Досье генерала Готтберга

Едва начали проверку, подскочил сухощавый энкэвэдэшник из Москвы, с инструкцией устроить показательный расстрел, в целях устрашения. Да и своих приструнить, дабы не очень-то радовались, напомнить о неусыпном оке НКВД. Он уже объявил о своей затее в штабе Шумилова, там отнеслись к ней неодобрительно: и так пролито столько крови, куда еще? К тому же расстреливать безоружных, без суда и следствия?..

– Кто этим будет заниматься? – негодовал Шумилов.

– Найдем, – язвительно успокоил его особист. – Всегда находили, и сейчас найдем.

– Солдат не дам, ни одного человека, – грозно отрезал генерал.

– А мне и не надо, – с ехидной улыбочкой парировал тот. – Среди пленных найдем, и палачи, и жертвы сыщутся.

– Нет, я доложу Рокоссовскому, это просто вакханалия какая-то! – Шумилов взялся за телефон.

– Мне надо пленных, человек с тридцать, – объявил особист Белозерцевой. – Быстренько организуйте. Желательно офицеров.

– А как фамилия, простите? – Катерина Алексеевна насмешливо взглянула на него.

– Чья? – не понял он.

– Ваша, товарищ. Вы откуда, вообще, свалились?

– Майор Суэтин, – сухо ответил энкэвэдэшник. – Прибыл по особому указанию. Имею полномочия.

– Да вы что, опупели, что ли? – не выдержал Хрущев. – Больше заняться нечем?! Какие еще, к черту, полномочия? На бойню?

– Подожди, Никита, – остановила его Белозерцева, – не похоже, что товарищ Суэтин все сам придумал. Надо доложить командующему и уточнить в Москве.

– Но мне приказано, – попробовал возмутиться Суэтин, – мне приказано, не теряя времени…

– Придется потерять, – оборвала его Белозерцева. – Командующий фронтом разберется, а пока отдыхайте, товарищ Суэтин. Я уверена, что здесь вашим способностям найдется лучшее применение.

Вскоре выяснилось, что Суэтин действительно получил вполне определенные указания, и они исходили с самого верха.

– Да, крепкий орешек, – сокрушался Хрущев, – нашими щипцами его не расколоть. Звони на Лубянку, Катя, – подтолкнул он Белозерцеву по-свойски, под бок. – Если ты там не договоришься, – кто договорится? Лаврентий-то тебя послушает? – он как-то двусмысленно усмехнулся.

– Оставь эти пошлости, Никита, – поморщилась Катерина Алексеевна. – У Лаврентия и помоложе меня найдутся, за кем увиваться. Целый Большой театр под боком. Да еще консерватория.

– А я вовсе не то имел в виду, – запротестовал Хрущев. – Я говорю о твоих прошлых заслугах. НКВД должно о них помнить. Насколько я знаю, лично «хозяин»…

– Вот именно, – Белозерцева оборвала его жестом, – «хозяин» только и может воздействовать на них. А мои заслуги, Никита, все равно что салфетка в ресторане, вытерлись да выбросили – и весь сказ. Я еду к Рокоссовскому, – она встала. – У него прямая связь…

Ожидание было долгим и тяжелым. Допросы отменили. Как допрашивать, если вот-вот чуть не весь немецкий генералитет поставят к стенке? Шумилов напряженно мерил шагами пространство кабинета. Наконец ближе к вечеру из штаба фронта сообщили – расстрел отменяется.

Узнав об этом, Хрущев не выдержал:

– Как тебе это удалось, Катя? – кинулся он к Белозерцевой, едва она появилась. – Неужели все-таки через Лаврентия? Или… – он как-то нелепо, желая, чтобы никто не заметил, указал пальцем, – хотел вверх, а получилось – в окно. Но Катерина Алексеевна хорошо поняла его.

– Вот именно, «или», – усмехнулась она. – Что и каким образом – тебе, Никита, знать незачем. Ты должен знать ровно столько, сколько положено. И ничего больше. А Лаврентий, – она безнадежно махнула рукой, – это хитрый лис, умеет подладиться, словно ничего подобного и не приказывал.

Белозерцева вышла на крыльцо. Присев на ступени, закурила папиросу.

– Катерина Алексеевна, вы простудитесь, холодает уже, – заметила Лиза озабоченно. Выйдя следом, она набросила Белозерцевой на плечи полушубок.

– Ничего, я крепкая, – ответила та как-то сдавленно, обернувшись. Лиза с удивлением увидела, что в глазах у нее стояли слезы.

– У вас будут неприятности в Москве? – высказала она предположение.

– Чепуха, – Белозерцева пожала плечами и сбросила с папиросы пепел на снег. – Просто такое ощущение, что искупалась в дерьме. Но иначе никак нельзя. Особенно с такими, как Суэтин. Сами скоты, – проговорила она со столь неожиданной прямотой, что Лиза вздрогнула. – Они только по-скотски и понимают. Спасибо тебе, девочка, – она с благодарностью сжала руку Лизы. – Иди, отдыхай. Завтра будешь переводить Рокоссовскому, – подернутые красноватой сеточкой от усталости фиалковые глаза Белозерцевой взглянули прямо Лизе в лицо, – и словно снова зашелестели над головой старинные вязы у пруда под Лугой, послышался щебет птиц в листве, готовившихся ко сну.

– Простите, – дрогнувшим голосом произнесла Лиза, извиняясь, сама не зная за что, потом, повернувшись, чтобы скрыть нахлынувшее волнение, поспешно вошла в избу. Спрятавшись за большую русскую печь, где штабисты отвели ей самое уютное, теплое местечко, она долго не могла заснуть. Усталость, такую, что казалось, только преклони голову – и заснешь, как мертвая, точно рукой сняло, – воспоминания детства взбудоражили душу, и Лиза никак не могла успокоиться. Неожиданно появилась мысль – может быть, набраться смелости и попросить Катерину Алексеевну, когда она вернется в Москву, разузнать о судьбе сестры Наташи? Вдруг она тоже арестована или того хуже, – Лиза вздрогнула, – ее, как и отца, давно нет в живых? Ей почему-то казалось, что Белозерцева не откажет, согласится помочь, тем более у нее имеются все необходимые связи, вплоть до приемной Сталина. Но откуда у знакомой ее отца, бывшей аристократки, они появились, – столь трудного вопроса Лиза не задавала себе. Она понимала, что ответ, который, конечно, существует, ей не найти никогда.

Накинув полушубок, Лиза спустилась с печки, перешагнув через спящих прямо на полу связистов, сдавших смену, она тихонько вышла во двор и направилась в соседнюю избу, занятую высшими начальниками. Зеленин, дежуривший у Петровского, куда-то вышел. На удивление, в приемной, где вечно яблоку негде было упасть, на этот раз было пустынно. Дверь в кабинет была приоткрыта. Войдя в приемную, Лиза сразу увидела Белозерцеву. Она сидела за дощатым столом, заваленным картами, напротив Петровского. Длинные волосы, собранные прежде на затылке, распустились. Катерина Алексеевна наклонилась, и они, упав вперед, почти закрыли лицо. Лиза услышала, как она тихо сказала: «Признаюсь, когда мне приходится иметь дело с “суэтиными”, я порой жалею, что меня не расстреляли в двадцатом, слишком хорошо помню, как убивали в тридцать седьмом».

Понимая, что она – лишняя и может помешать, возможно, важному разговору, Лиза повернулась, чтобы уйти. Но скрипнула половица, и это выдало ее присутствие.

Белозерцева обернулась.

– Не спится, Елизавета Григорьевна? – спросила она.

– Я, простите, – Лиза смутилась, не зная, что ответить.

– А что Зеленин? Уже убежал куда-то? На кухню лясы точить? – накинув полушубок, Катерина Алексеевна встала и подошла к девушке. – Если не спится, – она понизила голос, – приглашаю посмотреть со мной кино. Я всегда его смотрю, когда сон не идет или просто плохое настроение. Согласны, Елизавета Григорьевна? – она внимательно посмотрела на Лизу, и той показалось, что кино – лишь предлог, Белозерцева желала сообщить ей нечто гораздо более важное.

– Да, Катерина Алексеевна, я готова, – согласилась она без обиняков.

– Вот и славно, – комиссар явно обрадовалась, – тогда пойдем ко мне. – Алексей Александрович, – повернулась она к Петровскому, – думаю, я вам больше не нужна пока. Никита обещал, как только листовки будут готовы, их в первую очередь привезут сюда. Я сама выступлю перед солдатами.

– Да, вы вправе распоряжаться собой, Катерина Алексеевна, – полковник согласно кивнул, и во взгляде, устремленном на Белозерцеву, Лиза прочла нескрываемую печаль.

– Я расположилась в небольшой пристройке, вход со двора, – объяснила Белозерцева Лизе, выходя первой. В сенях какой-то политработник зачитывал свободным от своих обязанностей солдатам статью из газеты. Читал вяло, сонно, бойцы клевали носом.

– Волосюк, – проходя, окликнула его Белозерцева. Сон как корова языком слизнула, политработник вскочил, за ним – все слушатели. – Вот так, формально, Волосюк, ты проводишь политзанятия? – упрекнула Катерина Алексеевна подчиненного. – У меня такое ощущение, что ты сам не веришь тому, о чем читаешь. И сколько можно? Я шла к полковнику, – ты читал, иду обратно – снова читаешь, и все ту же статью. Ты что, неграмотный? По слогам складываешь слова? Или, – она прищурилась, – читаешь, лишь когда я мимо прохожу, а в остальном – анекдоты травите?

– Что вы, Катерина Алексеевна, – комиссар Петровского побледнел. – Просто устали бойцы, плохо воспринимают, да и у самого глаза слипаются.

– Так ты лучше отдохни, – посоветовала Белозерцева. – Чего самому мучиться и людей зря мучить? Иного времени не найдешь, что ли?

– Так только ночью и затишье, – продолжал Волосюк почти жалостливо. – Как рассветает, иных дел хватает. А передовица в «Правде» хлесткая, не в бровь, а в глаз…

– Но теперь полегче будет, откатился Манштейн, – ответила Катерина Алексеевна уже мягче, – так что погоди до утра, дай бойцам выспаться. А передовица действительно хороша, – согласилась она. – Погодин писал, у него талант, умеет зажечь оптимизмом и дух поднять. Вот завтра и прочти товарищам, чтобы настроение было соответствующее. А теперь все, заканчивай, заканчивай мучить бойцов. Спать, спать! – распорядилась она.

– Спасибо, Катерина Алексеевна, – протянул кто-то.

На улице сразу цепко схватил мороз, снег скрипел под ногами, в высоком черном небе голубовато переливались звезды, казалось даже, что они раскачиваются. Вокруг царила непривычная тишина. Плотно запахнув полушубок, Белозерцева быстро прошла через двор и взбежала по обледеневшим ступеням на крыльцо соседней избы. Толкнула дверь в сени, войдя вслед за ней, Лиза сразу почувствовала запах молотого кофе, такой знакомый и уже давно забытый.

– Антонов! – крикнула Белозерцева с порога, – что, готово у тебя?

– Так точно, Катерина Алексеевна, – выскочив из-под большого прямоугольного экрана, растянутого на стене, доложил киномеханик. – Прикажете начинать?

– Начинай, – согласно кивнула Белозерцева. – Садись, – указала она Лизе на стул в углу горницы. – Пальто, шапку снимай, а то жарко будет: у меня натоплено сильно, я люблю, когда так. Сейчас кофе принесу. – Катерина Алексеевна подошла с небольшому столу перед самым входом, взяла с плитки дышащий паром чайник, налила из него в две кружки густоватой, ароматной жидкости. – Не настоящий, конечно, с ячменем и цикорием перемешан, – пояснила она, передавая одну кружку Лизе, – но все равно неплох.