– В таком случае…
Заметив на его лице признаки раздражения, я осеклась. Но потом решила, что ему не удастся так легко от меня отделаться. Он нуждается в поддержке, и мой дочерний долг состоит в том, чтобы оказать ее.
– Вот что, папа, – отважно заявила я, – по-моему, у тебя неприятности, и я уверена, что могла бы помочь.
Он взглянул на меня, и досада в его глазах сменилась холодностью. Мне стало ясно, что отец намеренно ставит барьер между нами, что моя настойчивость ему неприятна и кажется праздным любопытством.
– Дорогое дитя, – пробормотал он, – у тебя разыгралось воображение, – и, взявшись за нож и вилку, снова принялся за еду, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Никогда еще я не чувствовала себя такой ненужной.
После этого случая наши отношения стали еще более натянутыми. Часто отец вообще не отвечал, когда я к нему обращалась. Слуги говорили, что у него снова «приступ»
Пришло еще одно письмо от Дилис, в котором она упрекала меня за молчание. Стиль ее писем в точности отражал ее манеру говорить: короткие предложения, жирно подчеркнутые слова, восклицательные знаки напоминали ее вечно взволнованный, задыхающийся голос. Она учится делать реверансы, берет уроки танцев – близится великий день. Какое счастье избавиться от опеки мадам и чувствовать себя не жалкой школьницей, а молодой светской дамой.
Моя попытка ответить ей снова окончилась неудачей. Что я могла написать? «Я ужасно одинока. В нашем доме нет места веселью. О, Дилис, ты радуешься, что школьные годы кончились, а я, сидя здесь в печали и унынии, мечтаю вернуться в пансион!»
Разорвав начатое письмо, я отправилась в конюшню оседлать свою кобылу Ванду. Мне казалось, что я снова запуталась в паутине, которой было затянуто мое детство, и обречена на серое, беспросветное существование.
Но настал день, когда в мою жизнь вошли Габриель Роквелл и Пятница.
В то утро я, как обычно, отправилась на верховую прогулку. Миновав торфяники, я выехала на твердую дорогу и увидела женщину с собакой. Жалкий вид последней заставил меня замедлить бег лошади. Это было несчастное тощее создание с веревкой вместо поводка вокруг шеи. Я люблю животных и не могу равнодушно смотреть на их страдания. Женщина, судя по виду, была цыганкой; это не удивило меня, ибо по пустоши бродит много цыган, кочующих от табора к табору. Иногда они даже подходят к нашему дому, предлагая вешалки для одежды, корзины или хворост, который мы и сами можем собрать. Фанни их терпеть не может. «Здесь им ничего не обломится, – заявляет она. – Все они лентяи и бездельники»
Остановившись возле цыганки, я сказала:
– Почему вы не возьмете его на руки? Он слишком слаб, чтобы идти.
– Вам-то что за дело? – огрызнулась она, бросив на меня острый взгляд из-под копны седеющих черных волос. Она оценивающе осмотрела мою изящную амазонку и ухоженную лошадь, и в ее глазах загорелась алчность. Я была богата – значит, у меня можно выманить деньги. – У меня самой уже два дня крошки во рту не было, леди. Это чистая правда, как перед Богом.
Однако она вовсе не производила впечатления голодающей – в отличие от собаки. Это был беспородный пес, немного напоминающий терьера, с живыми, умными глазками. Его взгляд глубоко тронул меня – мне показалось, что он молит о спасении. Я почувствовала, что не имею права оставить его на произвол судьбы.
– Но голодный вид не у вас, а у собаки, – заметила я.
– Господь с вами, леди, вот уже два дня как мне нечем было с ним поделиться.
– Ему больно от веревки, неужели вы не видите?
– Но как же еще мне его вести? Будь у меня силы, я бы взяла его на руки. Мне бы только поесть.
Повинуясь внезапному порыву, я сказала:
– Я покупаю вашу собаку. За шиллинг.
– За шиллинг? Ну нет, леди, я не могу с ним расстаться, ведь он делил со мной и радость, и горе… – Цыганка наклонилась к собаке, которая так испуганно съежилась, что я окончательно утвердилась в желании избавить ее от такой хозяйки. – Времена сейчас не из лучших, а, малыш? – запричитала она. – Но мы так долго были вместе, разве мыслимо теперь вдруг разлучиться… всего за шиллинг?
Я полезла в карман за деньгами. У меня не было сомнений, что в конце концов женщина согласится и на шиллинг, но, будучи цыганкой, она не могла сперва не поторговаться. И тут к своему ужасу я обнаружила, что денег у меня с собой нет, – в кармане лежал только испеченный Фанни пирог с мясом и луком, который я прихватила на случай, если не вернусь к завтраку; но цыганка едва ли согласится на такой обмен. Ее блестящие от жадности глаза говорили, что ей нужны только деньги.
Она пристально следила за моими движениями, – то же делала и собака. Глаза женщины стали недоверчивыми и подозрительными, глаза собаки – еще более умоляющими.
– Видите ли, – начала я, – похоже, я выехала из дома без денег.
Ее губы недоверчиво скривились. Она злобно дернула веревку, и песик жалостно тявкнул. «Молчать!» – прикрикнула на него цыганка, и он опять съежился, не сводя с меня глаз.
Я лихорадочно соображала, что делать: попросить цыганку подождать здесь, пока я съезжу домой, или предложить ей отдать мне собаку и прийти за деньгами в Глен-Хаус? Но было ясно, что она не согласится, потому что доверяет мне не больше, чем я ей.
Именно в эту минуту и появился Габриель. Он ехал по пустоши в сторону дороги, и, заслышав звук копыт, мы с цыганкой повернулись в его сторону. Лошадь под Габриелем была вороной масти, отчего сам он казался ослепительно белокурым; столь же ослепительной была его элегантность. Темно-коричневый костюм для верховой езды, сшитый из тончайшего сукна, отличался изяществом покроя; однако не яркая внешность, а выражение его лица привлекло меня к нему и придало смелости обратиться с просьбой. Надо признать, что это был странный поступок – остановить незнакомца и попросить его одолжить мне шиллинг на покупку собаки. Но, как я объяснила ему потом, в ту минуту он показался мне рыцарем в сияющих доспехах, Персеем или Святым Георгием.
Меня поразила печальная задумчивость его красивого тонкого лица, хотя при первой встрече она была еще не так заметна, как впоследствии.
Дождавшись, чтобы он подъехал поближе, я обратилась к нему:
– Сударь, не будете ли вы так любезны ненадолго остановиться? – Произнося эти слова, я дивилась собственному безрассудству.
– Что-нибудь случилось? – осведомился он.
– Да. Вот эта собака умирает с голоду.
Он натянул поводья и обвел взглядом меня, собаку и цыганку, по-видимому, оценивая ситуацию.
– Бедняга, – проговорил он, – вид у него неважный.
Голос его звучал ласково, и я воспряла духом, почувствовав, что моя просьба не останется без ответа.
– Я хочу купить его, – объяснила я, – а у меня, как назло, нет при себе денег. Вы не могли бы одолжить мне шиллинг?
– Послушайте! – завопила цыганка. – Я его не продаю – во всяком случае, за шиллинг. Зачем мне продавать своего славного, любимого песика?
– Но вы же согласились на шиллинг, – возразила я.
Она замотала головой и притянула к себе несчастное животное; у меня сердце сжалось при виде его испуга. Я с мольбой взглянула на молодого человека, который с улыбкой спешился, опустил руку в карман и сказал:
– Вот вам два шиллинга за собаку. Не хотите – не надо. Цыганка не смогла скрыть восторга от свалившегося на нее богатства. Она протянула грязную руку, и незнакомец брезгливо опустил монеты в ее раскрытую ладонь. Поспешно передав ему веревку, цыганка заторопилась прочь, словно боясь, как бы он не передумал.
– Благодарю вас! – воскликнула я. – О, я так вам обязана! Песик тявкнул, видимо, выражая таким образом свою признательность.
– Первым делом его надо покормить, – проговорила я, спускаясь с лошади. – К счастью, у меня есть пирог с мясом.
Молодой человек кивнул, взял у меня из рук поводья и отвел лошадей к обочине; я же подхватила на руки свое приобретение, делавшее слабые попытки вилять хвостом. Усевшись с ним на траву, я вытащила пирог, и изголодавшийся пес с жадностью на него набросился. Молодой человек с интересом наблюдал за нами.
– Судя по всему, бедняге приходилось несладко, – заметил он.
– Просто не знаю, как вас благодарить, – сказала я. – Страшно представить, чем бы все закончилось, не появись вы так вовремя. Она ни за что не отдала бы мне его.
– Не стоит об этом думать, ведь теперь он ваш.
Я была растрогана тем, что он принимает судьбу животного так близко к сердцу, и с этого момента пес стал связью между нами.
– Отвезу его домой и буду хорошо за ним ухаживать, – решила я. – Как вы думаете, он поправится?