Оценить:
 Рейтинг: 0

Абсолют в моём сердце

Год написания книги
2020
Теги
<< 1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 19 >>
На страницу:
10 из 19
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Ты никогда не рассказывала мне об этом, – внезапно мне становится стыдно.

– Теперь вот рассказываю. Но голодными мы никогда не были, а у Эштона, похоже, и это было.

– Да ладно! А ты откуда знаешь?

– От верблюда!

– Ну, мам!

– Не для твоих ушей эта информация. Я сейчас к нему поеду, это недалеко, прямо рядом с Институтом. Пойдёшь со мной? Или подождёшь в машине?

– С тобой, конечно! Вдруг он там помирает, может, помогу тебе его реанимировать!

– Дочь! Иногда мне хочется подрезать тебе язычок! И если бы не Алекс…

Для моей матери слово «болезнь» имеет действительно совсем не тот смысл, какой обычные люди в него вкладывают. У неё любая болезнь всегда подразумевает “смертельную” болезнь. И на эту тему я тоже много и дерзко шутила, пока Алекс не рассказал мне, что они прошли с мамой, когда он болел раком, когда у мамы отказывали почки, когда няня нанесла ей четыре ножевые раны, убив моего нерождённого брата и почти убив мою маму. Теперь мне больше не до шуток.

Эштон открывает нам дверь, будучи в когда-то белой, теперь уже неясного цвета майке, измятой и влажной и серых домашних штанах. Щёки у него алеют румянцем, каштановая длинная чёлка выдаёт недавнее намерение хозяина привести себя в порядок, но расчёсанной не выглядит. Если бы не мама рядом, я бы смутилась и сбежала, потому что молодые люди, наверняка, именно так и выглядят, когда их отрывают от занятия сексом.

Но Эштон, увидев мою мать в дверном проёме, сияет искренней улыбкой, а когда она приобнимает его, приветствуя, с чувством кидается обниматься в ответ. Решаю, что оторвали мы его совершенно точно не от секса. Может быть, от спорта?

Увидев меня, Эштон как будто расстроился, и я тут же почувствовала себя назойливой мухой, доставшей человека своими ёлками и гирляндами.

– Привет, проходи! – коротко, но по шкале Эштона очень тепло предлагает мне хозяин.

– Спасибо, – отвечаю.

Только в гостиной, залитой дневным светом, обнаруживаю на скуле Эштона огромный такой жёлто-зелёный заживающий синяк, небольшую ранку над бровью с запёкшейся кровью, стянутую двумя аккуратными стежками и прозрачным пластырем.

– Что это у тебя? – восклицаю, совершенно забыв о том, что Эштон же у нас герой, отстоявший честь своей дамы в неравном бою.

– Да так, – отвечает, улыбаясь. – Хэд-шот один пропустил. По глупости. Отвлёкся немного.

– Ты заканчивай, пожалуйста, с хэд-шотами, дорогой друг! – вмешивается в нашу беседу мама.

– Уже закончил, мы же договорились! – отвечает Эштон, заглядывая матери в глаза. И в этом взгляде столько тепла!

“Это ненормально”, – думаю. По всем законам человеческих взаимоотношений, чувств и эмоций он должен её ненавидеть! Ну, или хотя бы испытывать неприязнь! И даже не важно, как именно преподнесла историю своей давней любви его мать, моя занимает рядом с Алексом место, которое с высокой долей вероятности могло бы стать её местом. А Эштон мог бы иметь полную семью…

Квартира у Эштона небольшая, но просторная, сквозь высокие панорамные окна виднеются корпуса маминого Университета. Мебели совсем немного, она простая, но современная. Повсюду идеальная чистота, и я с улыбкой замечаю развешанные в стенном шкафу, словно по линейке, футболки, батники, джинсы – это так похоже на Алекса! Своей оголтелой любовью к чистоте и порядку он частенько прессует Лурдес, но это бесполезно – моя сестра как разбрасывала вещи в младенческом возрасте, так и продолжает делать это до сих пор: трусы, школьные тетради и фломастеры мирно соседствуют по углам, на стуле, столе, кровати и под ней в её комнате. Алекс не может спокойно на это смотреть, и каждый раз принимается раскладывать вещи по местам, бурча своё извечное “ну как же так можно!”, а Лурдес с каждым годом все жёстче пеняет ему за вторжение в её “личное пространство”.

У Эштона Алекс совершенно точно чувствовал бы себя в полнейшем комфорте. У одной из стен обнаруживаю кучу нераспечатанных коробок, и, судя по размерам, это домашняя техника. Мама тоже их замечает:

– Эштон! Ты до сих пор не распаковал коробки? – в её тоне удивление, граничащее с возмущением.

– Ну… просто, мне не нужно это всё, как я и говорил в прошлый раз.

Только теперь я слышу, насколько в действительности осипший голос у Эштона. Он и в самом деле сильно простужен.

– Ты и карточками не пользуешься!

– Не могу.

– Понимаю. Себя помню – так же тяжело было решиться. Только мне он дядька чужой был, а тебе отец родной. Он любит тебя, уже любит, понимаешь?

Эштон утвердительно кивает, но взгляд отводит в сторону.

– Позволь ему заботиться о тебе! В этом нет ничего унизительного, и никто, конечно же, не делает тебе никаких одолжений. Ты сын, он отец, и присматривать за тобой, обеспечивать всем, чем нужно – его долг! Я уже говорила тебе и повторю: он не знал, что на планете существуешь ты, а если бы знал, поверь, его жизнь сложилась бы по-другому! Нет ничего важнее семьи и детей для него! Уж поверь мне!

– Сложилась бы как? – неожиданно отзывается Эштон. – Он женился бы на моей матери?

– Эштон! Женился бы – в этом нет никаких сомнений! И не представляешь даже, как был бы счастлив. Как раз в то время он и твердил мне без конца о семье и детях, все уши прожужжал!

У Эштона вытягивается лицо, а я почти не дышу – похоже, обо мне забыли… Таких откровений от матери на моей памяти нет ни одного!

– А Вы?

– А я была бы замужем за своим первым мужем, и каждый тихо и мирно шёл бы своей дорогой. Он не бросал тебя, не думай. Твой отец – самый порядочный человек и заботливый родитель из всех, кого я когда-либо знала!

– Он был бы несчастлив…

Эта фраза была сказана настолько тихо, практически шёпотом, что у меня душа замерла. Кажется, Эштон уже понял то, на что у моей матери ушло больше пятнадцати лет.

Мама подходит к окну, некоторое время задумчиво смотрит на свой Университет, затем также тихо отвечает:

– Никто из нас понятия не имеет о том, какую жизнь он мог бы прожить, сложись всё иначе. По крайней мере, я однозначно была бы уверена, что у меня всё отлично, и я на пределе счастья.

Затем она резко разворачивается и смело направляется в другую комнату, Эштон тут же устремляется за ней. А я совершенно точно ощущаю себя лишней. Иду за ними, чтобы хотя бы не чувствовать себя дурой, в конце концов, один из этих двоих игнорирующих меня людей – моя мать!

В комнате оказалась спальня: почти белый пушистый ковёр на полу и прямо поверх него безо всякой рамы огромный матрац. Больше ничего.

Эштон поспешно кидается собирать с пола аккуратно разложенные книги, тетради и листки обычной офисной бумаги, исписанной формулами и расчетами, схемами.

Мама, нахмурившись, держит один из них в руках, долго читая.

– Эштон… – внезапно зовёт его. – Подумай о матрице. Твоя мысль пошла не тем путём.

– Хорошо, спасибо.

Мама отдаёт ему исписанный не «тем путём» лист и быстро кладёт свою руку Эштону на лоб.

– Ребёнок! Ты весь горишь! Термометр есть? – внезапно восклицает.

– Нет…

– Так я и думала! Как ты лечишься?

Эштон с улыбкой пожимает плечами.
<< 1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 19 >>
На страницу:
10 из 19