Ритуал последней брачной ночи

– Я работаю в шоу-бизнесе… В продюсерской компании. – Я едва не прокололась и не назвала фирму Стаса, но тут же прикусила язык.

– Очень интересно…

Ничего интересного в этом нет, уж поверь мне. Особенно если учесть, что импортные старички уже давно вышли в тираж как сексуальные партнеры и к тому же редко чистят зубы по утрам.

Олев, полностью проигнорировав принесенное шампанское, приложился к своей долгоиграющей фляжке. И снова воззрился на меня.

– Значит, вы устраиваете гастроли?

– Да. Поп- и рок-команды… Не могу сказать, чтобы это меня слишком уж вдохновляло…

– А классика? – Киви самодовольно раздул щеки.

– Классика – это отдушина. Единственная, – вдохновенно соврала я. Ответа не последовало, и разговор на профессиональные темы увял сам собой.

Виолончелист встал, побрел к окну (якобы задвинуть шторы. Или раздвинуть их пошире – бог его знает). И оказался в опасной близости от меня. И спустя несколько мгновений я почувствовала его легкие пальцы, коснувшиеся моих волос.

Начинается.

Но Олев Киви не вышел за рамки приличий: он терся у моих волос, как старый алкаш отирается у пивного ларька – в надежде, что ему перепадет пустая бутылка. Именно так. Надежда – вот что он хотел получить любой ценой. А мои измочаленные в угоду Алле Кодриной волосы эту надежду давали. Я прикрыла глаза и приготовилась к дальнейшему развитию событий.

– Armastatud…[10 - Любимая (эст.).] О… Tutarlaps…[11 - Девочка (эст.).] – наконец-то разродился горячий эстонский парень.

Прямо скажем, никакой «tutarlaps» я не была. «Plika»[12 - Девка (эст.).] – вот это мне подходило. Но Олеву Киви было глубоко плевать на этот совершенно очевидный факт. И пока его занимают мои волосы, самое время подумать о его покойной жене. Ее личность интересовала меня все больше и больше. Как, имея такую непритязательную, такую тусклую внешность, ей удалось заарканить мировую знаменитость с довольно сносным экстерьером? Вариант чумовой любовницы я отбросила сразу: чумовые любовницы, как правило, страдают нимфоманией и готовы отдаваться всем и каждому даже в антисанитарных условиях. А игра на музыкальном инструменте предполагает определенную долю целомудрия.

Или главным козырем Аллы Кодриной была именно ее асексуальность? Она не отвлекала муженька от четырехструнной подружки и всегда была на подхвате с чашкой горячего шоколада. Но по таким маловыразительным преданным женам забываешь справить даже поминки, не говоря уже о том, чтобы помнить их спустя год.

А Олев Киви помнил. Ему и в голову не приходило забыть.

Неужели пресловутое родство душ, в которое я никогда не верила? Один шанс из тысячи?

Я поежилась. Но откуда обо всем этом узнал Стас?..

Перехватив руки Олева, я крепко сжала их запястья. Время, отпущенное мной на поощрение его безумств, закончилось. Он и сам понял это и снова разразился потоками извинений.

– Объясните мне, что происходит, Олев.

Киви отпрыгнул от меня с проворством блохи и метнулся в противоположный угол номера – за спасительной фляжкой.

– Хорошо… Когда я увидел вас сегодня… Вы сидели на том месте, где обычно сидела моя жена. Не рядом, не через кресло… Вы сидели именно там, где я впервые увидел ее… Три года назад.

Совсем нетрудно было это предположить, Олев Киви.

В ожидании развития сюжета я наблюдала за его глоткой, всасывающей виски: кадык эстонца ходил, как поршень, а мокрый подбородок слегка подрагивал.

– И ваше платье… Это ее любимый цвет. Красный…

И фасон, мысленно добавила я.

– Мне показалось… Мне показалось, что это она. А потом, когда я увидел вас в ресторане… Вы пили ее любимое вино…

– Простите… Я не знала. Но если бы знала – заказала бы себе что-нибудь другое. – Я была сама оскорбленная невинность.

– Вы не так меня поняли… Вы любили когда-нибудь? По-настоящему?

По-настоящему я любила только брюссельскую капусту, культпоходы по магазинам и духи «Aqua di Gio» и потому сочла за лучшее промолчать.

– Когда любишь по-настоящему, невозможно смириться с потерей, – забубнил эстонец. – И ты обречен на вечные поиски… И тебя всегда будет преследовать мысль, что ты просто опоздал на встречу и что тебя все еще ждут… В маленьком кафе… Где-нибудь на углу улицы Раху…

Эк куда тебя занесло, Олев Киви! Знавала я это кафе на улице Раху, самая обыкновенная забегаловка с выпечкой, тем более что кофе лучше всего варят в Старом городе… Похоже, ты видишь только то, что хочешь увидеть.

– Отчего она умерла? Ваша жена?

– Несчастный случай.

Ну конечно, в высоколобых исполнительских сообществах все умирают естественной смертью или, в крайнем случае, становятся жертвами автокатастроф.

– Сочувствую… Когда это произошло?

– Год назад… И ничего, кроме ярости. Она оставила меня, она подло меня оставила…

Если ты так убиваешься, то почему тебе не последовать за ней?

Олев Киви смотрел на меня остекленевшими глазами: он здорово набрался.

– Четыре месяца я не подходил к инструменту… И год не был в Петербурге… А я люблю этот город. Очень люблю. Это ее город. Вы понимаете?

– Да, конечно.

– И вот я приезжаю сюда спустя столько времени… Чтобы увидеть вас… Чтобы снова увидеть ее… Это не может быть простым совпадением…

Еще как не может! Давай, Олев, давай!

Я снова завертела на пальце злополучный перстень, и Олев Киви окончательно съехал с катушек.

– Зачем ты ушла, Алла? Зачем ты ушла от меня? – запричитал он.

Пора брать инициативу в свои руки.

Я сползла с кресла, вплотную приблизилась к эстонцу и обхватила его массивную голову. Но дальше дело не пошло: Киви засопел и отстранился от меня. Очевидно, его покойная жена была не такой прыткой.

– Простите, – теперь пришла моя очередь извиняться. – Сама не знаю, как это получилось.

– Это я во всем виноват… Я не должен был…

– Скажите, у вас не было женщины? С тех пор, как умерла ваша жена? – приступила к обычным терапевтическим процедурам я.

Он посмотрел на меня как на идиотку, осквернившую его фамильный погост.