасом поняла, что у меня начались галлюцинации. Ну не могли же, в самом деле, посреди ночи пропасть все пассажиры автобуса?

– Ань, где все? – Я протянула руку, чтобы ухватиться за её рукав, но она утонула в пустоте.

А вокруг стояла тишина.

Вообще, тишина бывает разной: спокойной, когда вам комфортно молча идти рядышком; мягкой и нежной, когда тебя обнимает мама – без слов, она ведь всё итак понимает; неуютной, когда отчаянно перебираешь в голове все универсальные разговорные темы; раздражающей, когда от одиночества всё внутри сжимается и сильно-сильно болит; вынужденной, когда поговорить очень хочется, но нельзя – училка строгая, или мероприятие суперважное. Моя же тишина была страшной, когда отсутствие каких бы то ни было звуков пугает настолько, что человеческое сознание уступает место животным инстинктам.

В автобусе было прохладно, даже холодно, но мне вдруг стало невыносимо душно. Схватив сумку, я со световой скоростью выскочила из него и, шлёпнувшись на землю, начала судорожно глотать ртом свежий ночной воздух. Пальцы на автомате нащупали телефон и набрали папин номер, раз, ещё раз, потом ещё…Даже гудки не шли – связи совсем не было.