Из жизни карамели

– Чего их выяснять? – удивился Рыба-Молот. – Я же поваром к вам приехал работать. И мои взгляды, какими бы они ни были, на качестве кухни не отразятся. Уверяю вас.

– Все правильно, – после небольшой паузы заметила Вера Рашидовна. – Но и Николашу понять можно! Он у нас депутат Городской думы, потому и смотрит на все под политическим углом зрения. Он – человек идейный. Правда, Николаша?

– Идейный, – эхом откликнулся Николаша. – Вот ты – каких убеждений придерживаешься?

– Каких еще убеждений? – странный разговор тяготил Рыбу-Молота все больше и больше.

– Левых. Правых. Или ты – центрист?

– Я магниты на холодильник собираю.

– Магниты, положим, все собирают. Ты не увиливай.

Несмотря на то что Рыба прожил на свете уже тридцать пять лет и успел насмотреться на метаморфозы Великой Империи (а может – именно благодаря этому), никаких ярко выраженных политических предпочтений у него не было. И активной жизненной позиции тоже. В разное время он считал себя либералом, почвенником, сторонником крепкой руки, сторонником максимального сближения с Западом, сторонником максимального от него отторжения с последующей автаркией; анархистом, экологическим радикалом, славянофилом, славянофобом; противником и власти, и оппозиции, живущим под лозунгом «Чума на оба ваши дома!». Что же касается принципов (не путать с убеждениями!) – их у Рыбы-Молота было немного:

1. Женщин, детей и стариков нельзя обижать.

2. На женщин, детей и стариков нельзя обижаться.

3. Каждый человек достоин уважения.

4. Каждого человека нужно как минимум выслушать.

5. Увидел нищего – подай копеечку.

6. Увидел слепого – переведи через дорогу.

7. Увидел инвалида-колясочника – спроси, не нужна ли помощь.

8. Увидел проститутку – иди себе мимо.

9. Увидел сволочь – разберись, не сходя с места.

10. Не жри на ночь и чисти зубы после еды.

В основном Рыба-Молот видел нищих и проституток – и поступал с ними согласно своему катехизису. Инвалиды-колясочники попадались редко, сволочи – еще реже: ведь сволочи предпочитают темную сторону бытия, а Рыба-Молот старался держаться поближе к светлой. Но как-то и он – находясь на границе света и тьмы – спас хорошенькую девушку от приставания сволочей. Девушка с жаром поблагодарила его, но номер телефона не дала, очевидно, Рыба оказался не в ее вкусе. А может, у нее уже был парень… Еще один раз Рыба снял с парапета Кантемировского моста потенциального самоубийцу и потратил на него полдня, приводя в чувство, – что в какой-то мере соответствовало пункту № 4 – «каждого человека нужно как минимум выслушать». Вот Рыба и слушал – и не только того бедолагу. Но и алкашей у соседнего магазина «24 часа», дворников, таксистов, уборщиц, официантов и младший персонал во всех ресторанах, в которых работал (в основном это были женщины, отягощенные не очень-то благополучными семьями). А также непосредственных начальников, если тем вдруг приспичивало затеять откровенную беседу. Что уж говорить о собственных женах и контуженном на всю голову Агапите с его отроками!..

И все эти люди были хоть и со своими тараканами, но никто не прижимал Рыбу-Молота к стене вопросом: «Ваши политические взгляды?» Пожалуй, его еще можно было вытерпеть от Изящной Птицы и даже попытаться ответить на него, тщательно следя за тем, чтобы нимб революционного романтика – на манер Че Гевары – потуже сжимал голову. Но карлики (возможно, даже политические) не имеют на этот вопрос никакого права.

Впрочем, Николаша вовсе не был политическим карликом.

– Я представляю партию власти, – с апломбом заявил он.

– Ну и на здоровье, – меланхолично ответил Рыба.

– Опять ты за свое! – по-голубиному нежно цыкнула на мужа Вера Рашидовна. – Может, не стоит грузить парня? Дай ему осмотреться и в себя прийти.

Странная все-таки это была пара – госпожа Родригес-Гонсалес Малатеста и ее вырвавшийся из тундры муж с простым русским именем Николай Николаев. И что-то эти высокие отношения смутно напоминали Рыбе-Молоту.

– Жилье для вас мы сняли, Александр Евгеньевич…

– Сняли, сняли, – поддакнул жене Николаша. – Но на благотворительность не рассчитывай.

– В каком смысле? – Рыба, углубившийся в мысли об эксцентричном симбиозе салехардских фриков, не сразу понял, о чем идет речь.

– Да погоди ты, Николаша! В том смысле, дорогой мой, что мы оплачиваем только первый месяц проживания. Впоследствии стоимость аренды будет вычитаться из вашего жалованья. Вы не против?

– А у меня есть выбор? – Несколько фамильярное выражение «дорогой мой» поразило Рыбу в самое сердце.

– Все это оговорено в контракте, который, я надеюсь, завтра будет подписан.

– Нужно еще посмотреть, что он за специалист!

– Он хороший специалист, Николаша, хороший. Ты же читал его резюме.

– Р-рръезюме-еее… Понапридумывают тоже! На бумажке можно что угодно написать. Выставить себя этой… английской королевой. Или этим… Филиппом Киркоровым.

– Я не понимаю. – Разговор с парочкой нравился Рыбе все меньше. – Вам шеф-повар нужен или английская королева с Киркоровым?

– Шеф-повар, конечно! – с жаром уверила его Вера Рашидовна. – Вы на Николашу не обижайтесь, но и он где-то прав. Резюме – одно…

– А то, как обстоят дела на практике, – совсем другое, – закончил вместо нее Рыба.

– Вот именно!

– Что ж, я готов. Завтра вечером можем провести дегустацию. Стандартный вариант – несколько блюд плюс десерт. И еще кое-что в качестве бонуса.

– «Кое-что» – это что? – поинтересовался Николаша.

– Увидите, – пообещал Рыба-Молот.

Под местоимением «кое-что» имелись в виду конфеты ручной работы. Обычно Рыба лепил их только для женщин – своих и пришлых, никогда не включая в ресторанные меню (работа – одно, а личная жизнь – совсем другое, капля сладости ей не повредит). Но тут не удержался и ляпнул.

И дело было совсем не в Вере Рашидовне, хотя она и представляла собой достаточно яркий и даже броский типаж «либен клейне Габи, где твой хиртенкнабе?» [3 - Милая крошка Габи, где твой пастушок? (иск. нем.)], часто эксплуатируемый немецким атлетическим порно. Дело было в…

– Ну вот, приехали, – сообщила Вера Рашидовна, остановив джип возле вполне приличной, относительно новой и выкрашенной в голубой с белым девятиэтажки. Девятиэтажка, хоть и была панельной, выглядела не в пример лучше, чем вагончики и уж тем более цистерны. Но несравненно хуже собственного дома Рыбы, оставшегося в далеком Питере. И любого из домов в жилом массиве, мелькнувшем на горизонте несколько минут назад. Рыба-Молот втайне понадеялся, что они свернут именно туда, к башенками со шпилями, – и напрасно.

– Николаша вас устроит, а завтра с утра я за вами заеду.

– Ясно. До завтра.

Рыба-Молот выпрыгнул из машины и вынул из нее чемодан, попутно оценив внутренности багажника: несколько огромных кусков мороженого, но уже начавшего подтаивать мяса, несколько небольших картонных коробок в яркой, подарочной упаковке; коробка побольше, плоская и длинная, с таинственной надписью «Kleineisenbahn» [4 - Миниатюрная железная дорога (нем.).] на торце. Надписи сопутствовали рисунки: рельсы, вагончики, малютка-тепловоз, – из чего Рыба-Молот сделал вывод, что в коробке томится железная дорога, предмет вожделений любого мальчишки. Вожделение, м-м-м… Со словом «вожделение» лучше всего монтировался образ порочной сестры Рахили Исааковны – Юдифи. Юдифь неожиданно выплыла из глубин подсознания в либенклейне-прикиде «ню», затем ее сменила собственно Габи-Вера Рашидовна в том же прикиде, – и Рыба почувствовал нехорошее жжение и вибрацию в нижнем отделе живота. Затем (из тех же подсознательных глубин) неожиданно поднялась, балансируя на хвосте, змея-бортпроводница. Но не голая и не одетая, а покрытая блестящей чешуей. Из чешуи, на уровне груди, торчала огромная английская булавка с бейджем и надписью на бейдже: «СДОХНИ!» Было ли это пожеланием, а если пожеланием, то кому? Наверняка самому Рыбе. Вибрация от этого не только усилилась, но и переместилась выше, в карман куртки.

Сообщение, – допер наконец Рыба.

Сообщение было от все той же сети PGN, решившей, видимо, окончательно свести Рыбу с ума:

«НЕ О ТОМ ДУМАЕШЬ, ИДИОТ!»