Лабиринты миров. Мир, в котором меня любят

– Да тут и разглашать ничего не надо. Никто другой так обо мне не заботится, как он. Золотой человек, – шутливо добавила я, вызвав улыбку библиотекаря.

Все еще улыбаясь, она приблизила мою руку к сканеру, и вскоре я шагала с новыми книгами в столовую. Но мне не давало покоя, почему нельзя было читать Замятина. Это же не история любви. Или… Что могло быть в этой книге, что могло негативно сказаться на моем состоянии? Бред какой-то, думала я.

До этого момента я много слышала об этой книге, но руки до нее не доходили. Дома всегда было чем заняться, и читала я редко. Теперь, когда требовалось разгрузить голову от постоянной учебы, я открывала для себя новые имена и погружалась в художественные произведения, о которых так много слышала. Не всегда книги производили ожидаемого эффекта, но всегда цепляли словами, героями или их поступками. Я даже завела литературный дневник и, ведомая здешними обычаями, стала от руки заполнять его в блокноте.

За ужином я по привычке начала читать еще в очереди. «Зов полярных широт» Владимира Санина мне посоветовала библиотекарь, чье имя я стеснялась спросить, боясь попасть в немилость местным правилам. По ее словам дух книги был близок тому, чем мы занимались в программе, и помогал укрепиться в личной мотивации. С первых страниц книга разочаровывала: затянутая завязка и потерявшие актуальность детали советского прошлого отталкивали от чтения. Я постоянно отвлекалась, осматриваясь вокруг. От меня не ускользнуло, что некоторые студенты намеренно игнорировали мое положение и нагло вставали к знакомым впереди очереди. Было обидно и непонятно, с чего было такое отношение, и ничего не оставалось, кроме как возвращаться к исследованиям Антарктиды.

К счастью, сражение с текстом закончилось, как только повествование достигло вековых льдов, и я тут же потерялась во времени и пространстве, оказавшись в бесконечно белом и предельно суровом мире.

– Кхе-кхе… Простите, можно?

Я подняла глаза и несколько секунд фокусировала их на человеческом лице, но все еще видела строчки из букв. Мне пришлось опустить веки, чтобы перезагрузить свое восприятие, и когда вновь открыла глаза, случайно выдала свое недовольство тем, кто так грубо нарушил мое уединение. Это был сосед. Я потратила еще какое-то время на переваривание этого факта.

Автоматически оглядев зал и увидев много свободных мест по всей столовой, я не сразу догадалась о причине его вторжения. От группы девушек донесся громкий смех, и мне стало ясно, от чего он решился на этот шаг. Они не сводили с него глаз, обмениваясь шутливыми замечаниями. Мгновенно среагировав, я пригласила его присоединиться к моей избе-читальне. Он не ответил, но я уловила, как его рот слегка растянулся в легкой улыбке. Поставив поднос на край стола, он положил планшет перед собой и сел наискосок, насколько позволяла длина стола. Я чувствовала, что будет продолжение разговора, поэтому выжидающе молчала.

– Я просто хочу покоя. Рядом с вами, – он запнулся, – тишина.

Его слова отозвались в душе. Я ведь тоже глушила голоса, особенно по ночам. Чтобы ты ни делал, нельзя просто стереть звуки, которые приносили столько радости. Смех, шепот, тембр голоса. Тишина – это благо, ее нужно заслужить. Внешнее радио очень раздражает: среди тысячи звуков мозг всегда пытается услышать привычные нотки, заставляя тебя вслушиваться, искать, обращаясь в слух, и жаждать улавливания знакомой речи. Даже при том, что он знает, что их больше нет.

– Понимаю.

Поэтому я читаю. Поэтому читает мой сосед.

– А где вы взяли бумажную книгу?

– В библиотеке, вестимо, – не отводя взгляда от страницы, ответила я.

Он схватил планшет и стал раздражающе тыкать в экран. Сообразив, что он не успокоится, пока не найдет информацию о местонахождении книжного рая, я подняла глаза и максимально коротко и четко рассказала, как до него добраться. Он поблагодарил, хотя при этом у него промелькнуло удивление, и принялся за ужин. Перед тем как вернуться к вечному холоду, я поймала себя на мысли, что приятно наблюдать за жующим человеком, сидящим так близко от тебя. Но долго это не продлилось. Проглатывая пищу, будто не жуя вовсе, мой сосед скоропалительно исчез из столовой еще до того, как я сделала первый глоток чая. Он сбежал не попрощавшись, но я точно знала, где он собирался пропадать ближайшие часы.

Так мы стали проводить вечера – рядом. Отвлекаясь от книги, я стала замечать направленные на нас взгляды. Люди смотрели с презрением ко мне и с жалостью к нему. Порой я еле сдерживалась от смеха, как будто то, что они думали, имело для нас какое-то значение.

Наш союз стал спасением для обоих. Он подавал мне руку, отодвигал стул, приоткрывал дверь. В этом не было чувства, он делал все механически, но я всегда могла рассчитывать на то, что он появится в нужный момент, чтобы избавить меня от усилий. Он в свою очередь знал, что к нему не подойдут, с ним не заговорят, не станут донимать, и мог рассчитывать на свободное место.

Единственное, что мы делали редко, это смотрели в глаза друг другу. Для нас прямой контакт казался непозволительной роскошью. Это было больше необходимостью, чем нежеланием. Мы просто не могли видеть собственные отражения, мгновенно чувствуя подкатывающие волны прошлого, поглощавшие и меня, и его. Мы прятали глаза в книгах или отворачивались. Именно так я заметила, что плотность в коридорах и на занятиях таяла.

Прошло три месяца с начала учебы, и пошли первые отчисления. Сокращались учебные группы, кучки смешливых подружек редели, настроение падало, напряжение росло. Это не институт, где шли навстречу, давая шанс на еще один семестр. От качества знаний зависело будущее, и ошибок, праздности и рассеянности здесь не прощали. Настал тот момент, когда занятия и тесты давали свои результаты. Все, кто не сумел выдержать высокий темп и усвоить материал, мгновенно вылетали. Сегодня аудитория была заполнена до отказа, но уже завтра треть могла пустовать.

С высоким процентом правильных ответов я была спокойна за свое место под солнцем и даже находила немного времени на чтение. Вот и сейчас у меня в руках была книга, однако я перевернула последнюю страницу. Дочитав, обняла печатное издание, как делала обычно, и медленно отпускала полюбившихся героев, ведь они останутся здесь, а мне – идти дальше.

Хлопок заставил меня оглянуться на звук. Это сосед бросил на стол книгу, а затем с грустью выдохнул. Я знала это чувство. Такая печаль наведывалась, когда хорошая книга подходила к концу, а расставаться с ней не хотелось. Я улыбнулась, потому что как никто поняла его, а еще потому, что я вдруг не была одна.

Впервые за долгое время наши взгляды встретились. Мои объятья разжались, и книга скользнула на стол по соседству с другой.

– Вы тоже? – обрадовался он.

– Тоже, – кивнула я.

Его улыбка показалась впервые. И что-то внутри изменилось. Не могу точно описать, проснулось ли что-то новое или шевельнулось что-то спящее, но где-то глубоко отметила эту перемену, хотя в тот момент не придала ей большого значения. Он толкнул свой роман в мою сторону и дотянулся до сборника.

Шаг четвертый

Следующее утро началось с посещения очередной девушки-проверяющей. Я, по привычке игнорируя ее, спокойно занималась своими делами. Девушка перегородила дверь, и когда я подошла вплотную, она движением попросила остаться на месте.

– Прошу вас задержаться в комнате и дождаться нового расписания. Вы переходите на новый режим тренировок.

– Да, конечно, – сказала я и присела на кровать.

Девушка заполнила свежий бланк, подняла голову и отчетливо объявила:

– Поздравляю вас с переходом на третий уровень.

– Спасибо. А можно поподробнее про систему уровней?

– Конечно. Изначально было рассмотрено несколько десятков тысяч кандидатур, по итогам каждому прошедшему был присвоен свой уровень подготовки. Самый низкий уровень допуска был десятый. Но многие из них быстро выбыли.

– Хм, то есть шли от большего к меньшему, – думала я вслух.

– Вы поступили с … э-э-э… – она сделала паузу, листая документы в папке, найдя нужное, удивилась, но сохранила спокойствие голоса, – с… седьмого уровня. Хм… Из пяти тысяч только один человек прошел с тем же результатом.

– И я даже знаю, кто.

Она непонимающе посмотрела на меня, но уже в следующее мгновение осенившая мысль осветила ее лицо. Она быстро кивнула и вернулась к документам. Это было настолько очевидно, что даже смешно. То, через что прошли мы с ним, нельзя превзойти интеллектом или мотивировать попаданием в историю. Этот путь – самый тяжелый из всех, но он сделал нас непобедимыми.

– Сегодня вас переводят на другой этаж, где вы будете продолжать обучение и тренировки. Вещи мы перенесем сами.

– Как скажете.

Девушка вручила мне лист о переселении и вышла из комнаты. Прозвучал сигнал о поступлении сообщения на планшет, и я легла на кровать, чтобы его прочитать. Это оказалось долгожданное расписание. Просмотрев его последовательность, я отложила гаджет и покинула комнату. Я даже не обернулась попрощаться с комнатой, потому что не питала к ней никаких чувств. Все, что осталось внутри, было лишь вещами, тем более мне не принадлежащими, они не имели никакого эмоционального отклика, а значит, не стоили и ностальгии. Не было смысла держаться за временные ощущения. Только вперед. Только до конца.

Дойдя до нужной аудитории, я немного удивилась ее размеру. Она оказалась намного меньше предыдущих: в помещении стояло не больше пары десятков столов, большая часть которых была уже занята. Первые ряды как в любом учебном заведении занимались редко, и сейчас они тоже были свободны. Нацелившись на одно из таких мест, я пошла между рядов и зацепилась взглядом за интерактивную доску. На экране высветилось имя профессора, Палин Михаил Лаврентьевич, а рядом стоял тот самый мужчина, запомнившийся мне на собрании.

Вблизи он казался выше, и в этот раз его волосы были коротко подстрижены и аккуратно уложены, но образ Эйнштейна навсегда остался со мной. Прежняя усталая сосредоточенность сменилась спокойной серьезностью, заставляя глаза гореть в нетерпении.

Он о чем-то активно переговаривался со своей помощницей. Она кивала и делала пометки в блокноте. Он вдруг поднял глаза и посмотрел на меня. Доли секунды, и я поняла, что он узнал меня. Меня, которую видел впервые. Мы поздоровались, и я поспешно отвела взгляд, внезапно испугавшись такого внимания.

Сердце еще трепетало, когда дверь в аудиторию скрипнула, и я услышала уверенную поступь вошедшего. Ритмичность движения и твердость походки подсказали, кем он был, поэтому не стоило оборачиваться. Звук шагов приблизился и стих. Не говоря ни слова, ко мне подсел сосед. Сначала меня удивило его поведение, ведь он никогда не садился рядом, если были другие места, и я строго на него посмотрела. Он не видел этого, потому что его взгляд был направлен вперед. В зале было достаточно свободных столов, когда я пришла, но в считанные минуты помещение набилось до отказа. Когда сосед повернулся ко мне лицом, я была приветлива.

Вечером мне показали новую комнату. Теперь шкаф был забит текстилем и одеждой фиолетового цвета, такого же пастельного и мягкого оттенка как предшествующий зеленый. Сама комната была больше предыдущей, с удобным креслом и журнальным столиком, с оборудованным рабочим местом. Я сразу вспомнила неудобные позы, в которых приходилось сидеть, чтобы вместить вокруг себя все раскрытые учебники и тетради. Но первое, что бросилось в глаза, это моя книга, лежащая на кровати в том же месте, где я оставила ее утром.

Дочитав произведение в короткий срок, я понесла его в библиотеку. Знакомая девушка сидела за конторкой и заполняла какие-то документы. Она улыбнулась, увидев меня.

– Добрый день. Что-то вы долго в этот раз. Новый уровень, да? Поздравляю. Теперь за вас возьмутся серьезно.

– Спасибо. Пока мало что поменялось, но у нас впервые вел Палин.

– О! Михаил Лаврентьевич. Не знала, что он преподает. Он же здесь главный, вы знали?

– Догадывалась, но не вникала в подробности. Нам никто ничего не рассказывает.