Заря и Северный ветер. Часть III

Заря и Северный ветер. Часть III
Виктория Игоревна Иванова

Можно ли отказаться от прошлого, не потеряв себя? Можно ли сохранить свободу, когда защитная скорлупа безопасного мирка лопается и внутрь просачивается ядовитое чёрное время? Можно ли остаться человеком, когда вокруг все инфицированы идеей? Можно ли прийти к свету, двигаясь впотьмах на ощупь? Ирина не знает ответов на эти вопросы.Но она точно знает, что он нужен ей. Горечь и нежность вытеснили её раскаяние. Она превратилась в комок чего-то кровоточащего, прошитого насквозь колючей проволокой и шёлковыми нитями. О, как она любила его! Как любила. Если бы только он знал. Если бы только Володя знал, что такое он для неё… Даже смерть рядом с ним была бы счастьем. Но её нежность была больше смерти, она была жизнью.

Виктория Иванова

Заря и Северный ветер. Часть III

Моей бабушке, Любови Уваровой.

Пролог

Жгучее ядовитое время – лезвием режет кожу. Гранитное мёртвое небо – ломает рёбра. Пьяные исступлённые мы – задыхаемся в мороке. Мы больны. Ты видишь? В чёрном зеркале чёрное отражение. Это я. Это ты. Я смотрю в глаза своей тени. Она усмехается мне в лицо. Она на воле. Её власть – наслаждение и боль. Душить, давить, сжигать. Это наваждение. Ты слышишь? Не верь ему. Ты во сне.

Всполохи огня. Густое и мягкое, чёрное, нежное? Оно в тебе и во мне. Но мы спим: слепые, глухие, немые. С распоротыми обожженными лёгкими. Над нами железное ржавое небо. В нашей крови отравленное время. Но послушай. Ты слышишь? Тишина льдинками на коже. Покалывает кончики пальцев. Просачивается под кожу, подымается к груди.

Мы проснулись, мы вышли из комы. Учимся говорить и ходить. Температура спала. Жара нет. Мы на пути к выздоровлению. Мы можем дышать. Они называют это болезнью, называют солнечным ударом. Но апрельским чужим теплом оживаем. Я дышу. И дышишь ты. Мы – камни, угли, раскалённые докрасна. Потухшие угли и пепел.

Глава 1. Поезд

Город, с шумом толкая волны людей, растекался широкой бурливой рекой. Грузное, бесконечно серое небо наваливалось на него всем своим весом. Оно сдавливало тяжёлый сырой воздух и неизменно обещало головную боль. Моросил мелкий нудный дождь. Без спешки он перекрашивал крыши, лестницы, многочисленные скульптуры в тусклое и холодное. Пришедшая вместе с ним мутная мгла пожирала всё: площади, парки, каналы, мосты и – людей. Но над железной дорогой цементное небо пошло едва заметными трещинами. В его мелких разломах засквозило золотистое сияние весеннего солнца. Это ещё слабое, но живое солнце обещало тепло и свет.

Беспрестанный вокзальный гул, теснота и сутолока поглотили двух девушек, втиснувшихся в очередь у дверей. Пройдя через рамки и сняв с ленты туго набитый чемодан, они молча двинулись в сторону кафетерия. Ирина, стянув с головы мокрый капюшон толстовки, заправила за уши отрастающую рыжую чёлку и покорно поплелась за подругой. Люба, волоча опасно покачивающийся на ненадёжных колёсиках багаж, упорно, как танк, шла вперёд. Её короткий неоново-розовый хвостик бодро раскачивался из стороны в сторону. Это свидетельство пробивной натуры и внутренней силы подруги заставило измотанную Ирину отвести взгляд.

Когда они устроились за круглым столиком с искусственным цветком, Люба лихо сдвинула к локтям рукава, открыв испещрённые цветными татуировками предплечья, и посмотрела на экран своего фитнес-браслета.

– У нас в запасе минут… десять, пятнадцать… минут пять, десять пятого, четыре, пять, десять пятого утра.

Ирина улыбнулась: даже тут Люба не удержалась и свела всё к цитированию старого мема. Это был её излюбленный приём – в любой непонятной ситуации выуживать из культурного багажа что-нибудь нелепое или едкое. Этой шутке предназначалось разрядить обстановку.

– Пятьдесят минут сидим спокойно и не делаем резких движений. Думаю, Андрей успеет подъехать. Может, пока по чашечке бодрящего руссиано? Принесу нам чего-нибудь пожевать, – Люба с шумом отодвинула стул и деловито зашагала к стойке.

Ирина достала из заднего кармана джинсов телефон. Она уже поднесла указательный палец к сканеру отпечатка, но после секундного колебания положила смартфон экраном вниз и отодвинула к пластиковой фиалке. Люба вернулась скоро. Поставив на стол дымящиеся кружки и тарелку с круассаном, она скомандовала:

– Ешь.

Ирина притянула тарелку, но до выпечки не дотронулась: от мучного её тошнило. Она сжала в руках кружку и бросила нервный взгляд на свой телефон. Люба заметила это.

– Ты поступаешь правильно, – серьёзно, почти строго сказала она. – Пройдёт время, ты сама это поймёшь. Чёрт! – она сняла запотевшие от горячего кофе очки. – Надо за линзами зайти. Слушай, Ирин… всё хотела спросить. Эм… Как тебе Андрей?

На лице Любы отразились смущение и совершенно диковинная для её характера робость.

– Ну, он мне показался немного странным…

– Совпадение? Не думаю, – защитилась в своём же афористичном стиле Люба. – В его ситуации странно не казаться странным. Живёшь себе мирно, и вот родители решают за твои взгляды сдать тебя в психушку и отправить под суд. В забавном мире мы живём, правда?

– Я помню про Минск, Люб. Странный не значит плохой. Он приятный. Умный, рассудительный, интеллигентный… Он не похож на сектанта. Родственники у него… Таких врагу не пожелаешь. Вы с Андреем очень разные, но в то же время похожи, вы как будто дополняете друг друга.

– Да? Спасибо, Ирина! Я тоже так считаю. Сначала я боялась съезжаться с ним. Думала, быт, всё такое… А нам так хорошо вместе.

Ирина надломила бумажный пакетик и высыпала сахар в кофе. Руки у неё немного дрожали.

– За эти два месяца мы ни разу даже не поссорились! По очереди делаем уборку, готовим – никаких проблем. Может, он просто ещё не со всеми моими феминистскими тараканами познакомился?..

– Нет, – Ирина грустно покачала головой и размешала сахар. – Андрей проницательный человек, он всё видит. Просто он не считает твои взгляды тараканами, он уважает твоё мировоззрение, даже если ему что-то не близко. Тебе в этом повезло.

Люба снова глянула на часы: заболтать Ирину не удавалось, ей требовалась поддержка Андрея. Накануне он легко расположил Ирину к себе: обычно закрытая и молчаливая, она долго говорила с ним на кухне. Андрей умел находить нужные простые слова, Люба видела с каким въедливым и доверительным вниманием Ирина слушала его. Наверно, дело было ещё и в том, что мужчина говорил о мужчине. Хотя то чудовище Люба никогда бы не назвала мужчиной… К счастью, Ирина наконец послушала её и решилась уехать – во многом это была заслуга Андрея.

Телефон под фиалкой глухо завибрировал, напугав девушек. Они тревожно переглянулись.

– Он? – Люба водрузила очки на нос и тяжело сдвинула брови.

Ирина посмотрела на горящий экран и севшим голосом ответила:

– Да.

– Не бери!

– Не буду, – Ирина нажала на боковую кнопку – телефон смолк, но продолжил мигать. – Тридцать восьмой. И двадцать сообщений в «Розетке». Он хочет поговорить…

– А жаренных гвоздей он не хочет? Не вздумай отвечать ему!

– Я ночью читала, теперь просто не открываю.

– Заблокируй его к чертям собачьим.

Ирина спрятала телефон в карман.

– И что он писал?

– Всё то же самое: люблю, жить не могу, прости. А дальше сама знаешь: я его спровоцировала, довела, я тварь, шкура, ну и…

Люба нецензурно выругалась.

– Надо же было родиться таким скользким, мерзким гадом! Но ты же его писульки на свой счёт не берёшь?

– Не беру…

– Он абьюзер и манипулятор! Я говорила тебе.

– Рэд флаг, фэд флаг. Я помню! Но…

– Ты ни в чём не виновата, Ирина.

– Но ведь это правда – я бросаю его в тяжёлый период…

– Какой тяжёлый период? Пацан к успеху шёл, не получилось, не фортануло? Он мошенник. И будет отвечать по закону. Ты тут при чём?

– Но ведь он меня не бросил, Люба. Когда я в коме лежала, он ухаживал за мной…